– Эх ты, грамотей, – Борис вернулся на свой топчан и убрал бутылку, – твой Пауэрс ещё сперматозоидом был, когда Маяковский застрелился.

Но конкурс на этом не закончился. С той половины ещё подошёл более взрослый топик Николай. Он положил на стол истёртое письмо. Все знали его грузинскую жену Изольду Ноевну и сына – семиклассника Славу.

– Вот, Боря, с Маяковским напрямую связано, – Николай был в бригаде самым грамотным, на Большой земле он работал учителем.

– Так ты сам прочитай. От кого письмо?

– От Изольды, – грустно сообщил бывший учитель, – пишет про Славку.

– И чего там? Про Маяковского?

– Давай я своими словами расскажу, Изольда тут всё слезами залила…

В школе показали открытку и предложили написать по ней сочинение. На открытке пионеры сидели у костра в лесу. Славик, мальчик своеобразный, поставил не как другие эпиграф «Взвейтесь кострами, синие ночи…», а нашёл где-то у Маяковского: «Пете некогда гулять. С час поковыряв в носу, спит в двенадцатом часу. Дрянь и Петя и родители: общий вид их отвратителен».

Видимо, не выпустив таким образом до конца пар плохого настроения, Славик предложил неожиданное развитие сюжета. По дороге к месту, обозначенному на открытке, не обошлось без жертв. Пытливый автор в подробностях изложил утопление части пионеров в болоте и загрызание другой части дикими зверями. Но и оставшиеся у костра недолго пели свои пионерские песни: упавшим деревом всех их придавило насовсем.

Борис подвёл итоги чрезвычайно творческого конкурса по Маяковскому. Он достал снова свою бутылку, подумал и извлёк из рюкзака вторую, теперь вправду последнюю, и обе выставил на стол, покрытый ватманом.

Первый и единственный тост шесть человек выпили за пролетарского поэта.

Сергей Гордеин

Почти весь день Толик косил траву у бабы Маши. Триммер работал исправно, но визжал как недорезанный кабан, особенно когда приходилось срезать не только высокую и жёсткую траву, но и засохшие кусты смородины или крыжовника. Голова от него отдыхала, когда заправлял его бензином.

Скосил не только во дворе и за двором, но и вдоль и поперёк огорода. У дороги, ведущей от трассы к её дому, тоже скосил – вдруг приедут к ней гости или, не дай бог, скорая помощь. Пусть у бабушки вокруг и около будет полный порядок.

Конечно, Толик устал. И плечо от ремня побаливало. Но это была ерунда. Главное было помочь бабульке и, что греха таить, малость подкалымить. Всё дорожает, и лишней копейки теперь не бывает.

– Ну вот вроде и всё, баб Маш, – весело сказал Толик. – Принимай работу.

– Спасибо, сыночек. Слава те, Господи, – перекрестилась старушка, – вот и хорошо, вот и умничка. Сколь я должна?

– Два рубля, – просто сказал Толик – Не дорого?

– Что ты, что ты, – засуетилась старуха, – я сейчас, сейчас…

Она достала из кармана фартука старенький кошелёк и, высыпав на ладонь всю мелочь, протянула ему пятирублёвую монету.

– А сдачей не надобно. Пусть тебе. Вон сколько сделал!

Толик подумал и, широко улыбнувшись, взял монету.

– На память, – сказал он.

Три друга любили в выходной день за бутылочкой вина поговорить о смысле жизни.

Один считал, что главное – это хорошая жена. Второй уверял, что важнее всего – иметь свой собственный дом. Третий же утверждал, что ценнее дружбы нет ничего. Но в одном они были согласны – в скоротечности бытия.

– Вот умру и больше никогда не увижу своей жены, – грустно улыбнулся один.

– А я не переступлю порог своего дома, – задумчиво сказал другой.

– А я не увижу вас, – вздохнул третий.

В их городке жил один старый дед.

– Ему уже сто лет, а он всё живёт и живёт. Даже, говорят, выпить не дурак. Видать, знает какой-то секрет долголетия.

Пришли к нему.

– Принимай, дед, гостей!

– Да поведай нам, как это ты умудряешься столько лет небо коптить?

– Небось, знаешь какой-то секрет, а? – шутили друзья, ставя на стол угощение. – Рад гостям-то?

– Отчего же не радоваться, коль гости хорошие, – суетился дед, довольно поглядывая на бутылку коньяка и расставляя стаканы.

Выпили, закусили.

– А хозяйки нет?

– Так померла.

– Болела?

– Так был у нас дом, хороший дом, крепкий, из дуба! Так сгорел.

– Как сгорел?

– Дотла, – дед смачно закусывал, – со всем добром. Ну сгорел, думаю, и чёрт с ним. А жена не сдюжила, померла, дура. Ну померла, думаю, и чёрт с ней.

Друзья переглянулись. Что-то старик им не понравился.

– Да у тебя друзья-то хоть есть?

– Был друг, – вздохнул дед, – так помер. От водки. Да чёрт с ним! – он крякнул и потянулся к бутылке. – Помянем его грешного.

А вскоре он начал клевать носом. Друзья обиженно ушли, решив, что старик напился специально, чтобы не выдать им секрет долголетия.

Ирина Дронова

Стихи были написаны к заседанию Литературного клуба в Греции на тему «Алкоголь в литературе». Послать Онегина к греческому дядюшке не было моей прихотью – сам Пушкин намекнул на это, зацепив строчкой с «волею Зеве́са». К тому же Пушкин, как известно, сам любил если не Грецию, так гречанок, по крайней мере – одну точно. Так что без обид, да, Александр Сергеевич?