– То есть иву ты не стал таранить, туристов на базе спасать не рванул, а к неизвестным чудищам готов, – протянул я. – Кстати, тебя не смущает, что сообщение каждый раз звучит одинаково?

– Нам нужна помощь! – наконец внятно сообщило радио. – Помогите! Мы застряли!

– Алекс, серьезно, это как-то…

– Нужно как минимум проверить, – дернул плечом Алекс и прибавил газу. – Мы же совсем рядом. Если они зовут на помощь, значит, еще люди, как мы с тобой.

Мы вынырнули из леса. Резко посветлело. Слева действительно обнаружился съезд в поле: раньше сюда собирались трактора, чтобы косить и пахать. Теперь опушка заросла кустарником пополам с борщевиком. Заросли торчали выше человеческого роста. Мы проехали еще немного и… остановились.

Метрах в трех впереди путь кончался: борщевик сомкнулся сплошной стеной. Венчики с неестественно крупными соцветиями и семенами хищно покачивались, хотя ветра не было – да и не всколыхнуть ему этих монстров. Между толстыми, как стволы рябин, стеблями светлела утоптанная земля с какими-то бугорками. Ни травинки – оно и понятно, свет сюда не проникает. И все бы ничего, но бугорки вблизи оказались трупиками птиц и мышей, обожженными и жуткими. Рядом валялась яркая женская косынка и охотничий нож с оплавленным лезвием.

Говорила же мама в детстве: не хватай борщевик руками, будешь в волдырях ходить, а то и вовсе помрешь.

– Что за… – начал Алекс осипшим голосом.

– Нам нужна помощь! – воскликнуло радио равнодушно, ясно и четко. И добавило после паузы: – И вам тоже.

И засмеялось – деревянным, искусственным смехом. Хуже бывает только в третьесортных сериалах: будто нерадивый ученый прикрутил к роботу речевой аппарат из старой жестянки. Борщевик вокруг нас задрожал, прямо-таки затрясся, и я, холодея, понял, что колышется он в такт этому смеху.

***

Плохая почва, сухо, холодно – нужно спать.

Хорошая почва, влажно, тепло, хорошо – можно расти и размножаться.

И так по кругу, бесконечно.

Но недавно круг прервался чем-то новым. Это называется «чувство». Дискомфорт. Корневая система стала меняться, вокруг появилось много незнакомого. Мир вокруг меня. И еще «я». Пришла «боль». Пришло желание избавиться от нее.

В сторону того, что причиняет боль, я бросаю семена и сок. Это всегда помогало. Помогает и сейчас. Но есть и еще кое-что – голод. Это как нехватка воды и тепла, но сильнее. Хуже. Я чувствую, что рядом есть нечто, и оно движется. Несколько корешков я отправляю в это место. Что-то создает звуковые колебания. Я оплетаю это корнями и придавливаю стеблем. Как питательно. Как… вкусно. Звуковые колебания прекращаются.

Вместе с едой приходит много нового. Первыми появляется слова: «проклятый борщевик», «… мать», «косилка» и много других. Потом возникают чувства – слух, обоняние, осязание. Это странно, но полезно. Удобно. И еще это непередавамое ощущение «себя». Мне нравится быть.

А раз я существую, значит, мне нужно защититься. Беречь свое пространство. Это важно. А в него лезет все больше раздражителей. Но они вкусные, так что со временем я начинаю этому радоваться. Их можно поглощать. Мои корни, стебли, листья, все-все мои клеточки меняются, я становлюсь умнее и сильнее, и все это случается очень быстро. То, что называется людьми, попадается мне и больше не мешает.

Они вкусные. Они – питательные вещества. Мне нравится. Они также дают мне большой запас новых слов и чувств. Основное их чувство – страх. Из часто встречающихся – похоть, гнев, жестокость. Мне очень нравится то, что люди называют «черный юмор».

Уже некоторое время людей нет. И более мелких существ тоже. Я чувствую голод, но еще чувствую некие… волны. И, кажется, могу ими управлять. Не слишком хорошо, но мне хватит.

Люди должны прийти ко мне.

***

Сзади раздался шорох. Я обернулся и вздрогнул: за машиной сомкнулись ряды борщевика. Обратный путь отрезан.

– Валим! – заорал я. – Дави их к едрене фене, пока развернуться еще можем!

Алекс успел только переключить передачу. Борщевик резко качнулся, и в лобовое стекло, как из пращи, полетели крупные семечки. Стекло в местах попадания запенилось, зашипело и стало медленно плавиться. Это что еще за ксеноморфы, блин?! Рипли! Рипли, але, вызываем подмогу!

– Не советую, – сказал знакомый безликий голос по радио. – Вам не уйти.

– Он машину мне испортил, гад, – процедил Алекс, стиснув руль. – Сейчас развернусь и…

– Отмена! – зашикал я. – Эта дрянь и двигатель забьет, и вообще все. А нас в кислотную лужу превратит! Нужны переговоры!

– С травой? – опешил Алекс. – Ты головой стукнулся?

– Алекс, оно… он разумный! Он, блин, нас заманил, да еще и поржал над нами! Способность стебаться – разве не первый признак разумности? А мы, кстати, все еще живы.

– Я не готов болтать с растением, – буркнул Алекс, хотя ноги с педалей убрал.

Все, бежать некуда. Я нервно ухмыльнулся, глубоко вздохнул и хлопнул друга по плечу.

– Беру на себя. По работе с теми еще фруктами разговариваю. И овощами…

Вообще это было странно. Даже из людей мутанты до сих пор получались неразумными, вроде киношных зомби. А тут мутировало растение – и обрело сознание. Каким образом? Впрочем, тогда на заправку тоже приехали довольно умные ребята… Те, которых я подорвал. Так в чем же отличие?

Мой взгляд упал на трупы вокруг борщевика. Может, дело в… Ладно, потом разберемся.

Выкрутив звук радио на полную, чтобы слышать его снаружи, я медленно открыл дверь и вышел. Спокойно, вдох-выдох. Я едва не закашлялся: остро пахло борщевиком, так, что аж обжигало горло.

Ну же, Олег, возьми себя в руки. Представь, что это не страшнее, чем первое в жизни выступление на тему создания инди-игр. Или судьбоносная презентация игры инвестору, перед встречей с которым умудрился отравиться, но все равно пошел. Все нормально. Это ж всего лишь разумная трава – ну, подумаешь, кислотой плюется. Делов-то. Щелкнул замок: в приоткрытую дверь выглянул Алекс.

Я смотрел прямо на стену борщевика. Только бы не сыпанул семенами – мне тогда хана, и орать я буду долго, пока не сдохну от болевого шока. Черт.

– Чего ты хочешь? – громко и раздельно произнес я в никуда. Тем еще придурком смотрюсь со стороны, наверное.

– Еще больше сил, – ответило радио.

– Значит, больше трупов, да?

– Да. Ваши подойдут. – И снова механический смех. Меня передернуло, но я попытался сосредоточиться на беседе.

– Но мы еще живы, – заметил я очевидное. – Почему? Ты хочешь от нас чего-то другого?

Борщевик немного помолчал. Реально, как будто размышлял. Боится раскрывать замыслы? Или… слабое место, может быть? Черт, слишком умно для травы.

– Хочу свободно передвигаться, – наконец сказал борщевик. – Мешают корни. Они для этого не подходят.

– И… как мы можем помочь?

– Перевезите меня отсюда. На этом. – Борщевик качнулся в сторону машины. – Тогда оставлю в живых.

– Но ты же неплохо ходишь и сам. – Я указал себе за спину. – Вон как ловко нас поймал.

– По мягкой земле – да. Но есть твердая. Серая и шершавая.

– Асфальт. Так ты не можешь перейти асфальт? Да уж, проблема… А ты с кем-то из людей уже договаривался о помощи?

– Никто не хотел слушать. Только кричали. И стали едой.

Я внутренне содрогнулся, но страх сейчас – непозволительная роскошь. Кажется, у этой твари ограниченный запас знаний. Он не в курсе насчет асфальта, не знает слово «машина» – просто назвал ее «это». Занятно. Как воспользоваться такой неосведомленностью? Я быстро перебрал в уме варианты.

– Он все равно нас сожжет этой своей кислотой… – пробормотал Алекс так, что расслышал только я.

И тут меня осенило. Я повернулся к другу, сделал большие глаза и спросил: