Отпала еще одна область их личного пространства. Этой весной они продали дачу – садовый участок за городом, даже не заехав туда.

Веня Горюнов с женой Катей приехали сюда, чтобы забрать необходимые вещи и окончательно попрощаться.

В жизни Вени, сколько себя помнил, больше, чем встречи, зияли расставания. С ожиданием небывалого будущего – в молодости, когда уехал поступать в университет. Позже – с легкой грустью постепенных утрат чего-то дорогого. А в поздней зрелости – словно сузили жизнь, отрубив все, чем полнокровно жил раньше, в экономии сил и скупости чувств. Но он был заряжен всей гуманистической литературой, стоящей на книжных полках до потолка в его кабинете дома, и на даче. Эта литература слишком широко открыта в мир, и потому он не мог умереть одиноким…

Это был деревянный гулкий дом из бруса, с шиферной крышей, прячущийся в саду, где они проводили каждое лето. Когда-то в сталинские времена выдавали сотки свободы в виде заброшенных участков за городом для постройки дачи. Предки жены таскались туда в каждые выходные дни, строили этот дом, нанимая шабашников, заливавших яму для фундамента тяжкой основой бетона до монолитной подушки, не зная, что строение все равно поведет из-за неустойчивой почвы. Сажали сад – яблони, груши, смородину, цветы вдоль дорожек. Ведь, здесь будут жить вечно – дети, внуки, правнуки.

Каждое лето Веня перекапывал участок, знал каждый бугорок и выбоину на земле, еженедельно косил траву, на каждой стареющей яблоне опиливал уже отсохшие края веток и смазывал садовым варом раненые места.

Он из тех упрямцев, кто ставит себе задачи, например, по утрам делал физзарядку, отрабатывая полный цикл физических упражнений, многочисленных – на все мышцы и внутренние органы, даже на мозг, и упорно, по целому часу ежедневно, преодолевал преграды физическими усилиями, сколько бы времени не ждали обступившие другие дела, через невмоготу. Или на даче выкашивал высокую траву на всем участке, стараясь все закончить за один день, или частями за два дня – до ухоженности и чистоты. Хотя она вырастала через неделю снова.

И это без особой причины – он еще молод и здоров. Что это за ослиное упрямство, свойственное определенному типу людей? Что в нем есть побудитель исправить какое-то неравновесие? Свойства личности, по сути, необъяснимы.

Это не совсем то, что в неравновесном состоянии среды людей, полных забот о желудке и уютном тепле, принимающей остальное, «надстройку» – на веру, словно это их собственные убеждения.

Со временем деревянный дом потемнел. Там семья проводила каждое лето, забываясь в зелени сада. Для жены, с малолетства всегда приезжавшей на электричке из большого города, все это великолепие природы было детством. А в Вене это не было чувством родины, но привязанность к привычному месту, которое обживал уже взрослым, приезжая вместе с женой и ребенком сначала на электричке, а потом на собственном автомобиле.

Теперь встает в глазах образ того рая, где он жил с молодой женой, где ковылял за ним его ребенок, пугаясь, что папа исчезнет, где он прожил основную часть жизни.

Это было в первые счастливые годы семьи.

Горюнов работал тогда в министерстве – мрачном темно-сером «сталинском» здании с прямоугольными высокими колоннами у входа, куда после окончания университета его "по блату" пристроила теща, бывшая там когда-то начальником отдела, суровая коммунистка с густыми черными бровями, плакавшая после смерти Сталина. Туда невозможно было пройти без пропуска со страшным крабом герба, и трудно даже через бюро пропусков.

Министерство было притягательно, потому что здесь была возможность выехать за границу, где можно быстро обогатиться тем, чего трудно «достать», – дубленку, джинсы, машину. Поэтому его наводнили по оставшимся связям изгнанные после чисток чекисты, работники тюрем и лагерей, всякого рода бывшие начальники расформированных министерств. Наверно потому, что министр был из высокопоставленных чекистов.

Особенно много их было в Управлении по контролю товаров, с филиалами по всей стране и за границей. Они работали экспертами в регионах, а также ездили за рубеж для проверок партий продаваемых нам товаров на месте.

Странно, что тогда существовала такая работа, ведь качество было понятием условным, политическим, и определялось сверху.

Отдел контроля качества находился в подвале, в длинной комнате под высоченными круглыми сводами. Эксперты проверяли во всех районах страны качество партий различных товаров, производящихся в Советском Союзе и за границей. Здесь был особый канцелярский дух новой власти, уже устоявшейся и привычной.

Вдоль стен – два ряда столов сотрудников. Татьяна Прохоровна, начальник отдела, сидящая впереди, как бы во главе столов, крупная женщина с ярко накрашенными губами и по-девичьи веселая, отчитывала эксперта:

– Так нельзя, Пантелей Власович! Я, как юрист, говорю: надо иметь мужество признать ошибки… Мы защищаем с вами неправильную экспертизу. Повторная экспертиза подорвет наш авторитет.

Она встречала Горюнова как сыночка.

– Какой ты худенький!

И, опекая, причитала.

– Что ты у меня бледненький такой?

Кадровик и секретарь партбюро Злобин, громыхая дверцами металлического несгораемого шкафа, добродушно приговаривал:

– У Венюши слишком юное лицо, хотя окончил институт. На нем ничего плохого не отражается.

Он тоже опекает Веню.

– Я его тяну. Старики говорят, молод еще, мало работает. Ишь, за него тут, а он бездельник. Ленив ты, Веня, ох, ленив! Я говорю шефу – первый пункт у нас тут Венюша не выполняет: «Никогда не опаздывай, когда приглашают!» Остальное всегда выполняет, особенно когда выпить приглашают. И не читай за столом… Эх, ты, это же для тебя лучше – за границу легче поехать. Если бы ты был экспертом по качеству, хоть завтра бы тебя оформил…

– Я знаю больше, чем вы думаете, – подыгрывая, ворчал тот. – Премии-то мне вы, вы не дали. За то, что не веду общественную работу. А у меня большая нагрузка, я главный редактор стенгазеты.

– Мм… Да ты… в рабочее время ее выполняешь.

– Как все.

– Вот-вот. Да еще личными делами занимаешься. Кстати, будешь моим заместителем по комсомолу?

Да, в раба превратит. К такому – лучше подальше, затыркает.

Сзади Вени – стол Ларисы, она насмешлива. С горделиво поднятой головой говорила, схватив руками плечи:

– Я страшная трусиха! Кошмары снятся. Хотя в детстве не хотела быть девчонкой, до 15 лет стриглась наголо. Мне подруги доверяют все тайны, я такая – не выдам.

– Брось, – робко отвечал он. – Тебя самую боятся.

Вначале она нравилась. Но та вглядывалась в него.

– В тебе, между прочим, есть что-то лисье, в нижней половине лица. А выше – хорошее лицо.

– Неправда, – засмеялась Прохоровна. – У него и моего сына затылки одинаковые, виноватые.

Лариса разоблачала:

– Раньше ты казался интереснее, но уважения было меньше. Почему? Натянут, напряжен с людьми. Ну, поговоришь с тобой, ты мне любопытен, узнать человека хотелось. А отойдешь, и с облегчением. Я равнодушна к тебе, нет желания видеться. Впрочем, не люблю, когда привыкаю к людям. Чувствую себя хорошо, сама собой, когда люди новые.