Я смотрю в свое окно. Под моим окном, на полу, стоят растения в горшках. За моим окном, вблизи, видны листья. А за листьями в моем окне видны деревья. Я не знаю, какие. Но это точно деревья. У меня окно лучше, чем у моей приятельницы.

Мы с моей приятельницей играем в скрэббл у нее в комнате. Моя приятельница жульничает. Она полусидит на кровати лицом к окну.

– Что это за слово? – спрашиваю я у нее.

– Збтосмти.

– Просто поразительно, милочка.

И тут она мне кое-что говорит.

– Мне не нравится этот Доктор, – говорит она. – Или кто он там такой на самом деле.

– Вполне вас понимаю, милочка.

– Он меня пугает.

– Пугает?

– Он приходит сюда, в мою комнату, и улыбается мне.

– Какой кошмар.

– Он говорит, что я выгляжу на миллион долларов. Говорит, что если б он был на пятьдесят лет помоложе… и смеется.

– Да, это вполне в его духе.

– Он говорит, что у него есть план на мой счет.

– План?

– План Исхода, говорит он. Индивидуальный и Персонализированный.

– Личностно-Ориентированный?

– Вижу, вы хорошо его знаете.

– Мне он тоже не нравится.

– Он меня пугает.

Моя приятельница смотрит в окно. За которым парковка.

У меня окно лучше, чем у моей приятельницы. Я смотрю на него – на зелень, листья, деревья. Я не знаю, что они собой представляют. В этом-то вся и проблема. Хотя нет. Проблема в окне. Я могу смотреть на него, но и только. Я могу смотреть на него, но не сквозь него. Или не за него. Это стена. Это экран, как у телевизора. Экран, на который можно смотреть, но за который не проникнешь взглядом.

Меня это не расстраивает. Особо не расстраивает. Что я при этом чувствую? Потребность? Нужду? Явно не желание. У меня есть все, что мне нужно. И у меня нет желаний.

Это потеря – то, что я ощущаю? Отсутствие чего-то? Нехватка чего-то? Вот как и сейчас, когда не могу назвать то, что ощущаю. Наверное, мне не хватает слова. Слово… Вот то, чего мне вечно не хватает. Или слов. Целого множества слов.

По-моему, мне поменяли лекарства.

Менеджер по Исходу и Сердитая Медсестра, улыбаясь, заходят ко мне в комнату и сообщают, что мне поменяли лекарства. У него золотые часы, золотая цепочка на шее, золотая серьга и вроде как золотой зуб. Он говорит мне, как замечательно я выгляжу. Говорит, что парням с моего этажа лучше держать ухо востро. Говорит, что если б он был на пару сотен лет моложе, то тогда бы… – или что-то в этом духе. И улыбается. Сердитая Медсестра тоже улыбается, что еще хуже.

Он говорит мне, что это называется Всесторонний Пересмотр Медикаментозной Терапии. Индивидуальный. Личностно-Ориентированный. Сердитая Медсестра возится с какими-то бумагами, формулярами и этой своей, которая с зажимом… планшеткой. Менеджер по Исходу так и излучает из себя этот свой врачебный этикет: его слова исходят словно из какого-то совершенно другого места, чем обычно исходят все остальные слова – оттуда, где слова специально подбираются так, чтобы не привязываться к каким-то другим словам или вещам. Интересно, каков он был бы в игре скрэббл. Произнося их, Менеджер по Исходу обводит взглядом мою комнату, как будто никогда ее раньше не видел – как будто это лучшая из всех возможных комнат, и существует она исключительно благодаря его словам, его врачебному этикету и улыбке, которая никогда не сходит с его лица. Как будто эта комната Персонифицирована и Личностно Ориентирована.

– Главное – это Обратная Связь, – говорит он одному из растений в горшке под окном. – Постоянный Мониторинг и Оценка Индивидуальных Потребностей. Анализ. Заключение. Рассмотрение. Пересмотр. С прицелом на будущее.

Сердитая Медсестра поднимает мою ногу, смотрит на нее, опускает обратно и что-то записывает в свою планшетку. Наверное, количество пальцев. Анализ. Заключение.

Менеджер по Исходу вещает об оценке моих Личных Потребностей.

– И в какую же сумму вы их оцениваете? – уточняю я, но Сердитая Медсестра опять улыбается, и я умолкаю. Я не хочу, чтобы она опять хватала меня за ногу.

– Все мы здесь члены одной команды, Роза, – предупреждает меня Менеджер по Исходу.

– Вы всем здесь довольны? – спрашивает Сердитая Медсестра таким голосом, словно интересуется, пользуюсь ли я прокладками от несдержанности мочи… Недержания мочи.

– Довольна? – переспрашиваю я. – Довольна?

Менеджер по Исходу смотрит на нас обеих с явным отвращением – видимо, из-за того, что мы используем такие выражения. Потом снимает с этого, как его, какую-то фотографию и смотрит на нее так, словно ее там нет.

– Мы очень гордимся нашей Схемой Ухода, – говорит он.

– А когда будет бинго? – спрашиваю я у него.

Он смотрит на меня. Улыбается. Ставит фотографию обратно на этот, как его. Берет другую. Его врачебный этикет так и продолжает сочиться из него, пока он это делает – пропитывая все вокруг, словно прокладку от недержания мочи. Он не утруждает себя составлением целых предложений. Он предпочел бы просто выбросить меня из окна. Он говорит что-то о своих Коренных Задачах. О Преданности Делу. Единомыслии. Постоянном Повышении Качества. Передовых Методах. Интеграции. Всеохватности.

Сейчас Менеджер по Исходу держит в руках фотографию того дядечки постарше. Смотрит на нее. У нее красивая рамка, хотя и не золотая. Он проводит по ней пальцами. Переворачивает ее, смотрит на обратную сторону, как будто рассчитывая там что-то найти.

Мне не нравится, что он держит эту фотографию, смотрит на нее, прикасается к ней. Дядечка постарше глядит с фотографии с таким серьезным видом, будто вот-вот скажет что-то смешное, пусть даже в этот момент его крутят и теребят эти рассеянные пальцы, с которых так и капает этот самый врачебный этикет. Сама до конца не пойму, что чувствую при виде того, как Менеджер по Исходу обращается с фотографией дядечки постарше таким вот образом. Однако это все-таки вызывает у меня какие-то чувства. Собственнические? Покровительственные? Страх? Ярость? Стремление защитить? Как же это назвать?

– Что-то случилось с моей приятельницей, – говорю я.

Менеджер по Исходу улыбается.

Мы понимаем друг друга.

Пролистываю назад еще несколько страниц большого ежедневника, пока не добираюсь до самого недавнего завтрашнего дня, когда мой сын должен был свозить меня в какое-нибудь милое местечко выпить чаю.

Припоминаю все обычные трудности с тем, чтобы затолкать мой ходунок в машину, а потом и меня саму на пассажирское сиденье, бережно обращаясь с моей головой, а затем все эти хлопоты с застегиванием ремней безопасности, поиском парковки и прочими вещами, из-за которых мой сын терпеть не может возить меня в какие-нибудь милые местечки выпить чаю, но когда мы наконец добираемся туда и я заказываю ламингтон [8], мой сын явно очень горд собой, что приятно видеть. И одна из причин, по которым он так горд собой, – это что из кафе, в которое он меня привез, я могу посмотреть на море.

Я рада, что это вызывает у него гордость.

Я не люблю море.

Из кафе можно наблюдать за людьми, которые прогуливаются вдоль кромки воды со своими собаками. Собак я тоже не особо-то жалую. Есть одна, которую Сердитая Медсестра время от времени допускает в это место, чтобы, как она выражается, поднять нам всем настроение. Миленькая такая, пушистенькая собачка. Как ее там – чахотка? Чихалка? Ах да, – чихуахуа. Жуткая мелкая тварь.