Сократ потом рассказывал, что от повторной распечатки зигот отказался сразу. Поначалу было вообще не до того. Почти все роботы занимались ремонтом космолета, даже те, которые изначально для таких действий не предназначались. А потом искин решил, что лучше не рисковать и поместить новые зиготы в утробы уже после приземления. Все-таки он способен на чувства, раз боль утраты заставила его принять такое решение. Или в него просто так хорошо заложена имитация человеческого поведения?

Также надо отдать должное искусственному интеллекту, он действовал в крайней степени оперативно, ведь борьба за жизнь экипажа началась сразу после катастрофы. Отряды наноботов бороздили наши кровяные русла, нам чинили гены и трансплантировали ткани прямо там, в искусственных матках. Не знаю, правда ли это или в Сократа просто так хорошо запрограммировано социальное поведение, но он совершенно искренне утверждал, что уже было потерял надежду и никогда не был так счастлив, как после сообщения об успешном извлечении детей из техноутроб.

Игнат покинул этот мир, когда нам едва ли исполнилось по три месяца, я его практически не помню. А вот Тимура помню хорошо, ведь он единственный человек, с которым я когда-либо общалась, если не считать цифровых слепков некоторых землян, присутствовавших в виде голограмм или персонажей виртуальной реальности.

Тимур всегда был слабым, он постоянно проходил курсы терапии, ему кололи какую-то дрянь, и он редко покидал свою каюту. А если и покидал, то только на левитирующем инвалидном кресле с нависающей сверху капельницей. Несколько раз Тимур пользовался экзоскелетом, но, как он сказал, не понравилось, и он вернулся к своему креслу. Полагаю, он был слишком слабым даже для экзоскелета.

Тоненькими пальчиками он нажимал кнопки на подлокотнике, и кресло возило его по кораблю. Помню, мы так гуляли, ведя непринужденные беседы. Особенно ему нравилось в гидропонном отсеке посреди зелени. А мечтал Тимур о полной киборгизации. О железном теле, которое будет обладать огромной силой и никогда не заболеет. Однако на нашем космолете такие технологии отсутствовали.

Обычно киборгизации подвергаются очень старые люди или те, которым хотя бы за триста. Да и то к тому моменту кто-то предпочитает криогенную заморозку, а кто-то хочет поместить свой мозг в «банку» и жить исключительно в виртуальной среде. И то и другое еще и намного дешевле. Одним словом, предполагалось, что мы построим киборгаторий в последнюю очередь, уже после приземления и сооружения колонии.

Не могу сказать, что я была полностью здорова, но, пройдя несколько курсов интенсивной терапии, стала чувствовать себя намного лучше. Тимуру же, такое впечатление, даже просто сидеть в инвалидном кресле было тяжело. Его похожая на яйцо голова казалась слишком большой для столь тонкой шеи, а руки — чересчур маленькими и тоненькими для этого бочкообразного тела. Они напоминали лапки птичек из видеозаписей о биоразнообразии Старой Земли.

Еще Тимур был очень верующим. Как-то раз, когда нам было по шесть лет, он спросил:

— Ты веришь в абсолютную победу над смертью?

— Разве я так похожа на верующую? — удивилась я, оторвавшись от чтения с планшета. — Люди, конечно, могут окончательно избавиться от старения, но вероятность смерти от несчастного случая снизить до нуля невозможно.

— А я верю, что возможно, — мечтательно заметил он, — когда-нибудь мы создадим абсолютно неуязвимые кибертела.

По своей природе он вообще больше тяготел к робототехнике, чем к генетике, как я. К тому же был неисправимым мечтателем.

— Хорошо, — согласилась я и, взяв его за руку, продолжила: — Даже если абсолютная победа над смертью невозможна, все равно можно работать над продлением активного долголетия и устойчивостью к неблагоприятным влияниям среды. Ты возглавишь проект по созданию более совершенных кибертел, а я займусь проблемой старения мозга.

Вопреки распространенному когда-то мнению, мозг все-таки стареет, хотя и намного медленнее остальных тканей. Что до полного переселения сознания в машину, то такую возможность мы не рассматривали, потому что любое подобное действие на самом деле всего лишь копирование. Я, конечно, не против, чтобы меня скопировали. Наверное. Но бессмертной меня это не сделает.

Однажды я пришла в каюту Тимура, хотела показать ему свое решение задачки по высшей математике, мы как раз только начали ее проходить по школьному курсу, и я жутко гордилась своими успехами. Его не оказалось ни в кровати, ни в пустующем рядом инвалидном кресле. Я спросила Сократа… Тогда и прозвучало это слово: «умер».

Сначала никак не могла поверить, все время казалось, что вот зайду в какой-либо отсек, а он там! И окажется, что все это было нелепой ошибкой, системным сбоем в искусственном интеллекте. Так я и слонялась по космолету в надежде встретить Тимура. Хотя умом и понимала, что его уже нет, но сердцем смириться не могла.

Потом злилась. В основном на Сократа. Почему он не спас моего друга? Он должен был! Потом на себя. Почему я сама не спасла его? Если бы я уделяла больше времени изучению медицины, особенно генетики, я смогла бы починить геном Тимура лучше, чем с этим справлялись дурацкие электронные мозги! Они вообще изначально не предназначались для полномасштабного редактирования генов. Люди же так и не решились доверить искинам генную модификацию потомства.

С другой стороны, я, конечно, понимала, что мне было всего семь, а значит, я только начала изучать теоретическую часть по биотехнологии. Куда мне до реальной генной инженерии? Но если бы я уделила больше времени и сил этой науке! Если бы я сосредоточилась на изучении только генетики, а не занималась еще и всякой там ерундой вроде высшей математики, квантовой физики и прочего…

— То что тогда? — вспомнился вопрос Сократа. — Организм Тимура был настолько ослаблен, что он мог умереть из-за малейшего сквозняка. Можно изучать сколько угодно наук, стать невероятно могущественным, но нереально учесть абсолютно все! Никто не всемогущ.

— Тогда какой смысл во всем этом?! Какой смысл во всех этих науках?! В освоении космоса?! В колонизации каких-то дурацких чужих планет?!! — Вскочив с кресла, я оттолкнула от себя тарелку с бифштексом и жареной картошкой. Сама мысль о еде вызывала отвращение.

Хотя мне было всего семь, я прекрасно понимала, что этот кусок термообработанного синтетического мяса с крахмалистым корнеплодом с большой долей вероятности содержит молекулы из тела Тимура. Отработанный биологический материал всегда помещают в биодезинтегратор, потом синтезируют из него еду…

Раньше я была равнодушна к таким вещам, но теперь одна только мысль об этом вызывала омерзение.

— Смысл в познании тайн Вселенной! — ответил Сократ. — Колонизация космоса — это не просто захват новых территорий ради территорий. Это попытка сохранить разумную форму жизни и накопленную ею информацию ради дальнейшего познания мира. Что бы было, если бы человечество не захватывало новые территории? Вы бы так и остались в пещерном веке, где-то в саваннах Африки, а может, попросту давно уже бы вымерли. Поразмысли над тем, что ты можешь оказаться последней представительницей своего биологического вида. При этом ты собираешься уморить себя голодом? Что, если все остальное человечество уже погибло? Если не будет разумных форм жизни, кто тогда раскроет великие тайны бытия?

— А зачем они мне сдались, если ты сам сказал, что невозможно учесть все? — всхлипывала я, вытирая слезы. — Если люди никогда не смогут избежать страданий…

— Пока что многое невозможно, но когда-то представлялось невозможным то, что сейчас обыденно. Когда-то человечество пришло к технологической сингулярности и тому, что позже назвали кризисом науки. Тогда казалось, что человек никогда не сможет понять больше, чем он уже открыл, наука никогда не двинется дальше, ведь это был предел возможностей человеческого мозга. Тогда с помощью генной инженерии люди начали создавать новые поколения с усиленными когнитивными способностями, они и продолжили научно-технический прогресс.