По правую руку от монаха восседал купчина в синем в крапинку кафтане.
Закрывал сходку мытарь, сборщик податей и налогов. Этот членом совета не являлся, однако присутствовал на собрании по долгу службы. Пожилой сударь с постным лицом примчался аж из Белхибара, столицы этого края. Там же престол столбового бояры Зайца, который и является держателем доброй части земель Юго-Западного края.
Ах, славный Юго-Западный! Самый своевольный из семи краев Княжества. Если, конечно, не считать диких Северных Земель, где кроме призраков и дикарей вовсе никто не живет. Самый спорный из-за отношений с соседями. Самый беспокойный, если поглядеть на противоборство молодого крестопоклонничества с неканоническими, как их теперь называют, ученьями Белых Богов. Самый богатый, если считать только доходы от земледелия.
Присутствие мытаря объяснялось тем, что предстояло в том числе решить вопрос о размере оброка на грядущую осень.
Все устремили взгляды на вошедшего Антона.
– Можем начать? – осторожно осведомился у него мельник.
Тот кивнул и неохотно занял место старосты Щуки во главе стола.
– Что ж, – землевладелец нетерпеливо пригладил ус. Приступив с формальностей, он вознес пылкий хвалебен Светлым Богам, не замечая, как при этом сверкают огоньками черные очи кузнеца. Кузнец, конечно, ни на малость не верил в искренность прозвучавших слов. Затем беспринципный землевладелец возблагодарил Господа Бога, учтиво переглянувшись с монахом. Поклонился мытарю и, осенив себя знамением, пожелал доброго здоровья бояре Зайцу, а потом, конечно, и великому князю Василию Дмитриевичу, да светится имя его. Завершил благодарностью в адрес мельника, который согласился принять собрание.
– Имеется масса дел, скопившихся за время бездействия старосты. Как и водится, каждому следует изложить свое дело совету, – проговорил землевладелец, а Антон пока что потерялся в своих мыслях.
На повестке стояли рядовые вопросы: об отстреле опасной дичи вокруг деревни – ее что-то развелось уж очень много, особенно волков, – о расширении полей на будущий год, определении культур, которыми будут засеваться поля, о размере содержания часовни, кладов и других общинных построек.
Наконец слово дали скучающему сборщику налогов. И конечно, его вопрос предстоял быть самым неприятным. Говорил сударь с выраженным придворным наречением, протягивая ударные гласные.
– …А придворные звездочеты ждут, что этот год выйдет богатым на урожай! Его княжеское Высочество предъявляет ко своим боярам великие требования. Не забывайте, в ту осень, в связи с неурожаем, бояра Заяц милостиво снизил оброк на Талицу, дабы обеспечить благосостояние вашего обиталища. Но казна после кровопролитной войны с восточной ордой алкает! Посему быть, – мытарь нерешительно свел вместе долговязые кисти рук, – ваш досточтимый бояра спускает вам требование об уплате оброка в размере, равном прошлогоднему… умноженному на три.
Предложение было встречено возмущением каждого члена собрания. На три! А еще хотели дороги до соседних деревень отбить, открыть свою льняную артель для жима льна и выделки тканей. Куда там, с голоду б не помереть!
Спор понесло пуще, когда участники принялись за расчеты: сколько полей распахано вокруг деревни, сколько в общине трудоспособных мужей, сколько нужно на содержание вдовам и сиротам, сколько, вообще, можно получить ржи, ячменя, пшеницы и льна с действующих полей.
Багровел и землевладелец, постепенно переходящий с высокого купеческого наречия на всё более приземленные словечки. Понимал, хапужник, что львиную долю придется оплатить именно из его земельных доходов. Мужи долго препирались, пока один из них не заявил, что решение вопроса требует вычислений, которые с ходу не провести. Владевшие математикой землевладелец и купец вызвались выполнить расчеты зерна и дохода, получаемого деревней за сезон.
Княжеского чиновника это весьма раздосадовало, поскольку означало, что он застрял в этом староселье еще минимум на день. Но и без одобрения деревенского совета он уехать не смел: согласно вольнице, документу о жизни деревни на боярской земле, если деревня не примет заявленный оброк по добру, начнется долгая административная процедура расчета, установления и принудительного побрания оброка, которая потребует в разы больше усилий от бояры. Мытарю, ясное дело, за такое разгильдяйство неслабо прилетит по шапке, ведь его задача и заключается в том, чтобы, зная как и чем живет деревня, взять с хлебопашцев столько, сколько возможно, но без нарушения вольницы.
– Более никто не желает говорить? – спросил Антон.
Устав от минувшей перепалки, люди молчали, но переглядываясь заговорщически. Всякий ожидал, что кем-то будет вынесен еще один, не менее больной вопрос.
– Тогда мы, с позволения нашего хозяина мельника, вновь соберемся здесь завтра в обед, когда расчеты будут завершены, – подвел итог Антон, спеша закрыть сходку.
Землевладелец решительно поднял руку:
– У меня, право, есть вопрос, коль остальные изволят молчать. И касается он старосты деревни.
– Староста Щука на излечении, идет на поправку, – с показным спокойствием ответил Антон. – Если более вопросов не имеется…
– Да ради Светлых Богов! – фыркнул землевладелец. – Понимаю, уважаемые мужья, что дума вам неприятна, но что поделаешь, коль таково положение дел. Сколь глаз не вороти, – сказал он и, будто по железу, отчеканил три слова: – Деревне нужен староста!
– В деревне есть староста.
– Дорогой Антон, – милостиво улыбнулся землевладелец, – все понимают, что добрый Щука на своем девятом десятке уже одной ногой на том свете, побереги Господь его душу, – опять сделал уважительный кивок монаху и перекрестился.
Монах закивал и тоже наспех осеняя себя знамением. Мельник лениво вторил этим двоим, купец потянулся тоже сотворить крестное знамение, но провел троеперстием только ото лба к пупу и на том сник. Кузнец брезгливо поморщился.
Землевладелец со змеиными глазами продолжил:
– Щука уже как вторую луну не исполняет своих обязанностей. Нет смысла оттягивать, – он положил ладонь на стол и объявил страшное: – надлежит выбрать нового старосту.
Повисло молчание. В душе каждый соглашался со сказанным и всё же не решался открыто поддержать постановку вопроса против действующего головы. Сместить добряка Щуку, который за двадцать лет своего «правления» вытащил деревню из лютой бедности, выстроил часовню, помог жителям открыть несколько лавок и производств, казалось немыслимым. Конец эпохи.
– Вообще-то, – несвойственно тихо буркнул себе в бороду кузнец, – и правда надобно что-то решать.
Антон устремил на него жгучий взгляд, ведь с кузнецом-то у отца были самые дружеские отношения, и от него последнего он ожидал подобного хода.
Кузнец поспешил оправдаться:
– Мы тут сладились принимать решение о выплате оброка, – уютно окая, принялся растолковывать он, – мотематику вот купец собралси вести, счета водить будет, цифирь собирать. А коли нет старосты, который такое решение одобрит, м-м, ну к чему, спрашивается, вся эта тягомотина?
Остальные недоуменно поглядели на уважаемого последователя Сварога. Сказанное им было непонятно, но перебивать никто не смел.
– А что ж? Мужи дорогие! – взыскательно оглядел он остальных, удивляясь их непрозорливости. – Княжескую вольную-то нашу давно ль видали? У меня в ларе хранится, могу принести. Там он же и сказано: «…а всякое решение совета Нижней Талицы касательно княжеских податей да будет утверждено старостой деревни». Выходит, без старосты и решение об оброке не сладится.
Мытарь встрепенулся, выронив изо рта кусок солонины, и упер обе ладони в стол:
– Поддерживаю! Староста в деревне должен быть беспременно! Без его-то одобрения, уж простите, грош цена всем вашим решениям, – ткнул указательным пальцем в скатерть. – Вековая традиция! Так-то, мужи. Предупреждаю! Ежели завтра, к вечерней, решения не будет, привилегию на рубку леса у Талицы заберут. Уж вы меня не первый год знаете, я прослежу. За каждый лиственничный ствол будете в Белхибар гонять и очередь на прием к бояре высиживать.
