Адамберг ехал в Комбур, где они с коллегами должны были представить коллективный отчет о расследовании префекту департамента Иль и Вилен, а он, по слухам, намеревался торжественно вручить комиссару высокую награду. Пока сотрудники расхваливали сверкающие под солнцем кварцевые пески Бретани, майор Данглар думал о том, что Адамберг, конечно, ценит красоты природы, но если куда и пойдет, то точно не на пляж. Поэтому он с трудом обуздал свою всесокрушающую эрудицию и не стал рассказывать шефу об истории Комбура, его великолепной средневековой крепости и человеке, жившем там в молодые годы, – Франсуа Рене де Шатобриане, чья слава и теперь, спустя сто семьдесят лет после его смерти, озаряла маленький городок, именуемый колыбелью романтизма. Майор просто выдал своему начальнику папку со ста двадцатью страницами отчета, который составил от его имени. Все долгие годы совместной работы Данглар, питавший страсть к письменному слову в любом виде, от богато иллюстрированной книги до скромной бюрократической бумажки, составлял все документы за комиссара, напрочь лишенного способности к занятиям подобного рода. Майор обладал выдающимся литературным даром и умело приноравливался к бюрократическому стилю, коего ожидали от полицейского, тем более от Адамберга, придавая ему простоту, точнее, легкую корявость, чтобы авторство не вызывало сомнений. В особенности когда излагал факты в тематическом или логическом порядке, поскольку порядок заботил Адамберга меньше всего.
Комиссар неторопливо катил по шоссе в сторону Ренна – мало кому доводилось видеть, чтобы Адамберг спешил или проявлял нетерпение, – и размышлял о том, что единственным приятным моментом в этой поездке будет встреча с комбурским комиссаром Франком Маттьё, с которым они несколько дней обследовали пустынный лес, где был обнаружен труп юной Люсиль, последней из той жуткой серии: у нее на теле и была найдена полоска крови, определившая исход дела. Они с Маттьё, несмотря на явные различия, поняли друг друга едва ли не с первого взгляда, а комиссар в Анже, наоборот, все то время, что они вместе работали, постоянно препирался с Адамбергом. Маттьё не проявлял ни настороженности, ни пренебрежения или зависти к присланному из Парижа руководителю следствия, держался открыто, старался не выделяться и ни разу не взглянул свысока на человека, которого в провинциальных комиссариатах называли фантазером и лентяем с незаслуженно раздутой репутацией. Канадский коллега однажды окрестил его «ловцом облаков», и его подчиненные изредка, в подходящих обстоятельствах, тоже так его называли. Однако Маттьё не сомневался в деловых качествах Адамберга, равно как и Адамберг – в способностях Маттьё. Комиссар Комбура, а на самом деле Ренна, так как Комбур находился в его юрисдикции, порой замечал, как его собрат внезапно замолкает и витает в облаках или внезапно роняет замечание, не имеющее ни малейшего отношения к делу. Но также убедился в том, что Адамберг обладает уникальной зрительной памятью – он и без фотографий помнил форму каждой раны на телах жертв – и невероятно внимателен к самым незначительным деталям.
Так что Адамберг без труда представлял себе выражение лица Маттьё, круглую, как у всякого истинного бретонца, светловолосую голову и маленькие голубые глаза – кельтский тип, как сказал бы Данглар, – и весь его исполненный доброжелательности облик, на котором всю долгую дорогу он старался сосредоточиться, чтобы прогнать мрачные воспоминания, по-прежнему яркие, даже слишком.
Он припарковался у штаба жандармерии Комбура за десять минут до назначенного часа. Опасения Адамберга оправдались: строго официальное совещание, скучное и затянутое, продолжалось два с лишним часа – в точности как он предвидел. Ему – кто бы сомневался? – поручили составить сводный отчет, и он удалился, таща еще четыре папки, принесенные другими комиссарами, и спрятав в карман блестящую медаль, которую вручил ему префект. Словно оглушенный, он вышел наружу, даже не почувствовал свежести бретонского воздуха и стал искать глазами Маттьё: тот уже шел к нему с таким же отупевшим видом.
– Черт бы побрал все эти бюрократические заморочки, – произнес Маттьё.
– И бумажную писанину, – отозвался Адамберг, подняв изрядно потяжелевшую сумку и в душе благословляя Данглара, который взвалит на себя это бремя. Четыреста тридцать страниц: прочитать, привести в порядок и свести воедино. Хорошо бы отвлечься и подумать об этом позже. – Ты живешь в Ренне, но о замке Комбур ты, наверное, слышал?
– Думаешь, найдется хоть один бретонец, который не слышал об этом замке? – опешив от удивления, отозвался Маттьё. – Помнишь, мы сутки напролет пахали в Бриссаке? У тебя тогда не нашлось времени заглянуть в Комбур: до него было целых семь километров!
Адамберг пожал плечами:
– Ну да, тогда я туда так и не собрался. Коллеги мне о нем все уши прожужжали. Так что у меня появилась вторая цель – осмотреть замок Комбур. Похоже, без этого никак не обойтись, осталось только понять почему.
– Пойдем, – сказал Маттьё, подхватив его под руку, – сейчас сам увидишь. Сначала в замок, потом сходим выпить.
– Годится, – согласился Адамберг и повесил сумку на плечо.
Маттьё высадил коллегу на улице, напротив замка.
– Минут через десять вернусь, – сообщил он и резво помчался пешком по направлению к центру города.
Возвратившись спустя двенадцать минут, комиссар Маттьё обнаружил, что Адамберг стоит на том же самом месте, задрав голову и скользя взглядом по зубчатым стенам величественной, окруженной лесом средневековой крепости, которая сурово взирала на город с высоты холма, изредка отвлекаясь на облака, медленно ползущие над самой крышей. Маттьё остановился рядом, держа в руке небольшую книжечку.
– Теперь понимаю, почему коллеги так меня донимали, – негромко проговорил Адамберг, как будто строгость и грандиозность замка заставили его понизить голос.
– Представляешь себе, каково было бедному пареньку, которого скотина отец отправлял одного ночевать в самой дальней башне? Каждый вечер мальчуган, дрожа как осиновый лист, брал свечу и в одиночестве, без сопровождения, топал по узкому темному проходу к себе в комнату, находившуюся на приличном расстоянии от всех остальных. Позже он написал, что его властный и жестокий отец иногда спрашивал его, перед тем как отправить спать: «Неужто господину шевалье страшно?» И когда отец это говорил, он «был готов лечь спать рядом с покойниками»[2]. Ему было всего восемь лет. Бедный малыш.
– О каком мальчике ты говоришь?
Маттьё несколько секунд задумчиво молчал.
– Значит, ты не знаешь, кто здесь вырос?
– Какое наказание полагается тому, кто и вправду не знает? – усмехнувшись, спросил Адамберг.
Его кривоватая, словно непрошеная улыбка, которая всех очаровывала и безотказно действовала даже на самых упертых преступников во время допросов, моментально прогнала остатки внезапной серьезности Маттьё.
– Вот, – сказал он, протягивая Адамбергу книгу, – это незаменимое средство от любых вопросов.
Адамберг быстро пролистал страницы. Маттьё выбрал компактный текст с большим количеством иллюстраций. Адамберг на секунду задержался на портрете виконта Франсуа Рене де Шатобриана. Он помнил это имя.
– Ты не поверишь, – подал голос Маттьё, – но в моем собственном комиссариате только один агент из десяти может точно сказать, кем был великий человек, живший в этой крепости. И нет ни одного из тысячи, считая и меня, кто сумел бы поймать убийцу тех девушек. Знаешь, отчего мы с тобой такие мрачные?
– Из-за них, из-за этих девушек.
– Из-за них. Давай-ка сядем на той террасе, возьмем что-нибудь выпить, и я расскажу тебе о знаменитом обитателе замка, из произведений которого я, поверь, не прочитал ни строчки. Могу перечислить дватри названия, и только. Пойдем.
Хотя идти до кафе было совсем недалеко, Адамберг, продолжая двигаться вперед своей танцующей походкой, успел отправить с телефона короткий вопрос. Если кто и знал ответ, то Данглар. Адамберг бегло просмотрел кучу сообщений от своего заместителя, и хотя они все еще поступали, нажал на отбой. Теперь он тоже был в теме.
