Инхой уже лет двадцать носила короткую стрижку, привычную еще со студенческих времен. Тогда это считалось очаровательным стилем девчонки-сорванца, который она подглядела у Джин Сиберг в фильме «На последнем дыхании»[13]. Рассматривая старые университетские фотографии, Инхой не находила в себе больших изменений, однако пришла мысль, что такая прическа ей, наверное, уже не по возрасту. Никто из шанхайских женщин не стригся коротко, у всех были длинные блестящие волосы, растекавшиеся по плечам или собранные во впечатляющий узел в манере стюардесс. Инхой начала отращивать волосы, огорчаясь, что процесс идет очень медленно. Сперва жидкие блеклые пряди делали ее похожей на пугало, потом стали гуще, но торчали, как у школьника. Когда волосы наконец достигли приличной длины, парикмахерша сказала: «Только не ждите, что я сотворю чудо».

Инхой стала бояться светских мероприятий, неотъемлемой части ее профессии; деятельный предприниматель должен оставаться на виду, но в Шанхае одинокая, вечно без кавалера, тридцатисемилетняя женщина дает пищу для пересудов. Дамочек, миновавших свою лучшую пору, здесь именовали шэн ну, пустоцвет, байгуцзин, карга, и все в таком роде. Временами Инхой задумывалась: может, и впрямь она уже отцвела, превратилась в вековуху или этакое лохматое чудище, ожидающее казни от руки Царя обезьян?

«Дело в стиле», – говорили ее друзья, объясняя, какими должны быть новые приоритеты. Ей нужен имидж женщины, которая играючи добилась успеха и достигла высот, но при этом не утратила мягкой женственности, то есть образ истинной китаянки. Хотелось спросить: а что такое истинная китаянка и чем она отличается от истинной индианки или истинной американки? И если она китаянка не истинная, то какая – поддельная?

Новый пункт «дело в стиле» был ненужной добавкой к списку ежедневных забот. Инхой вставала в шесть утра, выпивала стакан фруктового сока, потом сорок пять минут бегала на тренажере. Позавтракав блюдом на соевом белке и коктейлем из ягодного ассорти, она отправлялась в офис, где до старта деловых встреч успевала разобраться с сообщениями на автоответчике и электронной почтой. В Шанхае обеденный перерыв свято начинался в половине двенадцатого, но Инхой обедала лишь в том случае, если встреча была назначена в ресторане. Чаще всего она, вся в делах, просто забывала поесть. Во второй половине дня Инхой посещала свои заведения и общалась с персоналом, дабы не снижались моральный настрой и трудолюбие работников, и тем самым демонстрировала человечность хорошей хозяйки. Вечера отводились развлечениям, устроенным ею для кого-то либо кем-то для нее, но в обоих случаях не вызывавшим особого энтузиазма. Вернувшись домой в одиннадцать часов, с ноутбуком она забиралась в постель и, в отличие от тех, кто на сон грядущий читает глянцевые журналы, отвечала на пропущенные сообщения. Ровно в полночь гасила свет и быстро засыпала, лишь изредка позволяя дневным мыслям проникнуть в подступающую дрему.

Трижды в неделю Инхой ходила на занятия силовой йогой в районе Синьтяньди, но никогда не общалась с другими женщинами, находившими время поболтать, слоняясь по коридорам студии. В конце тренировки она ненадолго укладывалась на коврик, уставив взгляд в фисташковый потолок, и в голове ее роились возбужденные мысли обо всем, что ждало впереди. Опустоши свой мозг, не шевелись, говорили наставники, радуйся пребыванию в настоящем. Отринь все, что было в прошлом. Не думай о предстоящем, отдайся покою текущего момента. Но для нее это было невозможно. Столько всего предстояло сделать, столько мыслей ее обуревало. Ей необходимо смотреть вперед, планировать будущее, расписывать день по минутам, она – точно морское существо, что вмиг утонет, если хоть на секунду прекратит движение.

Пустота всегда была для нее нестерпима, а уж покой тем более.

Небольшой круг приятельниц Инхой состоял из местных дам и экспатрианток, с которыми раз в две недели она встречалась за ужином, этаким подобием ее угасающей светской жизни. Обычно они выбирали ресторан на верхнем этаже японского универмага на Наньцзин Лу, неподалеку от офиса Инхой. В последнее время она заметила, что на этих посиделках подруги как бы между прочим поминают своих знакомых мужчин в возрасте около сорока, все холостяки либо разведенные. Поначалу разговоры эти выглядели невинно, Инхой воспринимала их как досужие сплетни, но вскоре уже не могла отмахнуться от факта, что благополучно замужние подруги ее жалеют, ибо речь шла исключительно о европейцах. Всем известно, что у женщины за тридцать пять нет ни малейшего шанса заарканить местного мужчину, а вот европейцы более терпимы к зрелости.

– Вы пытаетесь меня с кем-нибудь свести, что ли? – однажды шутливо, но в лоб спросила Инхой, когда им подали рыбью голову в соусе чили по-хунаньски.

Она думала, подруги смутятся от того, что их план раскрыт, однако те перешли в атаку.

– Давай начистоту, – сказала одна, отщипывая палочками кусок рыбьей плоти. – В Шанхае одиночке счастья не видать. Все мы феминистки и все такое прочее, но здесь тебе не Лондон или Нью-Йорк, тут, голуба, Китай. Женщине без мужа не добиться успеха в делах. С работы в пустую квартиру – здесь такое не прокатит. И потом, коли ты хочешь детей, надо что-то предпринять. Пусть это покажется грубым, зато… жизненно.

Уставившись в мертвые рыбьи глаза, мутно-белые, будто фарфоровые, Инхой вяло тыкала палочками в тарелку.

– Столько дел, нет времени на отношения, – сказала она.

– Скажи, кем ты себя видишь через десять лет? Так и будешь всучивать трусы богатым бабам?

Инхой не сумела скрыть раздражения, однако дала уговорить себя на два свидания вслепую с друзьями друзей подруг. Одно прошло в мексиканском ресторане неподалеку от арт-квартала Тяньцзыфан, другое в ресторане синьцзянской кухни, что в конце улицы Хэншань. В обоих случаях профессионально успешные кавалеры были вежливы и обходительны. К концу второго свидания Инхой решила, что оно же и последнее. Глядя, как сотрапезник (Майкл? Или Марк? симпатичный американец-юрист) снимает с шампура жесткие куски баранины, она почувствовала, что у нее нет сил быть остроумной и игривой, как надлежало бы на первом свидании с отличным кандидатом. И дело не в отсутствии практики, как уверяли подруги, а в том, что она, похоже, вообще не владела этим навыком. Светский разговор ее раздражал и утомлял, Инхой все время боялась, что он свернет в личную плоскость – как и почему она оказалась в Шанхае, о чем иностранцы обычно спрашивали друг друга. Она пыталась контролировать беседу, пускаясь в пространные рассказы о каждом блюде и их оригинальных синьцзянских ингредиентах; кавалер слушал вежливо, вопросы его не выходили за рамки познавательного интереса, что облегчало ее задачу. В какой-то момент почувствовав, что разговор соскальзывает на опасную территорию «Расскажите о вашей семье», Инхой резко сменила тему и заболаболила с официанткой, весьма удачно появившейся с чаем. Надеясь разжиться экзотическими фактами об ее родине, она хотела пуститься в их подробный перевод для Майкла/Марка и, заполнив все пустоты беседы, отрезать ему путь к личным вопросам.

– Алия – какое красивое синьцзянское имя, – сказала Инхой, глянув на значок официантки. – Расскажите нам о ваших краях.

Девица хихикнула и пожала плечами: вообще-то она из южной провинции Фуцзянь и никакая не мусульманка. К счастью, в зале пригасили свет – началось выступление уйгурских танцоров. Грохотавшая музыка и неумолчные вопли исполнителей делали разговор невозможным. Инхой и Майкл/Марк молча улыбались друг другу.

Нет, для делового успеха мужчина вовсе не нужен.

Инхой ушла с работы пораньше, чтобы подготовиться к вечернему мероприятию. День выдался не особенно хлопотным, и все равно она суетилась и нервничала. Задолго до вечернего события ее стали изводить беспокойные мысли о том, какое платье надеть и как уложить все еще недостаточно отросшие волосы, мысли эти порождали презрение к себе за то, что она впускает в свою жизнь столь мелочные тревоги.