Брюнетка брезгливо сплюнула:
— Лучше. Из-за твоей брехни они стали нападать на целые караваны. Тот, с которым я добиралась до Хребта, вырезали наполовину.
— Я хотела выжить! Выжить и сбежать! А покуда не сбежала, то, разумеется, мне приходилось внушать иллюзии и возводить декорации, дабы подонки верили, будто я впрямь способна излечить их уродства. Про сельдь эту вонючую выдумала, будто ею откармливать надо, наврала, что пытки и избиения портят «материал»… Любой разумный человек поступил бы так же!
— Декора… Что?
— Говоря «декорации», я подразумеваю явление, не имеющее иной задачи, кроме как занимать место. Как твоя пустая голова, к примеру.
— Ах ты мелкая…
Лошадиное фырканье раздалось в опасной близости, заставляя обеих идиоток заткнуться. Пара конных гвардейцев следовала по опушке, шумно переговариваясь:
— Следы ищи, не бурчи!
— Та недомерок издох давно! Али на севера с «принцесской» сбежал! С неделю дурью маемся… А у меня дома жена на сносях!
— Все равно не от тебя…
— Чего сказал⁈
Ведя высокоинтеллектуальный диспут, щедро сдобренный матом, всадники чинно прошли мимо, не заметив нас сквозь кусты. На этот раз повезло, но только на этот. Пока стюард не уверен, что я здесь был, но как только увидит свой перстень, которым Коллет расплатилась с безухим и который снял с трупа один из работяг, — гвардейцы не то что в кусты, в каждую дырку без мыла пролезут.
Управителю очень нужна моя жопа иначе на кон поставят уже его очко, ибо такое безнаказанным оставлять нельзя. Не то чтобы барону было особое дело до племянницы, но местные князьки крайне щепетильны в вопросах престижа. Арбалеты бы простил. Руки отрубил, ноздри вырвал, и простил. Но за Коллет он обязан спросить. Она член семьи, пусть и дальний. Такое спускать нельзя, не то слабым покажешься. А со слабыми не церемонятся, слабых жрут.
Кашлянув, дамочка стрельнула глазами в меня:
— Полагаю, под «недомерком» подразумевали тебя?
Ответ был излишним. Аптекарь шумно фыркнула, похоже, разочарованная, что искали не ее.
— Пешему не уйти от конного. — брюнетка провожала всадников взглядом. — Коли вернуться на дорогу, еще до завтра настигнут.
— В таком разе, мы могли бы затаиться, дожидаясь, покуда знамя не покинет стены руин, и уже тогда…
Даже не пытается отрицать, что прячется. Впрочем, наверняка у нее заготовлено оправдание. А вот какое шило в жопе у спортсменки, вопрос открытый.
— Не покинет. — отлипнув от дерева я едва сдержал рвотный позыв. — Даже не надейся. Меня он до победного искать будет.
— Изумительная честность… Я мыслила, отмалчиваться изволишь. Дозволь осведомиться, чем же ты им так насолил?
Проще сказать, чем нет. Спортсменка права, на своих двоих от коней не скрыться, но то в чистом поле. Среди деревьев они не поскачут, лошади в кроличьих норках все ноги переломают.
— Лес⁈ Скрыться в лесу? Ох и порядком твоей голове досталось, коли такое на ум пришло…
Я хотел во всех красках описать, как мне насрать на мнение какой-то бледной сволочи, имеющей мутную связь с уголовниками, но тошнота заставила повременить с разборками.
— Прекрасно, просто чудесно… — ворчала аптекарь, стряхивая мою блевотину с сапожка. — И чем я только думала, когда решила, что с вами будет безопаснее… Возможно, обдурить этого стюарда было бы куда… Кхм. Не важно.
Брюнетка оказалась куда менее брезгливой. Подхватив мое ослабевшее тело и представив плечо для опоры, она повела меня меж деревьями. Я пытался протестовать, но получил только:
— Не упрямься, болван! Смотреть больно, как мертвец. Идем скорее, надо твоей раной заняться.
Пришлось умолкнуть, позволяя девичьим мускулам делать всю работу. И почему она помогает? Ей-то с чего Клеберов боятся? Ладно эта бледная жопа, ей деваться некуда, ибо врет она или нет, а на костре все равно зажарят от греха подальше. Но спортсменке зачем рисковать? Она даже не знает, почему я прячусь от стюарда, — так какого хрена помогает? Сначала рябого придушила, теперь меня тащит. Это у нее хобби такое, незнакомых мужиков покрывать или у нее самой рыло в пуху?
Черт, ну и мутные пассажиры подобрались…
* * *
Мы не успели далеко забраться, прежде чем солнце окончательно скрылось за деревьями и лес укутала тьма. Но расстояние до глаз гвардейцев оказалось достаточным, дабы можно было безопасно развести костер. С которым поначалу возникли проблемы, однако бледная дамочка, прихватила с башни увесистую сумку.
— Даже огнива взять не потрудились… Ни еды, ни соли, ни даже плащей, вот чтобы вы без меня делали? С таким интеллектом, как только дышать не забываете? А все одно, коситесь, подозрения выпячиваете… Тьфу!
Брюнетка недовольно кривилась, продолжая подкидывать хворост в разгорающееся пламя, но молчала. Поворчав еще с полминуты, но так и не добившись реакции, аптекарь вернулась к пропитанной уксусом тряпке и ране на моем лице.
— Не дергайся, еще не начала!
— Я заранее практикуюсь…
Стиснув зубы, я закрыл глаза, готовясь стойко и мужественно перенести все тяготы и невзгоды средневековой жизни. Не помогло.
— Замри! Замри, кому… Да не вопи так! До чего голосистый… Ай, в пекло! Эй, девка! А ну держи его! Крепче, крепче держи! Ох, чего же начнется, когда за иглу возьмусь…
Боли не было. Была агония. Слово «страдание» не описывало и десятой доли интересных ощущений, что я испытывал во время процесса. И кто меня за язык дернул попросить осмотреть раны? Как же горит-то…
Когда все кончилось, аптекарь начала складывать «пыточные» инструменты в кожаный кошель. Хирургические ножницы, скальпель, шило, крошечная пилка для хрящей, все они были выполнено из чистого серебра. Не только ради понтов, но и для слабого бактерицидного эффекта, которым обладал этот благородный металл.
Стянув кошель шнурком, аптекарь устало вздохнула:
— Жить будет, а благо ли это, оставлю на чужой суд. Но только попробуй заявить про кривизну строчек, сам виноват, нечего дергаться!
Ощупав пришитую на место ноздрю и шов, что протянулся через все лицо, я промямлил дежурные благодарности и подсел к костру поближе. Глядя, как на прутиках подгорает пара беличьих тушек, я не сразу заметил охреневающие девичьи взгляды.
— Че? Чего так смотрите?
— Как бы… Твоя рана… Она ужасна.
— Не в моих правилах ругать свой труд, но, мамочки, вот это страхолюдина! Отныне тебя взамен пугала ставить можно. Ни одно зеркало не стерпит, лопнет.
— Да ну нахрен! Не может быть так плохо!
— О, еще как может! Представь, что у тебя появился новый рот. Мерзкий, рыбий рот. И протянулся он через все лицо по диагонали.
— Диаго…
— Наискосок, дура деревенская.
Брюнетка окрысилась, но снова проигнорировала оскорбление, возвращаясь к самолично пойманным белкам, ограничившись только:
— Ерунда. Шрамы украшают мужчину.
— О, так это не ты мгновение назад назвала его ужасным?
— Я сказала не подумав.
— Сказать не подумав, значит сказать именно то, что думал! Умолкни и вернись к готовке этих крыс, за которыми полвечера по деревьям лазала. Уверена, кухарка из тебя лучше, чем мыслитель.
Пока женщины собачились, будто дембеля у раздачи в столовой, я молча стискивал челюсть, дабы не стонать. Все болит, рану жжет, башка трещит, тошнит как незнамо что. Стоило больших усилий поддерживать себя в сознании.
— Эй? — под нос сунулся кусок подгоревшего мяса. — Ты как?
Голос брюнетки звучал участливо, но ее взгляд избегал моего изуродованного лица. Нехотя приняв кусок белки, я вспомнил, что ничего не жрал минимум три дня. И чем только блевать умудряюсь…
— Как-как, как в порту. Жопа в мыле, хрен во рту. Сама не видишь?
Брюнетка подсела еще ближе и, поглядев на дамочку, что была слишком занята втихую хомяча полоски копченой рыбы из своей сумки, еле слышно спросила:
— Ты ей веришь? В эту историю про аптекаря? Она не попытается прирезать нас во сне или… Околдовать?
