– Эй, эй, вы заблудились? – сквозь пургу донёсся его голос.

Илья достал и включил фонарик, перед ним стоял старый мужчина лет восьмидесяти, он был очень крепкого телосложения, рослый, широкий в плечах, с густой седой бородой. На нём был одет старый, потрёпанный медвежий тулуп и шапка ушанка, из-под которой свисали вниз седые пряди волос.

– Добрый вечер, это Урта?

– Да, это заповедная земля, здесь нельзя оставаться! – с возмущением произнёс старик, преграждая дорогу.

– А мне говорили, что здесь нет никаких ограничений на въезд, в любом случае мы здесь ненадолго, сделаем пару съёмок и уедем.

– Воля ваша, здесь опасно очень быть, не подходите к лесу, дикие звери там по всюду, – с раздражением ответил старик, отходя в сторону, понимая, что с городскими людьми, вечно отстаивающими свои права, спорить бесполезно. В его словах проскальзывали звуки поморского говора, он говорил протягивая букву «о», но в остальном его речь была чёткой и понятной, как у обычного современного человека.

– Мы вам не помешаем, поставим машину у самого берега.

Старик кивнул головой: – Так значит это они для вас дорогу-то чистили?

– Да, иначе мы бы просто до вас не добрались, – с улыбкой ответил Илья, идя обратно к машине.

– Зря всё это, ох зря, плохое место это, поезжайте обратно, покуда беды с вами не случилось.

Илья молча залез в кабину и поехал дальше: – Милый, кто это, что он говорил? – раздался голос Аллы, севшей рядом на пассажирском сиденье.

– Местный дедушка, говорит, что сюда лучше не ехать, – с усмешкой ответил Илья.

– Так, у нас на всё про всё около сорока минут, приедем, я сразу начну устанавливать камеры, а ты одень детей в экипировку и сразу присоединяйтесь к съёмкам.

– Хорошо зайчик, – ответила она, целуя его в щёку, было заметно, что Алла находится в плавающем состоянии.

– Ты же знаешь, у меня очень важные съёмки, после делай что хочешь, ты поняла о чём я? – грубым голосом произнёс Илья, смотря на жену.

– Конечно милый, я просто устала, – с улыбкой ответила она, уходя в салон.

Он покачал головой и прибавил машине газу, через двадцать минут они выехали на заснеженное плато, возвышающееся над деревней, в конце которого был высокий обрыв и начиналось море. Плато имело полукруглую форму и основную его часть занимал пихтовый лес, растущей с правой стороны, а слева внизу от плато находилась долина с небольшим замёрзшим озером, вокруг которого росли редкие пихты и ели, а дальше за ними возвышались заснеженные пики гор.

Урта располагалась ниже, под самым плато, сейчас от некогда большой деревни осталось только несколько целых домов и пара стариков, мирно доживавших здесь свой век. У деревни была дурная слава, несмотря на красивые места, сюда больше не приезжали на поселение новые люди, старожилы называли Урту проклятым местом, но никто не мог рассказать больше, так тайна деревни уходила в прошлое вместе с её стариками.

Машина остановилась в пяти метрах от берега у самого леса, как и договаривался Илья, здесь была расчищена широкая площадка, он планировал здесь пробыть около двух дней, выйти в новогодний эфир и на следующий день уже детально заснять все красоты этого места.

– Так, у нас осталось меньше двадцати минут, быстро переодеваемся и готовимся к включению, – командным голосом произнёс Илья, проходя по салону автомобиля и открывая по очереди двери в боксы жены и детей.

Фоська одобрительно загавкал и побежал за ним.

Лиза, скривив лицо бросила планшет рядом с собой и села заложив руку за руку.

– Доченька, одевайся пожалуйста у нас мало времени, – сказала мама, вбегая к ней в бокс и доставая из шкафа спортивную одежду для съёмок.

– Я, сама, закрой пожалуйста дверь, – скрипя зубами произнесла девочка, смотря пристальным взглядом на маму.

– Хорошо, хорошо, я ухожу, Женя одевайся мой золотой, – прокричала Алла, выбегая в коридор.

– Как мне надоели эти идиотские съёмки, затащил нас неизвестно куда, да ещё мы должны встречать здесь Новый год, – недовольным голосом пробурчала Лиза, одевая одежду.

Илья тем временем расставлял вокруг осветительные приборы, после чего подключил их к сети машины. В мгновение всё плато осветил яркий свет, помимо этого освещения на самом вверху машины стояли три мощных прожектора, один из них светил далеко в глубь леса.

В избе при свете нескольких лучин, сидели двое стариков за новогодним столом, один из них Егор Тимофеевич, тот самый пожилой мужчина с дороги и его супруга, женщина лет семидесяти восьми Прасковья Авдотьевна, улыбчивая, седовласая женщина с широким добрым лицом.

Внутри избы было чрезвычайно уютно, на полах расстелены цветные дерюжки, сшитые Прасковьей Авдотьевной, а на стенах висели её красивые картины, с изображением осенней долины с озером, моря на фоне обрыва, зимнего леса на плато и деревни, какой она была раньше, с множеством домов и играющими перед ними на весенней траве ребятишками. На окнах висели белые кружевные занавески, а за ними в глиняных горшочках росли различные сорта фиалок и гераней. В левом, дальнем углу от двери стояла большая русская печь, расписанная синими гжельскими узорами. Напротив печки стояла большая двуспальная деревянная кровать с узорчатым изголовьем, застеленная красным покрывалом и пышными, пуховыми подушками лежащим сверху. Над ней у самого потолка на стене находились три иконы, обёрнутые в белые кружева, Спасителя, Богородицы и Николая Чудотворца, а перед ними оранжевой точкой горела маленькая лампадка.

Вся мебель, включая круглый резной стол, за которым они сидели, стулья, комод и пара шкафов были сделаны руками Егора Тимофеевича. В центре их стола стоял большой, начищенный до блеска самовар, вокруг которого лежал круглый брусничный пирог, крынка сметаны, блюда с рыбными пельменями, варениками, а также малосольная сёмга, чугунок с картошкой, свежеиспечённый каравай хлеба и бутылка с настойкой из морошки.

Старики подняли вверх рюмочки: – Ну Егорушка с праздником тебя! – улыбаясь сказала женщина, пригубив немного.

– За твоё здоровье Прасковья! – ответил дед, выпивая рюмку одним залпом.

В этот момент в их окнах блеснул яркий свет: – Егор, что это? – испуганным голосом вскрикнула женщина, чуть было не уронив рюмку на пол.

– Ох, окаянные, что делают, беда, беда будет, – мотая головой и хлопая себя по ногам в сердцах произнёс Егор Тимофеевич, подбегая к окну.

– Это они чудят-то, приезжие эти, о которых давеча ты сказывал?

– Они, окаянные, они, – ответил он, одевая на ходу тулуп и выскакивая за дверь.

Вся семья Сорокиных стояла на улице, папа заканчивал настройку камеры, до Нового года оставалось восемь минут: – Включение через две минуты, все готовы? – возбуждённым голосом произнёс он, включая камеру.

В этот момент раздался оглушительный звериный рёв из леса, Илья вздрогнул и резко повернулся в сторону заснеженных елей. Рёв был настолько пронзительный, что Женя закрыл уши руками: – Что это?! – вскрикнула Лиза, испуганно осматриваясь по сторонам.

– Не знаю, Илья может нам уйти в машину? – взбудораженным голосом произнесла Алла, прижимая детей к себе.

Фоська бегал вокруг них, что есть мочи громко гавкая, но вдруг встал как вкопанный и принялся нюхать воздух.

Через секунду рёв прекратился, Илья нервно засмеялся и махнул рукой: – Это лёд, когда он заходить друг на друга слышится похожий звук, – деловым голосом произнёс он, подходя к камере.

«Камера включена, у нас тридцать сек..», – он не успел договорить как из леса выскочил огромный бурый медведь, на его пути стоял Женя, мальчик в страхе закричал и прыгнул вперёд, покатившись по снегу.

Медведь, не обращая внимания на мальчика со всей скорости врезался боком в машину, она подлетела в воздух и кубарем покатилась с обрыва вниз, послышался громкий треск, а затем сильный удар и звуки смолкли.

Провод одного из приборов задел ногу Ильи, его протащило по снегу несколько метров до обрыва и он чуть было не полетел вниз вместе с машиной, но в самый последний момент с ноги сорвало ботинок и это спасло ему жизнь.