– Возможно, она уставала круглосуточно слушать своего мужа.
– И такое может быть. – Миссис Гибсон вдруг проявила необычную терпимость. – Отношение жены не такое, как у посторонних. Но на швейных собраниях она время от времени бывала забавна. Из-за своей… рассеянности, – обрадовалась миссис Гибсон, найдя нужное слово.
– Наверное, думала о муже, – подсказала собеседница.
– Ну уж нет: или то, или другое, что‐нибудь одно, – с хитрецой заметила миссис Гибсон.
– Верно, но думать‐то можно уйму всего. – И Ханна сморщила нос, выражая то ли неприязнь, то ли горькое удовлетворение.
Миссис Гибсон проявила мудрость и не заглотила наживку.
– Иногда он заходил и окидывал нашу компанию веселым взглядом.
– Ясно, – кивнула Ханна.
– Любил посмеяться! И за шутками в карман не лез.
– Ясно, – мрачно повторила мисс Моул. Как ей справляться с шуточками проповедника – или в кругу семьи они не так часто идут в ход? Теперь она была убеждена, что жена ненавидела мистера Кордера, и пока миссис Гибсон продолжала говорить, Ханна то переносилась в будущее, полное неприязни к этому любителю веселья, то восстанавливала картину несчастливой семейной жизни его супруги.
– Да я совсем заговорилась! – наконец спохватилась миссис Гибсон. – А вы так и не сказали, как мне быть с мистером Бленкинсопом.
– Скажите, что ему должно быть стыдно за себя, – изрекла Ханна, поднимаясь с коврика у камина, и вышла из гостиной, впервые за время знакомства оставив миссис Гибсон разочарованной в способности мисс Моул найти выход из любого положения.
Глава 6
Бересфорд-роуд и Принсес-роуд сходились в одной точке за Альберт-сквер, и поскольку обе располагались с западной стороны Наннери-роуд, откуда трамваи шли наверх к Даунсу и вниз в город, их жители относили себя к Верхнему Рэдстоу, но за исключением ряда домов с террасами в месте, которое мальчишки-посыльные для краткости называли Принсес, эти улицы могли находиться в любом пригороде средневикторианской постройки. Дома на Бересфорд-роуд только‐только выбрались из эры подвалов. Кухни все еще располагались на пару ступеней ниже уровня гостиных, но, по крайней мере, были подняты из подземелий, откуда слуги, принадлежащие расе прежних времен, более крепкой, а возможно, и более тупой, готовы были подниматься по длинным лестничным пролетам бесчисленное множество раз в день. Некоторые из домов окружали собственные садики; другие выглядели как одно здание, хотя на самом деле их было два, со входами, обманчиво расположенными с торца; эти дома производили, да и хотели произвести впечатление, что в их стенах ничего необычного или неприличного происходить не может, и красный Конгрегационалистский молельный дом на Бересфорд-роуд всем своим видом провозглашал, что нонконформизм принят в лоно респектабельности. Возможно, лучшие дни храма уже миновали. Он строился для тех поднявшихся из низов семей, чьи доходы позволили перебраться в богатую часть Рэдстоу, однако сохранить прежние религиозные убеждения, несмотря на рост состояний; в то время еще чувствовался некий дерзкий вызов в том, что большая, прилично одетая семья шла в молельный дом мимо прихожан англиканской церкви, которые никогда ни на что не осмеливались ради свободы, но даже теперь, когда официальная церковь признала инаковерующих людьми и братьями, нонконформизм по старинке оставлял неприятный привкус принадлежности его сторонников к сомнительной части общества. Большие семьи вышли из моды; многие из тех девочек и мальчиков, кто воспринимал воскресенья наполовину праздником, наполовину наказанием, кто с радостью надевал лучшие наряды и терпел натирающее под ними тело чистое крахмальное белье, а во время скучной службы с интересом разглядывал знакомых, давно переехали в так называемую лучшую часть Верхнего Рэдстоу, родили двух-трех ребятишек и потихоньку отошли от веры отцов. Наиболее смелые духом из тех, кто вообще посещал храм, ходили в Унитарную церковь, но Верхний Рэдстоу не был благодатной почвой для нонконформизма: тот пышно цвел скорее по другую сторону Наннери-роуд. И назначение Роберта Кордера в храм на Бересфорд-роуд пятнадцать лет назад было попыткой удобрить скудную почву химией энергичной личности. Его предшественником был кроткий старый джентльмен, который терпеливо проповедовал сияющим рядам пустых скамей, и никто не ждал, что он заманит молодежь послушать его, в то время как Роберт Кордер был смелым и представительным лидером, и даже его внешний вид и звук голоса свидетельствовали о жизненной силе его веры. Можно было видеть, как он шагает по улицам, запрыгивает на подножки трамваев и соскакивает на ходу, торопясь на заседания церковного комитета и обратно, но при этом мистер Кордер всегда готов был сбавить скорость, чтобы перекинуться парой слов со знакомыми, и всегда эти слова полнились радостью и оптимизмом и произносились громким голосом, если только обстоятельства не требовали тихого сочувствия. Прихожанин мог остановить проповедника посреди дороги, диакон – увести в сторону, и после мистер Кордер шагал еще быстрее, торопясь нагнать время, которое, как он часто шутя говорил этим перехватчикам, не потеряно, а просто незаметно куда‐то утекло.
С такого рода привычками и занятиями мисс Моул пока не была знакома. Из окна ее спальни-гостиной виднелась крыша молельного дома, выделяющаяся теплым красным пятном среди других крыш и деревьев и очень приметная. Ханна была специалистом по крышам: из многих окон последних этажей Верхнего Рэдстоу она наблюдала разнообразие их форм и расцветок. Крыши спускались вниз по крутому склону к Нижнему Рэдстоу – красные, серые, голубые и зеленые, – раскинувшись над городом, как цветочный сад. Старая красная черепица соседствовала с блестящим серым сланцем, мшисто-зеленая кровля теснилась между стен высоких домов, а ведь помимо перепадов высот были еще и деревья, раскинувшие кроны выше печных труб, дым из которых летел в окна чужих домов, но этого из комнаты Ханны увидеть не удавалось. Вид из ее окна на новую часть Верхнего Рэдстоу был ничем не примечателен, и она часто смотрела на крышу храма, пока та не превратилась в знамение. Теперь молельня ей не нравилась, но смотрела на нее Ханна даже чаще: она представляла себя сидящей под этой крышей, тусклым пятнышком на блестящей полировке, и за дни ожидания известий от Лилии совершила несколько вылазок на Бересфорд-роуд, чувствуя себя то ли заговорщицей, то ли частным детективом. Мисс Моул попыталась проникнуть в храм, но обнаружила, как и ожидала, что двери заперты. «Одного этого достаточно, – сказала Ханна, обращаясь к плющу, увившему крыльцо, – чтобы люди переметнулись в римскую веру, я и сама не прочь совершить паломничество в Рим. Наверное, эта молельня настолько уродлива, что ее прячут от людских глаз и открывают только в дни, когда там проходят увеселительные сборища, а тогда прихожанам некогда пялиться по сторонам: надо рассматривать шляпки друг друга. Впрочем, – добавила она, – шляпки там тоже посмотреть не на что».
Ханна впала бы в уныние, если бы не получала удовольствия, находя подтверждение собственным догадкам и наслаждаясь силой своего предвидения. Она была уверена, что с обратной стороны красная крыша выкрашена в голубой, как небесный свод, и усыпана тусклыми золотыми звездами; она видела дом мистера Кордера, номер 14 – расположенный далековато от молельни и на противоположной стороне улицы, – и предчувствия ее не обманули. Им оказалось одно из тех сдвоенных зданий с неприметной дверью. В каждом из двух этажей были эркер и прямоугольное окно, а на фронтоне – маленькое и круглое, как глазок. Ханна, движимая духом авантюризма, направилась к дому: в любой момент из него мог выйти мистер Кордер, и трудно было бы сделать вид, что она имеет право тут находиться. Но жилец ее не интересовал, любопытство вызывал сам дом: если бы только Ханна могла проникнуть внутрь, она бы сразу поняла, будет ли в этом доме счастлива. Однако так далеко она зайти не осмелилась, удовольствовавшись наружным осмотром; впрочем, кружевные занавески и чахлый газончик за железной оградкой, обсаженный лавровыми кустами, не вселяли особых надежд. Архитектор здания не был художником. Дом страдал уродством, но в то же время его брат-близнец по соседству выглядел куда более пригодным для жизни, хотя жалюзи на окне и перекосились. Эркер был занавешен пыльными красными шторами, подхваченными медными цепочками, а клетка с канарейкой болезненно напомнила Ханне о миссис Виддоуз. Внешне дом номер 16 казался таким же непривлекательным, как и 14‐й, но Ханна чувствовала бы себя счастливее, если бы владельцем красных штор оказался мистер Кордер.
