***

Москва. Один из ресторанов при гостинице «Россия».

Захаров и Бортко договорились встретиться после работы и, с удовольствием поужинав, приступили к обсуждению текущих вопросов за бокальчиком хорошего вина.

Рядом громко играл оркестр, джазовая группа старалась, гарантируя, что их разговор сложно будет подслушать. Хотя о плохом думать совсем не хотелось, но меры безопасности принимать было нужно. После того, как Бортко доложил Захарову о странном письме, которое пришло Ивлеву на адрес редакции, Захаров крепко призадумался.

– Вот что я тебе скажу, Михаил Жанович, – проговорил, наконец, Захаров, – даже если это чья-то дурная шутка, мы должны с этим разобраться. Найти и руки оторвать. Кто-то пытается руками Ивлева кресло под Кожевниковым раскачать? А Ивлев наш человек, можем все пострадать, если до Кожевникова эта история дойдёт.

– Я тоже об этом подумал. Надо Мещерякова подключать, как вы считаете?

– Однозначно. Пусть берёт у Ивлева все данные с этого письма и разбирается как можно скорее. Что у нас ещё?

– Ордер Куницыной с обувной фабрики, ну, той, что уксусом отравилась, вручили, народ успокоили. А с руководством там засада. Ивлев пришёл к главному бухгалтеру знакомиться, а она ему говорит: ничего не знаю и знать не хочу.

– Это как? А как они работали до этого?

– Трудно сказать, к старому директору не пойдёшь же на консультацию, – ответил Бортко. – Ивлев выкрутился в этот раз, сымпровизировал что-то про переход на хозрасчёт, про новый ассортимент, что вся фабрика будет переходить на такую же продукцию, как обнаруженный цех…

– И что, она поверила? – поднял брови Захаров.

– Не знаю, поверила, не поверила, а проверять ни ему, ни лично мне это не хочется. Давайте менять её. От греха подальше. Тем более, Ивлев команды ждёт, когда можно на фабрику вернуться…

– А он что, ушёл с неё?

– А что он должен был делать, если бухгалтер с ним общаться не желает? С директором и главным инженером они познакомились. Директор очень им доволен. Массу советов им дал по безопасности. Он только с бухгалтером общий язык не нашёл. Хотя… у него сомнения по главному инженеру тоже есть. Говорит, что тот ленив, и не хочет ничего к лучшему менять, чтобы не возиться.

– Вот же работнички... Но что делать? – согласился Захаров. – Насильно мил не будешь. Не хочет главбух с нами работать, значит, так тому и быть. Подумай на досуге, куда её перевести аккуратно, чтобы без претензий с её стороны. А главному инженеру устрой внушение. Или он помогает фабрику модернизировать, или мы займемся этим без него.

– Понял, Виктор Павлович, – кивнул Бортко.

– Что у нас ещё?

– По поводу подарка Ивлеву от нашего скромного коллектива.

– Так. Ну давай.

– Навел один знакомый на коллекционера, у которого много чего есть. Понравилась мне там одна интересная вещица, царская золотая медаль «За храбрость». Я её видел, там портрет императора с одной стороны. Себе хотел взять, но он три тысячи за медаль запросил…

– А что эта медаль такая дорогая? – удивился Захаров.

– У коллекционеров ценится.

– А что там за император, Николашка?

– Нет. Похоже, Александр III.

– Старинная, значит?.. Ну, давай. Три тысячи на всех? Ерунда. Тем более, нам сам Ивлев и советовал именно в таких вещицах хранить капиталы. Оценит, по идее.

– Там еще одна интересная штуковина была, серебряная медаль для чукчей, Екатерина вторая выпустила. Тоже коллекционер нахваливал! Редчайшая вещь, говорит, всего двадцать штук выпущено было! Но с таким названием побоялся, что Павел обидится.

– И правильно, пусть продает кому-то, кто себе берет, а не в подарок… Увезу тебя я в тундру… Эх!

***

Москва. Улица Красный Казанец.

Сколько же ей лет? – соображал я, разглядывая Наталью Свечкину. Издали, она мне показалась чуть ли не школьницей. Но при ближайшем рассмотрении стало очевидно, что барышня давно совершеннолетняя. Взгляд её, сперва испуганный и растерянный, резко стал озабоченным и раздражённым. Школьницы так на взрослых дядечек не смотрят. Она поглядывала то на меня, то на отца.

– Посмотрите, пожалуйста, это вы писали? – протянул я ей её письмо в конверте.

– Да, – сразу кивнула она и мне показалось, что она выругалась про себя в этот момент.

– Я Павел Ивлев, журналист, это наш фотограф из газеты, – показал я на отца, – Тарас Семёнович. Где мы могли бы с вами поговорить? Может, где-то рядом есть кафе какое-нибудь? Я так понимаю, ваш дедушка гостей не любит?

– Он никого не любит, – пробормотала Свечкина. – А что вы хотели?

– Как что? – поразился я такому вопросу. – Вы писали, просили помощи. Хочу понять, чем мы можем вам помочь?

– А-аа, – недовольно поджала она губы, и я переглянулся, незаметно для неё с отцом. Он закатил глаза вверх, показывая мне, что ведет она себя, мягко говоря, странно. – А фотограф зачем?

– Для фоторепортажа, – как о само собой разумеющемся ответил я.

– Не надо никакого фоторепортажа! Вы что? – воскликнула она и так на меня посмотрела, как будто я ей предложил в кино для взрослых сняться.

– Ну, не надо, так не надо, – согласился я. – Так а чем тогда мы можем вам помочь?

– Ну, давайте, хотя бы, немного от дома отойдём, там и поговорим, – попросила она.

Ну, давайте, – подумал я, – но встанем под фонарём, на всякий случай. Чтобы никто не мог незаметно подкрасться. Мало ли кто ее сопровождает на случай моего появления…

– Расскажите, как вы познакомились с Кожевниковым? – попросил я, когда мы неспешно отошли от её дома. Отец шёл за нами на некотором расстоянии. Я остановился в кругу света от фонаря, и она была вынуждена остановиться рядом. Достал блокнот и ручку, демонстрируя готовность записывать ее показания.

– В ресторане, я там подрабатывала, пока училась, в гардеробе стояла, иногда посуду мыла, короче, что скажут, то и делала…

– Понятно… А что за ресторан?

– «Арагви», может, знаете?

– На улице Горького? Конечно, знаю, – ответил я. – Сейчас там же работаете?

– Нет. Пришлось уволиться. Но он и на новом месте меня нашёл.

– Понятно… Вы написали в письме о довольно вольном его поведении. В какой обстановке это происходило? Как-то с трудом себе представляю, что человек посреди ресторана, на глазах у людей, позволил бы себе такое.

– А вот представьте себе! – разозлилась она. – Взял и позволил!

– Да? Один раз?

– Неоднократно.

– А в каком он был состоянии?

– Нетрезвом, естественно.

– А, ну тогда, понятно. Так сколько раз это было? Что значит, неоднократно?

– Это значит, много раз, – остановилась она, подняла лицо кверху и всхлипнула. – Что вы меня мучаете? – плаксивым голосом спросила она. – Мне неприятно об этом вспоминать.

– Но если вы хотите наказать Кожевникова, вам придётся об этом рассказать. И предоставить свидетелей этих приставаний. Также нужно будет указать точные даты, когда это происходило.

– Где, в милиции? – испуганно посмотрела она на меня, перестав хныкать.

– Необязательно. Вы готовы выступить, например, перед членами Комиссии партийного контроля?

– Я не знаю, что это такое, но тоже боюсь, – замотала она отрицательно головой и опять начала всхлипывать. – И каких таких свидетелей? Никто ничего не подтвердит. Он – шишка!

– Значит, выступать вы не хотите… Свидетелей у вас нет и не будет. Так а как же вы хотите прекратить всё это?

– Хочу, но боюсь. Он мне неприятности обещал, – плаксивым голосом ответила она.

Мочало, начинаем сначала, – устало подумал я и взглянул на пританцовывающего от холода отца.

– Напишите статью про этого негодяя, – посмотрела она на меня несчастными глазами. – Вы же журналист?

Угу, спешу и падаю… Ни одного факта мне не дала.

– Написать-то я могу написать, но он выкрутится, если вы не готовы подтвердить всё это при необходимости. Скажет, не было такого и всё.