Косимо был беспокоен больше обычного и ему дали вдоволь выговориться. Молодость кипела в нём и убегала за край, на самые угли страстей.

– Я видел её однажды – Лауру Моретти! В роще. Я заметил край её синего платья сквозь ветки кустов и, приглядевшись, обнаружил, что она лежит на подушках, а перед ней расстелена полосатая скатерть. Маленький кувшин вина, немного фруктов и закусок – всё для одного человека. Не знаю, как она оказалась там одна, без слуг. Будто на полотне гениального художника. Ах, как горело солнце в страусовом пере, приколотом к её вуали! Это богиня, ангел! Это не обычная девушка, Паоло, я клянусь тебе! – зачем-то принялся он тормошить брата.

Паоло же, напустив безразличие, ответствовал:

– Все матроны такие. Купаются в молоке и натирают кожу разными снадобьями, оттого они столь красивы. Да ещё дорогая одежда.

– Нет, нет! Причём тут одежда?! – возмутился Косимо, – Изгибы, воздух вокруг неё…

– Лауру весь город носит на руках. У нас народ мудрый, чувствует настоящую красоту. Впрочем, скоро вы сами её оцените, – отозвался отец.

Иоанн Конти взирал на своих поздних детей из-под тяжёлых потемневших век и неспешно отламывал хлеб. Маленькая тарелка была вся усеяна крошками.

В тот вечер старик пообещал взять детей с собой на званый ужин в палаццо Моретти. Серьёзных надежд на этот визит никто не питал. Вместе с тем Паоло полагалось уже задуматься о будущем и привыкнуть к свету, пока он не очернил себя иными развлечениями, молва о которых неминуемо разлетится по Порто-ди-Грано.

– Не посрами нас, мой мальчик. Тебе ведь ничего не выскажут, какой с тебя спрос? Всё выскажут мне. Не хочу сгорать со стыда.

Всякий раз, когда отец семейства говорил «мой мальчик», обращался он только к Паоло. Косимо будто не существовало вовсе. Он подливал вино, исполнял мелкие поручения и учился, больше отца в нём не интересовало, ровным счётом, ничего. Если у Иоанна Конти не находилось, в чём упрекнуть младшего сына, они могли неделями не разговаривать.

Косимо обхватил себя за локти с досадой думал: «Он сидит здесь уже осунувшийся, близорукий, слабый, а уповает на Паоло! Да брат, как только женится, пропадёт для него навсегда, останусь я один ухаживать за стариком, будто мой удел это всё, от чего открестились прочие!»

Когда ужинать кончили, Косимо поспешил в постель. Он вовсе не хотел спать, ждал лишь самых дорогих даров, что приносит ночь: одиночества и грёз. Мечтал он о жизни, полной интересных встреч и поездок, восхищённых взглядов, приятных бесед, секретов и многообещающих знакомств. Словом, о том, что было ему недоступно. И каждая мысль неизбежно заканчивалась на одной лишь персоне. Той, о которой думали все без исключения в очарованном городе у самого моря.

Следующий день Косимо провёл в сборах и тревоге. То казалось, неправильно сидит дорогой колет и слишком ярок весь наряд, то впивались в горло сомнения о том, что он не потеряет лица, увидев Лауру Моретти. Как бы не вышло неловкого разговора!

Обессиливший Косимо рухнул на кровать и подумал, разглядывая потолок: «Пустое. Никто и не подумает ко мне обратиться. За тем столом только отец будет иметь хоть какой-то вес».

Так бесславно погиб очередной погожий день, вылив на улицы прощальный вечерний аромат и набросив на солнце фиалковый флёр заката.

Оказавшись в седле, Косимо наконец-то смог оглянуться вокруг, обнаружить себя в шумном и богатом городе, которого совсем не видит. В тот год лето проходило покойно, солнечно и тихо. К стрельчатым окнам палаццо будто липла поталь, янтарный свет растекался по брусчаткам и льнул к шершавым бокам соборов. Ещё час – и грянут под открытым небом модные ноктюрны, собирая молодёжь. Хотелось дышать полной грудью, ощущая аромат разогретого камня и свежего морского ветра, пока не пришлось снова оказаться в четырёх стенах.

Моретти совершенно растерялись, когда прибыло приглашённое семейство. Кардинал – хозяин дома – лишь развёл руками, увидев покидающих сёдла гостей и их шикарные наряды.

– Право же, Иоанн! Мы позвали вас по-соседски!

Косимо и Паоло переглянулись. Что за странная перемена произошла с мрачным вдовцом Моретти? Очень многие желали бы его аудиенции, а уж быть приглашёнными «по-соседски», пожалуй, рассчитывали лишь персоны того же размаха. Конти же являлись почётной, но скромной фамилией.

– Проходите, проходите! – зазывал кардинал, точно в трактир.

Легендарная дева Моретти появилась подле своего отца.

Да, тогда в роще у палаццо Косимо видел именно её. Теперь же на её ясное, молочной белизны лицо с высокого лба ниспадали кудрявые пепельные прядки. Украшали Лауру по последней моде лишь собственная свежесть, безмятежная улыбка, да золотистая тонкая сеточка удерживала часть волос на затылке. Их тяжёлый эллинский узел был словно из древних поучений об истинной и чистой красоте.

Она протянула руки к обоим юношам и Косимо опешил от того, что собиралась сделать Лаура.

– Папа совсем не развлекался! Разве так можно? Я подумала, нам будет весело всем вместе! – проговорила она, целуя их по очереди трижды, словно сестра.

В гостином зале уже царило веселье, какого Косимо вовсе не ожидал застать. Несколько клириков и пара известных в городе негоциантов были охвачены неким задорным спором и не сразу заметили, что прибыли Конти.

– Представьте себе, вся деревня плачет о каком-то там обнажившемся камне! – театрально вскрикивал молодой негоциант, – Лишь небольшая засуха. Вот-вот пойдут дожди. Снова они будут недовольны погодой.

– Вы собрались сеять в июле, сын мой? – Развёл набрякшими руками один из клириков, – Говорят, всходы погибли.

– Вздор! Предлог задрать цены! Я бы не верил ни единому слову поставщиков. Впрочем, Порто-ди-Грано не напугаешь дороговизной. У республики, в конце концов, есть многоуважаемые… О!

Негоциант поднял бокал за здоровье хозяев и обнаружил их в компании новых гостей. Хозяин представил их и рассадил, а бойкий спорщик, как ни в чём не бывало, пытался продолжать прение, от которого остальные только отмахивались.

– Господин Антонелли, не покажете ли вы мне своё удивительное стекло? – вдруг обратилась к нему Лаура.

– Ах, да, я же за этим и пришёл сюда! – расхохотался негоциант.

Клирики вздохнули с облегчением и завели неспешную беседу с Иоанном Конти. Делая вид, что очень заинтересован, Косимо изо всех сил пытался расслышать, о чём дева Моретти толкует с продавцом стекла.

– Эти украшения потребовали столько труда… – донёсся её задумчивый голос.

И шорох бусин. Тихое, но отчётливое, сочное постукивание.

– О, не думайте о труде, просто любуйтесь. Здесь всё для вас.

– Сказать вам откровенно, я холодна к вещам, от которых нет пользы. Но мне нравятся диковинки и искусство.

– В самом деле?

– В искусстве – спасение для каждого из нас. От горя, скуки, жестокости.

Бог знает, как понимаешь по голосу, что говорят с улыбкой, но волна уютного тепла коснулась Косимо.

– Искренне надеюсь, что вы не охвачены ничем из перечисленного.

– О, нет. Но точно знаю: хорошая живопись делает меня счастливее. Сложность достойно обрамляет красоту, а труд венчает её, – Косимо так и не смог припомнить, чья была эта цитата, – Вы видели новое изваяние возле Сан Мартино? Полагаете, это лишь талант, некий дар?

– Монна Лаура, я, право, робею обсуждать с вами вещи, в которых разбираюсь куда меньше вашего…

– Я куплю ваше стекло, милый друг. Скажите только, что вы думаете о таланте.

Паоло внезапно вонзил свой острый локоть брату в ребро и Косимо вздрогнул.

– Вечно считает ворон, – процедил отец.

На это размякший от вина епископ добродушно отозвался:

– Какие его годы! Тем паче все мы собрались отдохнуть, вот он и отдыхает.

Вечер прошёл удивительно приятно. Что-то было в нём и от древних вакханалий, и от простого семейного ужина одновременно. На прощание хозяева просили прийти ещё как можно скорее и не стесняться заглядывать без приглашения.