Ладно, чего тянуть. В один тихий денек, коих в этих местечках предостаточно, в Корасон-де-Мария явились мятежники. Они ехали почти беззвучно, потому что улицы сплошь поросли травой. Так что двигались они в тишине, несмотря на то, что ехали верхом. Говорят, что они умудрились пройти так тихо, так бесшумно, что можно было слышать крики чомги и пение сверчков. Но еще отчетливей слышался голос флейты, который, когда они проходили мимо дома Еремитов, присоединился к ним, а потом стал удаляться – все дальше и дальше, пока не исчез вовсе.

Кто знает, что это были за мятежники и чего они искали в наших краях. Верно то – и это мне тоже рассказывали – что через несколько дней, все так же без остановки, через селение прошли правительственные войска. И тогда старый Эуремио, который к тому времени был уже довольно слаб, попросил взять его с собой. Кажется, он сказал, что ему надо свести счеты с одним из тех бандитов, которых они преследовали. И ему разрешили. Он выехал из дома верхом, с карабином в руках, и пустился галопом, чтобы нагнать отряд. Как я говорил вам раньше, человек он был высокий, так что из-за развевавшейся на ветру копны волос (он не обеспокоился тем, чтобы отыскать себе шляпу) издалека походил на шест с натянутым на него вымпелом.

Несколько дней ничего не было слышно. Стояла тишина. Так получилось, что в ту пору и мне выдалось оказаться в тех местах. Я пришел снизу, где тоже не происходило ничего особенного. Как вдруг стали приходить люди. Так называемые коамилерос – вы, вероятно, слышали о них. Ребята, которые большую часть жизни работают батраками на склонах холмов, и если спустятся в город, то уж будь уверен: либо им что-то нужно, либо что-то потревожило. На этот раз их заставил спуститься страх. Они рассказывали, что там, наверху, уже несколько дней идет бой. И что пришли они сюда чуть ли не в поисках убежища.

День прошел, но никто не появлялся. Наступил вечер. Некоторые из нас подумали, что они, наверное, пошли другой дорогой. Мы ждали за закрытыми дверями. Часы на церкви пробили девять, потом десять. И едва ли не с последним ударом колокола послышался звук рожка. Потом – стук лошадиных копыт. Тогда я высунулся, чтобы посмотреть, кто идет. И увидел горстку оборванцев на тощих лошадях. Одни истекали кровью, другие клевали носом и, должно быть, спали. Отряд проехал мимо, не останавливаясь.

Когда уже казалось, что едва различимая в ночи вереница темных фигур подходит к концу, стали слышны, сперва тихонько, потом – все отчетливее, звуки флейты. А вскоре я увидел своего крестника Эуремио верхом на лошади моего кума Эуремио Седильо. Он сидел на крупе, левой рукой наяривал на флейте, а правой придерживал уложенное поперек седла тело мертвого отца.

Старухи, чертово отродье! Я видел, как они шли друг за другом, будто на шествии. Все в черном, взмыленные, как стадо ослов на солнцепеке. Я заметил их издалека: за ними, будто за караваном вьючных животных, поднималось облако пыли. Лица – все в пыли, будто в пепле. Черные фигуры. Они шли по дороге из Амулы и все время, среди жары и молитв, тянули свои песнопения. На груди у них висели огромные, черные, как уголь, ладанки, на которые ручьями лился пот с лиц.

Я увидел их и спрятался. Я знал, чем они занимаются и кого ищут. Так что я побежал прятаться вглубь скотного двора – едва штаны успел прихватить.

Но они вошли и сразу заметили меня. И сказали: «Славься, Пресвятая Дева!»

Я присел на камень и так и сидел себе со спущенными штанами, чтобы они увидели это и не стали приставать. Но они только сказали: «Славься, Пресвятая Дева!» И стали подходить ближе.

Поганые старухи! Могли бы и постыдиться! Но они только перекрестились и продолжали наступать, пока не очутились прямо передо мной, все вместе, будто сжавшись в кучку. Они истекали потом, волосы прилипли к лицам, будто в пути они попали под дождь.

– Мы пришли к тебе, Лукас Лукатеро. Мы пришли из Амулы, только чтобы увидеть тебя. Тут, неподалеку, нам сказали, что ты дома. Но мы и подумать не могли, что застанем тебя здесь: в таких дебрях и за такими занятиями. Мы подумали, что ты пошел внутрь покормить кур, и поэтому решили зайти. Мы пришли повидать тебя.

Чертовы старухи! Старые и страшные, как ослиные морды!

– Говорите, чего вам надо! – сказал я и стал застегивать штаны, пока они руками закрывали глаза, чтобы не смотреть.

– У нас к тебе дело. Мы искали тебя в Санто-Сантьяго и в Санта-Инес, но нам сказали, что там ты больше не живешь, что ты переехал на это ранчо. И мы пришли сюда. Мы из Амулы.

Я и сам знал, откуда они и кто они такие. Я мог по памяти назвать имя каждой из них, но решил притвориться дураком.

– В общем, наконец-то мы нашли тебя, Лукас Лукатеро. Слава Богу!

Я провел их в коридор и достал несколько стульев, чтобы они могли сесть. Спросил, не вынести ли им поесть или еще чего-нибудь: ну хоть кувшин воды, чтобы смочить горло.

Они сели, утирая пот своими ладанками.

– Нет, спасибо, – сказали они. – Мы пришли не затем, чтобы утруждать тебя. У нас к тебе дело. Ты ведь знаешь меня, Лукас Лукатеро, не так ли? – спросила одна.

– Как будто да, – ответил я. – Кажется, где-то видел. Ты, случайно, не Панча Фрегосо? Та, что дала себя похитить Омобоно Рамосу?

– Это я, да, но никто меня не похищал. Это все злые языки болтают. Мы просто пошли вдвоем собирать ягоды с кактусов и заблудились. Я ведь состою в Сестричестве и никогда в жизни бы не позволила…

– Чего бы ты не позволила, Панча?

– Ну и дурной же у тебя нрав, Лукас Лукатеро! Все так же наговариваешь на людей направо и налево. Но раз уж ты меня узнал, я хочу взять слово и сообщить тебе, зачем мы пришли.

– Точно не хотите воды? – снова спросил я.

– Нет, тебе не стоит утруждаться. Впрочем, если ты так упрашиваешь, не станем тебя обижать.

Я принес кувшин миртовой воды, и они выпили ее. Потом принес еще один, и они снова выпили все до дна. Тогда я притащил здоровый кувшин с водой из реки. Они поставили его рядом, нетронутым – «на потом». Мол, им непременно захочется пить, но потом – когда начнет перевариваться пища.

Десять женщин, одна к другой, в черных одеждах, все в пыли. Дочь Понсиано, дочь Эмилиано, дочь Кресенсиано. Дочь Торибио-трактирщика, дочь Анастасио-цирюльника.

Чертовы старухи! И хоть одна бы помоложе! Так нет, всем давно за пятьдесят. Все увядшие, будто сухие, скукожившиеся листья дурмана. Не из кого и выбрать.

– И чего вы тут ищете?

– Мы пришли увидеть тебя.

– Вот и увидели. Я в порядке. Обо мне не беспокойтесь.

– Как далеко ты забрался! Какое потаенное место… И никто не знает ни где, ни как ты живешь. Пришлось потрудиться, чтобы найти тебя. Пришлось долго расспрашивать.

– Я ни от кого не прячусь. Мне нравится жить здесь, подальше от людской суеты. Но что за дело привело вас ко мне, если можно узнать? – спросил я.

– Да все то же… Только, пожалуйста, не утруждайся, ты не обязан нас кормить. Мы уже поели у Торкаситы. Нас всех там покормили. Так что слушай внимательно. Садись вот тут, напротив, чтобы мы тебя видели, а ты нас слышал.

Я не мог спокойно сидеть на месте. Захотелось снова выйти во двор. Я слышал кудахтанье кур и думал сходить собрать яйца, пока их не сожрали кролики.

– Схожу за яйцами, – сказал я.

– Мы и правда сыты. Не беспокойся о нас.

– У меня там два кролика гуляют, все время жрут яйца. Я сейчас.

И я вышел во двор.

Я думал не возвращаться. Уйти в горы через черный ход и оставить торчать там это сборище дряхлых старух.

Мимоходом я взглянул на груду камней, сваленную в углу, и мне показалось, что она очень похожа на могилу. Тогда я решил, что эту груду надо разобрать, и принялся разбрасывать камни во все стороны, так что по всему скотному двору на земле оставались вмятины. Круглые камни с реки были небольшие, вроде гальки, бросать их было нетрудно. Старухи, черт бы их побрал! Заставили потрудиться. Не знаю, зачем они приперлись.