Укол антибиотика был в самый раз, чтобы разрядить организм.

Вместо чая Катя принесла горячий компот, и это было кстати. Борьба с температурой в его «биомашине» продолжалась. Было ощу-щение перегруженности механизмов. Кол, кровоточащий в горле, как бы подтверждал своим видом всю бренность и хрупкость белковой красоты. В любую секунду все может измениться. «Сейчас кипит бульон, горит шашлык в тебе, а вот мотор не выдержит – и что? И бу-дет свежемороженое мясо для каннибалов, собак и крыс. Температура прыгнет с плюсовой на ноль – и связки уже не гнутся. Заиндевели. Ломать придется», – услышал он чей-то далекий голос. Почему мне снятся такие сны и приходят в голову мрачные мысли, – с сожалени-ем подумал Алексей.

Белый снег ложился и не таял на его синем лице. После долгого лежания в воде оно сильно вздулось и посинело, а еще и замерзло. Алексей был сейчас не что иное, как кусок льда. Ему не было больно, не было страшно. Ему выстрелили в лицо. Вспышка, и все. Всю зиму он пролежал подо льдом, куда его спустили недалеко от места, где за-стрелили и ограбили. По иронии судьбы – недалеко от того места, где он вырос. Да и убийц своих он знал. Что они хотели? Денег, наверное. Как всегда.

Нет, это не с ним. Это кто-то другой. От таких видений Алексей очнулся и увидел перед собой Катю. Она сидела рядом, на краю кро-вати в платке, окаймленная молитвой, и перебирала четки. Что-то вредное, ревнивое заколыхалось в нем и по какому то стечению об-стоятельств, спружинив, вылетело изо рта:

– А ты знаешь, есть множество людей, которые кайфуют, когда другим плохо! Нет, ничего не говори – продолжал он.– Я видел это сам много раз. Это очевидно, что им было хорошо, от того, что мне, и даже не мне, было плохо и  больно», – он передохнул и повернулся в Катину сторону, ничего не видя перед собой, кроме сочащегося из ранки сока алоэ и красной полоски пореза от осоки на пальце. Он по-нимал, что это его наблюдение, всего лишь заразная болезнь, но уже не мог удержать ревущего водопада подозрений. И Катя, зная об этом его терзании и муке, молча ждала снисхождения и успокоения. -Пройдет, все пройдет!– шептала она ему.

На свадьбе самой энергичной танцовщицей была Ирайнат. Как это, здорово! – ее бесконечный танец. Казалось бы, ну что нового, свежего? Но нет – глаза горят, ноги, плавно перебирая шаг, создают остроту момента, легкость и стремительность бегущей лани. Хочется бесконечно кричать: «Оппа, асса, оппа, асса», – хлопая и хлопая. «Оппа, оррэ, асса». Джигитовка, подскоки, взмахи руками – все это притягивает, манит магнитом, неистовством ее бешеного танца, задо-ром нерастраченной энергии.

А горло болит. «Наверное, накричался там, на свадьбе», – решил он, продолжая искать причину недомогания.

Голова трещала по швам. И таблетка или укол были бы как раз во-время. «Ну, давай же, действуй! Коли, коли, не жалей, девочка-садистка, пошевелись, прошу» – настаивал Алексей.

«Назло вирусам и другим невидимым тварям уколюсь и тем са-мым объявлю им войну», – храбрился он, предвкушая маленькую молнию  в ягодице.

Медицинская сталь тем и сильна, что колет, режет, зашивает. Не сама, конечно, а в руках наследников Гиппократа, в белеющих манти-ях королей познающих и познавших устройство тел и готовых с лег-костью объяснить происхождение костных тканей и мышечных воло-кон. «А душу сможете объяснить!? Слабо что ли? – так и подмывает Алексея. -Сможете?-» Как только доходит очередь до таинства  жизни и других непонятных процессов, светила разводят руки, скрывая смя-тение по поводу своего атеизма. Потому что знают, что есть очень и очень большие пробелы в познаниях. «Панымаешь», – вдруг сказал Алексей и, прижал Катину ладонь к  щеке.

– О чем это я? Все, точно заболел.-

– Мне кто-нибудь звонил, пока меня не было, ну пока я на свадь-бе? – морщясь, спросил Алексей.

– Да, забыла совсем, тебе же пару дней назад звонил человек.

– Что сказал, как представился, о чем спрашивал?

– Да никак не представился, ничего не спрашивал, странный ка-кой-то. Только спросил, когда приедешь.

– А Лева из Москвы не звонил? – почему-то прошептал Алексей.

– Нет…

Возникла пауза.

– Хреново, не сдохнуть, бы– протянул Алексей.

– Не пугай, пожалуйста, – просила Катя с неподдельной трево-гой. – А нам без тебя куда, если только прямо за тобой отправиться.

«А что? Значит, мои дела и впрямь плохи, коль так переживает», –  мелькнуло у него в голове.

– Нет, серьезно. И сны нехорошие снятся. Как будто зеленый ко-ридор, мохнатый такой, словно желудочный рубец, и путешествие в кромешной темноте в приборе ночного видения. Ни одного здорово-го, положительного момента. Тьфу ты, мать твою! – выругался он и добавил:

– Компот – это хорошо для сердца. Курага – первое средство, в ней витамин С. А вот бабушка курагу редко варила. Не люблю, гово-рит, она кислая. Женщины за жизнь хватаются крепче.

– Так и есть – поддакнула она.

– А что в итоге остается от человека? Доброта одна и остается. Доброту, ее никуда не спрячешь. Она вот в нас. Бабушка была добрая, и её доброты хватало на всю вселенную. И прощение на небесах, она заслужила. Что еще может быть важнее женской, материнской добро-ты? Для меня, по крайней мере, ничего. Намекаю, родная, открытым текстом: будь доброй, будь доброй!

Катю, эти слова задели, потому что она резко произнесла:

– Так. А я, значит, злая. Там  добрые у тебя, образованные. В те-атры ходите, развиваетесь и добреете за моей спиной.

– Вот женщины, только хорошее скажи– подумал Алексей. – Ну что ты, что ты  переворачиваешь? Что за выдумки? – удивлялся он

– Нет, я знаю, ты мне уже не в первый раз говоришь, что я для те-бя злая, родственники мои тебе не нравятся. Вечно всем не доволен! Кто-то там добрый. Кто у тебя добрый, а? Эти шлюхи, твои? – про-должала, Катя.

– Так вот, все из-за каких-то мифических шлюх, которых и в при-роде не существует. Ясно теперь, хорошо, отлично. Ты только уши прочисть. Какие шлюхи! Нет у меня никаких шлюх, – отпирался Алексей и уже начинал злиться: Про бабушку я говорил. Про бабуш-ку! Кто не слышал – повторяю по слогам, про ба – бу – шку! И не смей передергивать.

– Да, хорошо! Для тебя она добрая, а мне каково было, когда ты уходил на работу, а я, беременная, оставалась с ней. Она все соки из меня выжала и выпила. Уж  и не знала, как поиздеваться не знала ку-да отправить лишь бы я дома ей не мешалась, все причитала: Куда уж вам еще один ребенок без квартиры! – кричала Катя.

– Вот, я знал, что ты такая! Мертвых и то в покое не оставишь – вспылил Алексей, – я же твоих не трогаю, я к ним уважительно отно-шусь. А ведь они мне тоже все мозги прокомпассировали, а что я им плохого сделал. А ты в это же время, когда обстановка так напряжена, подарки от них получаешь назло мне.

– Что за глупости ты болтаешь!? Что за чушь несешь? Да я в жиз-ни, от них ничего не получала! Нет, ну это слишком. Святоша нашел-ся. Нет, ты не человек, с тобой жить не возможно! Ты меня всю пере-ворачиваешь своими словами. Да если ты их так ненавидишь, разо-брался бы сразу с ними, как мужчина, на месте. Как с тобой жить-то, не знаю! Глаза бы мои больше всего этого не видели и уши не слы-шали, этой грязи! – побледнев, истерически кричала Катя. Алексей на секунду испугался, что с ней случится приступ, и замолчал, но по инерции все же сказал: Я не идеал, но и не подлец, и не врун. Если говорю, что ты мне надоела со своими родственниками, значит, так и есть и живу с тобой только из-за детей, поняла!– И тутже выпалил: