Дело дрянь, подумала Фиби.

Она пыталась дозвониться до подруги, но тщетно. Номер не используется, раз за разом извещал механический голос. Сколько ни набирала, ответ был один. Номер не используется.

Фиби пересчитала оставшиеся деньги и начала искать дешевый гостевой дом. Чистые улицы были запружены народом. Всякий человек выглядел так, будто спешит на деловую встречу, у всех была какая-то цель. В людском потоке, бурлившем вокруг, точно полноводная мутная река, Фиби стала различать определенные личности и вскоре видела только их. Одиноких девушек. Они были повсюду – бежали к автобусу, решительно вышагивали по тротуару, устремив перед собой немигающий взгляд, поочередно заходили во все заведения и оставляли там свои резюме – целые жизни, изложенные на одном бумажном листке. Никто из них не знал покоя, все они были в движении, все туда-сюда сновали в поисках работы, готовые отдать себя любому, кто захочет их взять.

Значит, вот как оно происходит, думала Фиби, вот что мне уготовано. За короткий отрезок времени она переместилась из одного мира в другой. Только что была без пяти минут метрдотелем шикарного ресторана, а через мгновение стала работницей-мигранткой. Новая ипостась возникла из ничего, словно судьба показала фокус. Бесприютная, безработная, одинокая. Говорят, что, встретив людей со схожей судьбой, ты чувствуешь себя лучше, менее одинокой, но Фиби в это не верила. Сознание, что она ничем не отличается от миллионов девушек, только усугубляло ее одиночество.

Дверь в комнату гостевого дома не запиралась, и Фиби спала, свернувшись калачиком и крепко прижав сумку к животу.

Первые месяцы в Шэньчжэне пролетели как один день. Фиби сменила несколько работ, о которых сейчас не хотела вспоминать. Может, когда-нибудь после, но не теперь.

Фиби получила работу на фабрике «Гуандунская компания высококачественной одежды», выпускавшей модную европейскую продукцию не самых известных дорогих марок, но яркую и цветастую. Швеи говорили, что эти вещи ничуть не хуже, зато дешевле. Видимо, на Западе даже богачи предпочитали сэкономить. Сама Фиби ничего не взяла бы из данного выбора юбок, жакетов и блузок, считая их не стильными. В ее обязанности входил учет заказов и накладных. Должность не утомительная, и все равно по ночам Фиби плакала. Рабочие часы тянулись нескончаемо, а вечерами приходилось соседствовать с уймой других девушек. Фиби воротило от вида их исподнего, развешанного на просушку во всех сырых комнатах и коридорах общаги. Куда ни пойдешь, всюду веревки с мокрым бельем, весь дом пропах стиральным порошком и потом. День и ночь – свары и плач. Все это было жутко противно, особенно ночные рыдания. Похоже, все считали, что в темноте их хлюпанья не слышно. Надо валить отсюда, думала Фиби, я им не чета. Но пока что не было иного выбора.

Вдобавок тяготили зависть и сплетни. (Как это она с ходу получила такую хорошую работу? Почему это новенькую посадили в контору, а не отправили в цех? Говорят, она вообще здесь без году неделя.) Фиби так и подмывало разъяснить, что, во-первых, она знает английский и владеет кантонским диалектом, языком всех богатых фабрикантов на здешнем юге. А во-вторых, она просто лучше остальных. Но ей хватало ума помалкивать. Она боялась девиц, приехавших из крупных провинций и сплотившихся в большие группы, особенно уроженок Хунаня, которые торговали изделиями, украденными с фабрики, и грозились убить всякого, кто их заложит. Часто случались драки. Кланы не давали своих в обиду, девицы из Сычуаня друг за друга стояли горой, да и приезжих из Анхоя, готовых к отпору, тоже хватало. И только Фиби была одна, но знала, что всех их превзойдет благодаря своей смекалке. Она хорошо запомнила совет самодельной миллионерши: не кичись умом, оставайся в тени. Надо выдержать зависть, одуряющий запах и ночные рыдания. Но сколько еще терпеть?

Над своей койкой она повесила портрет популярного тайваньского певца. Вырванная из журнала страница с рекламой коровьего молока была все же украшением получше, нежели развешанные на веревках трусы. Стоило немалых трудов прикрепить ее скотчем к стене, покрытой глянцевой масляной краской, из-за высокой влажности верхний край листка то и дело отставал. Но Фиби упорно приклеивала картинку, чтобы смотреть на артиста и мечтать о мире, где никто не плачет. Нашелся ракурс, в котором они с певцом были одни во всем белом свете. Фиби нравились его мягкая улыбка и влажные глаза, и даже дурацкие молочные усы над верхней губой выглядели привлекательно. Глядя на портрет, она чувствовала, как в душе расцветает надежда. Нежный облик кумира позволял забыть о суровости жизни и вселял веру, что, постаравшись, Фиби заставит мир оценить ее подлинную внутреннюю красоту. Может, когда-нибудь она станет девушкой артиста. Ну да, конечно, это всего лишь глупая фантазия, но его мечтательный взгляд напоминал о мальчишках, вместе с которыми она росла и которые навсегда запомнятся подростками, хоть давно перебрались в большие города и теперь торгуют бумажниками из фальшивой кожи, а то и, втихаря, амфетамином. Детство было таким счастливым, а потом вдруг все очень быстро стали взрослыми, включая ее саму.

Экая вы, голубушка, молоденькая. Вот что давеча сказал ей новый начальник отдела. Он из Гонконга; не толстый и не худой, не урод и не красавец, просто мужчина из Гонконга. Приезжал раз в месяц и четыре-пять дней проводил на фабрике. Он неизменно звал ее в свой кабинет и одаривал гостинцами – пакет невероятно сочных мандаринов, маленькие сахарные ананасы с Тайваня, иностранные шоколадки, на вкус горькие и мучнистые, – деликатесами, какие могут позволить себе путешественники. Корзинка с фруктами была завернута в жесткую морщинистую пленку, громко шуршавшую, стоило к ней прикоснуться. Фиби не представляла, как все это пронести через огромный двор с баскетбольной и волейбольной площадками, где хранить и как объяснить соседкам происхождение даров. Зависть к ней не угасла, волна ее лишь временно спала, но в любой момент могла превратиться в цунами. Фиби понимала, что это нехорошо, что она ничем не заслужила такие подарки, но от вида яркой спелой хурмы чувствовала себя особенной. Кто-то ее заметил и озаботился купить ей вкусности. Такого не случалось уже давно, и она приняла подношение.

Фиби шла по коридору общаги, ловя на себе завистливые взгляды соседок. Вся в испарине, она чувствовала, как виновато разбухшее сердце стало тяжелее корзинки с дарами. Однако дверь в спальню открыла уверенно и безумолчно затрещала:

– Эй, смотрите, что у меня есть! В Гонконге моя кузина вышла за очень богатого человека. Я не смогла поехать к ним на свадьбу, и они кое-что прислали с праздничного застолья. Давайте, давайте, угощайтесь!

– А ты не говорила, что родом из Гонконга.

– Да, я жила в приграничном округе «Новые территории».

– Ну тогда понятно, откуда ты знаешь кантонский диалект, – сказали соседки, набрасываясь на фрукты. – А то мы думали, ты нарочно его выучила, чтоб подмазаться к начальству.

Вот как оно бывает в Китае, думала Фиби, глядя на новых подруг, расправлявшихся с угощением. Все меняется в мгновенье ока.

С тех пор все девушки, узнав, кто она такая, стали относиться к ней дружелюбно: стирали ее вещи, если она работала сверхурочно, и даже говорили о личном – о родных местах, неурядицах с парнями и своих устремлениях. Как-то раз Фиби разговорилась с одной девушкой, вообще-то не подругой, просто иногда в обеденный перерыв они сидели рядом в фабричной столовой. У собеседницы зазвонил мобильник, она глянула на экран и, досадливо сморщившись, протянула телефон Фиби:

– Это парень, с которым я порвала, достал уже меня.

Фиби взяла трубку.

– Говорит кузина твоей бывшей подруги, – не здороваясь, сказала она. – Теперь это мой номер. У твоей пассии новый парень, богатый и образованный, не чета тупой деревенщине вроде тебя. Отцепись от нее, иначе я устрою тебе веселую жизнь. Мне известны твое имя и гадюшник, где ты работаешь.