– Коралл! Коралл! – услышал он из-за елей настойчивый голос Ястреба.
Коралл раздвинул ветви и встретился с испуганным взглядом раненого.
– Венява… Пан подхорунжий…
– Что Венява?
– Венява умер?
– Да что ты… жив…
Кораллу показалось, что Ястреб откинулся веем телом назад, хотя только пожелтевшее лицо, чуть приподнятое над грудой тряпья, опустилось на мшистый пригорок.
– Я подумал…
– Нет, держится. Он настоящий мужчина.
– Я все слышал… Мацек не догонит…
– Что ты слышал?
– Уже полчаса прошло. Я не знал, в чем дело. Я думал, что Венява в бреду мечется. И шума большого не было. Не было… Я думал, у Венявы жар. Шума не было. А потом все затихло… С полчаса уже прошло…
– Не волнуйся, – сказал Коралл.
Под краями пилотки, низко натянутыми на лоб и щеки, лицо Ястреба выглядит совсем по-детски – просто мальчик, больной свинкой или воспалением среднего уха.
– Сколько тебе лет, Ястреб?
– Мне? Много. Есть моложе меня. Я уже четвертый месяц в лесу.
Коралл чувствует на себе его настойчивый и, как ему кажется, немного подозрительный взгляд.
– Хуже всего, что он все время без памяти, – говорит Коралл.
Ястреб поворачивает голову, пристально смотрит на траву.
– Не волнуйтесь, он передаст приказ, он не умрет, не передав приказа.
– Хорошо бы, – замечает Коралл. В голосе парня, в повороте его головы – какое-то напряжение; и Коралл добавляет: – Это очень важно для отряда.
– Вы верите, что машина придет? – неожиданно спрашивает Ястреб.
– Машина? – повторяет Коралл. – Что за вопрос? Безусловно, придет.
– И я так считаю, – уверяет Ястреб, – а Сирота подумал, что Ветряк удрал, поэтому тоже сбежал…
– Сирота сбежал, потому что ему сапоги Венявы понравились. И домой его потянуло.
– Ветряк тоже в этих краях живет…
– Ну и что? – вспылил Коралл. – Что тебе в голову лезет? Думаешь, один делает подлость только потому, что другой так сделал? Думаешь, подлость по воздуху передается, как зараза? Разве все такие, как Сирота?
– Нет, пан подхорунжий, я так не думаю, – горячо уверяет Ястреб.
Кораллу становится неловко. «Чего я так наорал на него? – удивляется он. – Конечно, он так не думает…»
– Не расстраивайся, – торопливо говорит он. – Ветряк отличный мужик. Таким, как он, с виду простоватым, всегда удается выполнить задание. Наверняка он уже добирается до явки.
– Если бы у меня ноги были целы, – шепчет Ястреб. – В лесу хуже всего, когда ранят в ноги. Почему вы спрашивали, сколько мне лет?
– Просто так, из любопытства, – отвечает Коралл.
– В сентябре исполнится восемнадцать.
Ястреб освободил из-под тряпья обе руки; одной, пожелтевшей, откинул пальто на груди, другую засунул между пиджаком и свитером.
– Тебе не холодно?
– Теперь мне лучше. Посмотрите, пан подхорунжий, – он подает Кораллу кусочек картона, – это моя невеста. – Он заканчивает фразу тоном плохого актера в роли пажа у трона королевы.
Коралл держит в руке увеличенную любительскую фотографию, помятую, с надорванным уголком. «Знаю я тебя, – думает Коралл, – ты старше его, тебе лет девятнадцать – двадцать; гибкое, хорошо развившееся тело, высокая грудь, ярко очерченная под тонкой блузкой, стройная мускулистая голень, открытая высоко, до круглого колена, когда ты стоишь, поставив одну ногу на педаль велосипеда. Какая ты красивая на фоне цветущих подсолнухов! Разумеется, он к тебе и пальцем не притронулся, он только мечтал о тебе, а когда встречал, то краснел и язык у него заплетался, он двух слов связать не мог; конечно, ты была для него недоступна, у тебя был какой-нибудь здоровенный детина, старше тебя, как полагается, на несколько лет – пан подхорунжий или пан поручик в бриджах и офицерских сапогах, задающий тон на вечеринках… Нет, нет, прости меня, это, пожалуй, не так, наверняка, все было иначе: достаточно посмотреть на твое лицо, на чистый открытый девичий лоб, на гордо сомкнутый рот, уловить бесстрашное и благородное выражение глаз; ты вовсе не живешь двойной жизнью, ты – великая награда за героизм, ты – настоящая полька, это ты повелела ему идти туда, где он теперь, он хотел, чтобы ты его заметила, мечтал о блеске восхищения в твоих глазах, хотя бы об одном восхищенном взгляде – и вот теперь он лежит и уж больше не встанет; где же твоя награда? Он сможет убедиться, он убедится, что героизму не нужны награды, героизм обходится без них…»
– Красивая, правда?
Взволнованный голос Ястреба отвлек Коралла от его мыслей.
– Да, – соглашается Коралл, возвращая фотографию. – Скоро ты с ней встретишься…
– Нет, – резко, даже немного сварливо обрывает его Ястреб. – Она в Освенциме.
– В Освенциме, – бессмысленно повторяет Коралл.
Ему хочется еще раз взглянуть на девушку, но фотография уже исчезла в кармане Ястреба.
– Ее взяли в марте, – спокойно продолжает Ястреб. – А я сразу же ушел в лес…
– Понятно.
Не прошло и получаса, как из-за деревьев появился Мацек. Он только махнул рукой. В другой руке на листе лопуха была горсть черники. Из-за его спины показался наголо остриженный мальчик лет десяти; у него под мышкой торчало короткое, обмотанное ременным бичом кнутовище.
– Я его встретил, когда он за Венявой подглядывал, – сказал Мацек. – Он коров пасет возле леса. А того выродка и след простыл.
Мацек подтянул ремень бессильно свисавшего автомата.
– Ты откуда?
Мальчик пристально смотрит на раненую руку Коралла.
– Он живет где-то на выселках с этой стороны. – Мацек кивком показал на восток. – Я хочу, чтобы он принес жратвы, может, и я с ним схожу…
– Швабы за тобой припрутся. Кто живет на этих выселках? – обратился Коралл к мальчику.
– Эвка, – сказал мальчик, переводя взгляд с руки Коралла на его лицо.
– Ты бы принес нам немного еды?
Мальчик кивнул.
– Хлеба, сальца, – добавил Мацек. – Раздобудь-ка, брат, сала. А если бы еще чего-нибудь покрепче…
– Самогону, – заметил мальчик.
– А ты, брат, хитер, – обрадовался Мацек.
– Смотри только, – сказал Коралл, – не проговорись никому, что ты нас тут видел. А если где немцы покажутся, так в эту сторону не ходи. Когда они у вас последний раз были?
