Походу, я не за того рыцаря болел. Хьюго, конечно, нельзя было назвать приятным парнем, но у него хотя бы оправдание — с детства утирал плевки и издевки от таких, как Коллин.
Едва мы обошли первое поле, как мне резко поплохело. Головокружение усилилось, вынуждая ухватиться за деревце, дабы не упасть.
— Привал? Сызнова? — Коллин раздраженно фыркнул. — Да сколько можно⁈ Соберись, мужчина ты или слизняк?
Я хотел послать его в пешее эротическое, но осекся, чуя рвотный позыв. Не успел отплеваться и выслушать «ты как?» от Пегги, как ко мне подскочила Серина, сходу прикладывая ладонь ко лбу:
— Горячий… На лихорадку схоже. А ну, не дергайся…
Она внезапно прильнула и провела языком прямиком по болящей ране.
— Ты че творишь⁈
— М-м-м… — она чмокала, пробуя на вкус. — Тьфу! Так и знала, сладким дает… Наверняка, грязными руками трогал, недоумок! Дозволь обрадовать, у тебя лихорадка! Заражение началось.
Трогать я ничего не трогал, но с раскрытой раной валяться на соломенном полу барака, а потом с ней же соваться в морскую воду — такая себе идея. Конечно же инфекцию занес, как могло быть иначе. С моим-то везением…
— И че делать?
— Перестать быть болваном! Я еще в тот раз весь винный уксус на тебя извела, а новый… Проклятье, так и не купила! Все из-за тебя и твоей затеи вызволить этого дуболома!
Она вскочила и принялась нарезать круги по полянке, тихо матерясь в полголоса. Кляла меня или свою забывчивость — я так и не понял. Скорее, и то и другое.
Коллин скривился:
— Леди не пристало так выражаться.
— А рыцарю быть ворчливой бабкой! Этот доходяга почти покойник, а все из-за тебя! С кем теперь мне… А-а-а, кретины недоношенные! Надоели…
Едва не сболтнув лишнего, она наконец взяла себя в руки:
— Все, довольно. Я веду его обратно город, а вы уходите, вас это…
— Блин, Серая, ты совсем поехала⁈ Никаких городов, нас там на первом же суку вздернут! Просто сделай что-нибудь, вот и все.
Удивительно с какой легкостью я полагаюсь на человека, который еще месяц назад собирался срезать мою кожу и пришить ее кому-то другому.
— Замполит, я аптекарь, а никакая не волшебница. Я не могу излечить заражение добрым словом и солнечным светом. Нам нужны лекарства. Настоящие, не «змеиное масло».
Раз она впервые не переврала мое «имя», дело действительно дрянь.
— Я схожу. — влезла Пегги. — Скажи, что нужно достать и я…
— Отставить! Никто никуда не идет!
Уже не имея сил спорить, я посмотрел на Коллина. Рыцарь безразлично кивнул:
— Гнилоуст здраво мыслит, безопаснее целовать волка в зад, нежели подходить к воротам.
Серина мрачно покачала головой:
— Вы не понимаете, еще до заката начнется гнилокровие. Дальше конец, неизлечимо. В каком-то смысле, он сгниет заживо, в бреду и мокрых портках.
— Спасибо за надежду, доктор.
Серина долго жевала губу, не вмешиваясь спор Коллина и Пегги на тему стоит ли рисковать и идти в город. Наконец, она скинула с плеча еще мокрый плащ и сняла с пояса кошель с инструментами.
— Довольно слов! Дуболом, собирай дрова для костра, а ты, простушка, разыщи воду.
— А я?
— А ты ложись на спину и дай себя связать.
— Мне нравится как это звучит… Давай, плюнь мне в лицо и назови вещью!
Башка не соображала и я совсем не следил за словами, периодически переключаясь на родной язык. К счастью, Серина не придавала этому значения, списывая на разгорающуюся лихорадку.
Вскоре рядом задымил костерок, а в медной кастрюльке закипела вода. Глядя как Серина выливает в кипяток последние капли вина из фляги, Коллин вздрогнул:
— Я слышал о там. Еще в древние времена лекари прижигали раны кипящим вином.
— Че⁈ Не-не, не надо прижигать, я и так горячая штучка…
— Лежи, смирно! А вы держите его покрепче, а говорите поменьше. Кипятком прижигать, что за ерунда? Единственная болезнь, от которой излечивает кипящее вино, зовется «жизнь». Сердце такой боли не выдержит, разорвется.
Аптекарь закинула в кастрюльку хирургические инструменты и тряпку, а сама уселась задом на мою грудь, начиная срезать швы ножницами:
— Прижечь, как же. Было бы так просто… Не-е-ет, тут тонкими слоями снимать «сладкую» плоть, пока вкус не станет соленым. Ничего особенного, не считая факта, что у меня один только болиголов остался, а я его для готовки ядов исполь… То есть… Кхм, много его нельзя. Придется без одурманивания…
Закончив со швами, она сунула мне деревянную ложку.
— Чтобы язык не откусить… Крепись, мой уродливый приятель, крепись и старайся не обмочиться, не хочу платье стирать.
— Доктор, а сраться можно?
Пока удаляли отмершие ткани, мне казалось, я смогу выдержать. Но когда серебряный скальпель начал углубляться… Даже не знаю, кричал ли я взаправду или вопли слышались только в моей голове. Наверное в голове, ибо зубы были слишком заняты, вгрызаясь в ложку.
Вот тебе и местная медицина, мать ее… Ладно Серина хоть реально обученная, а не какой-нибудь деревенский травник, который каждую хворь лечит экстремальной уринотерапией.
Блин, о чем я только думал вскрывая рану? Она ведь не дверь, захотел открыл, захотел, закрыл. Дурак, ну дурак, ведь…
Коллин и Пегги сменяли друг друга, выбиваясь из сил в попытках удержать меня на месте. С каждым новым слоем слабело сознание. На границе разума начал слышаться певучий голос, раз за разом повторяющий о леди и уплаченных долгах. Румянец на щеках, счастливый блеск зеленых глаз, арбалетный болт и жарких губ застывший лед. Под омерзительный гогот сотен глоток, кровь каплями текла с наконечника, градом тарабаня по простреленной ноге, стянутой розовым медицинским жгутом.
Из тьмы выплыли равнины и холмы, между которыми растянулась грунтовая дорога. Позади пылили грузовики, впереди лязгал танк. Сидя на броне транспортера и жмурясь от солнца, я взглядом провожал заржавевший остов машины, брошенной на обочине.
— Фугас. — зевнул наводчик, болтая ногами в люке башни. — С задержкой ставили, под кузовом рванул. Миноискатель такую залупу не берет, только собака могет.
— Долго еще ехать?
— К ужину успеем, если без сюрпризов пойдет.
— Твою-то мать…
Скука, какая же скука… Если бы я знал, что на войне так скучно, черта лысого сюда записался! Плетемся как улитки, медленнее пешехода. Впереди идут саперы с миноискателями, за ними кинологи, потом танк с тралом и мы вслед за ним. Все это двигается та-а-ак медленно… Еще и останавливаемся каждые полчаса из-за этих идиотов с разведвзвода, которые топают в полукилометре впереди, выискивая засады. Вечно им что-то мерещится…
— О, кажись нашли! — голос наводчика вторил собачьему лаю. — Уже обед, а это только первая за сегодня. Походу, у лохмачей вообще нихера не осталось, экономят.
На смену гудящим двигателям пришел скрип тормозов — колона замерла на холостом ходу, ожидая, пока проведут разминирование или подрыв. С грузовиков посыпали срочники и, лениво изображая оцепление, принялись обоссывать каждый камень, пользуясь остановкой.
— Так тебя на какую должность ставят?
Достал этот наводчик!
— Не «тебя», а «вас». А вначале, «товарищ лейтенант, разрешите уточнить».
— О-о-о, какой важный… Расслабь булки, не на плацу.
Я злобно зыркнул и уже собрался поставить контрактника на место, когда заслышал далекий хлопок, будто шампанское открыли. На холме примерно в километре от нас показался дым, над которым зажглась тусклая желтая точка.
— Ох м-мать… — наводчик спрыгнул в башню, оставляя меня наблюдать как точка стремительно приближается.
Послышались команды начальника конвоя, но они тут же утонули в шипении управляемой ракеты. ПТУР стрелой влетел в борт головного танка, раздался грохот, взмыло облако пыли. Не было ни взрыва, ни пожара, машина стояла, будто ничего не случилось. И только из открытых люков валил едва заметный дымок, как живое надгробие для мертвого экипажа.
Броня подо мной ожила. Ревя двигателем и скрипя башней, «коробка» разворачивалась в сторону холма. Еще не до конца очухавшись, я соскользнул и шлепнулся на пыльную дорогу, судорожно снимая с плеча автомат и соображая, что же делать.
