В деревне был один хитрый и наглый подросток лет 15, который решил лакомиться нашими яблоками за счет моей наивности и доброты. И делал он это следующим образом. Как только я появлялся в саду, он подходил к забору и звал меня к себе. После этого просил принести ему несколько самых спелых яблок. Я по детской простоте всегда приносил их ему. Отец это обнаружил и для начала предупредил меня, чтобы я этого больше не делал. Я некоторое время так и поступал. Но однажды не сдержался и нарушил этот запрет. Отец это обнаружил. Взяв меня в саду за ухо, привел в избу. После этого снял с меня штаны, а со своих штанов ремень. Сел на табуретку. Положив меня животом на свои колени, начал пороть меня этим ремнем по мягкому месту. Хотя, признаюсь, порол он меня не очень больно, но я все равно громко кричал. Вероятно, я это делал не от боли, а от страха и желания разжалобить отца. Это был единственный случай в моей жизни, когда отец наказал меня именно таким народным способом. Но наказание пошло мне впрок, и я за него на отца не был в обиде.
Еще одно детское воспоминание связано с трагедией в нашей семье. У меня был братик на пару лет моложе меня. Мы с ним хорошо дружили и всегда были вместе. Однажды поздней осенью братик сильно заболел. Было похоже, что он простудился. Температура была выше 40 градусов, он сильно задыхался. Всю ночь родители делали ему уксусный компресс на лоб, но состояние не улучшалось. Тогда утром отец отвез его в городскую больницу. Врач установил, что у него дифтерия, и предложил срочно сделать операцию. Но, к сожалению, она братику не помогла. Он умер прямо на операционном столе. Когда его привезли домой, я увидел его мертвым и понял, что братика у меня больше нет и что я мог быть на его месте. Это было первое мое познание того, что люди смертны. В памяти сохранился лик мертвого братика с металлической скобочкой на шее, зажимающей операционный разрез. Хоронили его без меня на местном погосте, носящим красивое название «Милолюб», настоятелем которого был отец известного советского математика, дважды Героя Социалистического Труда Ивана Матвеевича Виноградова. К сожалению, могила братика со временем была утеряна.
Следующее важное памятное детское событие связано с началом учебы в школе. Я начинал учиться в деревенской четырехклассной школе. В то время в сельских школах занятия начиналась на час позже городских школ. Это было связано с тем, что большинству школьников приходилось достаточно долго добираться до школы из своих деревень. Например, мы из своей деревни даже в хорошую погоду тратили на дорогу от 40 минут и более. А ведь приходилось ходить в нее и в дождливую осеннюю, и в снежную, морозную зимнюю погоду.
Дети нашей деревни выходили в школу всегда вместе, для чего перед походом собирались в какой-то избе и потом отправлялись в путь. Родители обязательно назначали одного ученика старшего класса ответственным за благополучный путь в школу и обратно. Учились мы в одну смену. В зимнее время мы выходили из дому, когда еще было темно, а возвращались домой, когда уже было совсем темно. У нас в то время не было фонариков, поэтому преодолевали невидимый путь, можно сказать, интуитивно, по памяти. Нас никто из родителей никогда не провожал и не встречал, поэтому самим приходилось находить занесенную снегом или плохо видимую в темноте дорогу. Именно это заставляло нас с раннего детства становиться самостоятельными людьми. Было сложно, но мы не жаловались.
Как проходили занятия в начальной сельской школе, я, к сожалению, вспоминаю с некоторым трудом. Подробности уже стерлись из моей памяти. Но то, что все же сохранилось в ней, постараюсь воспроизвести ниже, не претендуя на стопроцентную достоверность.
Здание нашей школы представляло собой обычную деревенскую избу-пятистенку, состоящую из двух одинаковых половин. К торцу одной половинки была сделана пристройка в виде небольшой комнаты. Две половины дома были собственно школой, а пристройка являлась жильем директора этой школы и одновременно ее учительницы. Жила она в ней вместе с мужем, но чем занимался он в то время, я не помню. В каждой половине дома стояли четыре ряда парт: по два ряда вдоль каждой стены. Между ними располагались неширокие проходы, как бы делившие помещение на два класса. Поскольку школа работала в одну смену, то, следовательно, в каждом помещении во время смены одновременно находилось два класса: например, первый и третий, или второй и четвертый. Каждый день из деревни выходили ученики четырех классов. При этом занятия проводили всего две учительницы, каждая одновременно с двумя своими классами. Правда, количество учеников в каждом классе было небольшим. Примерно, 12–15 человек. Как эти учительницы ухитрялись совмещать уроки двух разных классов, я уже не помню. Вероятно, один класс что-то писал, второй в это время что-то читал и так далее.
К этой школе были прикреплены дети, кажется, девяти ближайших деревень. Одновременно в школе находилось небольшое количество учеников: примерно 60–70 человек. Я это так подробно осветил сейчас для того, чтобы вы – читатели – знали, в каких сложных условиях нам приходилось учиться в то далекое, даже мирное время.
В советское время сельский учитель был уважаемым человеком. Его селяне любили, уважали и боготворили. К его мнению всегда прислушивались и относились очень серьезно. Приход учителя в дом деревенского жителя всегда означал какое-то важное событие. Надо учесть, что большинство деревенских жителей были неграмотными или имели четырехклассное школьное образование. Вероятно, современный читатель удивится, мол, как так можно было заниматься? Можно было, если учесть, что проводилось всеобщее школьное образование, а сельских школ и учителей в них катастрофически не хватало. Но мы учились, при этом неплохо! Все зависело от нашего желания и прилежания. Были они, был и успех.
В то время у деревенских школьников не было портфелей и тем более рюкзаков. Поэтому книги и тетради мы носили в самодельных матерчатых сумках, которые мы называли торбами (по аналогии с принадлежностями людей-попрошаек).
Я был у своей учительницы на особом счету. Дело в том, что еще до школы я уже умел читать, считать и писать буквы и цифры. Весь букварь был прочитан до начала занятий в школе. Этому меня научил мой старший брат, который тогда уже учился в седьмом классе. Кроме того, я был скромным, послушным и очень любопытным мальчиком. Помню, учительница меня любила, часто хвалила, ласково называла по имени, часто нежно обнимала и гладила по головке. Мне это, конечно, очень нравилось.
Еще помню эпизод, связанный с началом войны. Нас пригласили в школу и объявили, что занятия с 1‑го сентября отменяются. Моя учительница позвала меня к себе, нежно обняла и долго молча сидела в задумчивости. О чем она думала в это мгновение, я не знал, но мне было очень грустно и хотелось плакать. Очевидно, расставание с нею для меня было большим горем. Я жил в многодетной, перегруженной заботами крестьянской семье, и моей матери некогда было заниматься нами – детьми. Мне явно не хватало материнской любви и ласки. Думаю, эта учительница и стала для меня той доброй, ласковой мамой, которую я хотел иметь в детстве. Возможно, и я для нее был тем ребенком, которого она мечтала иметь в своей жизни. Она в то время еще не была замужем. Наверное, у нас были родственные души, которые, встретившись в этом сложном, суетнм мире, искренно радовались этому. Вот ведь как бывает в жизни! Доброта, проявленная ко мне, еще ребенку, посторонним в общем-то человеком, осталась в моей памяти на всю жизнь.
Так мы попрощались со школой, еще не зная, как долго будет продолжаться война и перерыв в учебе. К сожалению, когда советские войска освободили всю нашу местность от немецко-фашистских захватчиков и в школе продолжились занятия, моей любимой учительницы в ней уже не оказалось, и никто не знал, куда она уехала. Позже я пытался найти ее след, но безуспешно.
Уже в середине августа 1941 года я увидел живых фрицев. Тогда они были еще очень напыщенными, но, к счастью, еще снисходительными к нам. С удивлением рассматривали нас, взрослых и детей. Вероятно, считали нас за людей низшей расы, улыбались и даже почему-то смеялись, видя наше скромное жилье и одежду. Ведь мы тогда были для них дикарями-лапотниками. Деревенская детвора в летнее время гуляла по улице босиком, что их, вероятно, очень удивляло. Об этом периоде своей жизни я подробно рассказал в романе «Судьба пианистки».
