Чан укоризненно покачал головой, не принимая предложения, посмотрел на меня.

– Разве очаровательной Чанъэ подобает опускаться до плебейского напитка? Разве сияющий свет больше не бередит ее сознания? Пойдем со мной. Лунная дорожка расстелилась до небес, я отведу тебя по ней к сверкающим вершинам.

Меня все вокруг называют Ник; Аленка – Ника. Только Лекс зовет полностью – Вероникой, выговаривая длинное имя ласково, перекатисто, словно камешками в речке шевелит. (Зачем же я опять о нем вспомнила?) А вот Чан с тех пор, как мы подружились пару лет назад, предпочитает звать Чанъэ, лунной феей.

Чан Сяолун хороший, заботливый и внимательный. Ребята подшучивают над ним за его неумеренную тягу к китайской культуре, за немного барскую манеру поведения, за агорафобию, но вообще-то прекрасно понимают, что он настоящий друг – в беде не оставит, если что. У него можно заночевать, припозднившись на Верхушке. Ему можно поплакаться о чем-нибудь – Аленка постоянно так делает, изливая душу, когда расстается с очередным бойфрендом. Макс приходит «очищаться» после крутых запоев – Чан приводит его в норму, отпаивает крепким Шеном. Оленька занимает денег и забывает отдавать. Чан не сердиться, всегда дает еще. Оленька окружен многочисленными подружками, денег ему катастрофически не хватает. Сеня, собственно, как и я, крепко пристрастился к китайскому чаю. Чан по дешевке продает нам обоим, заказанный для его чайной товар. Со мной вообще отдельная история. В доме, где я прежде снимала квартиру, больше месяца назад взорвался газовый котел. Прямо подо мной через этаж. Случилось это ночью, было очень страшно. Всех эвакуировали на улицу. Я дозвонилась только Чану. Он сам в мою даль, через Оку, не поехал (все-таки его болезнь сущее наказание), зато немедленно подрядил знакомого с ГАЗелью, который перевез меня в апартаменты возле «Хуанганшань». Я пользовалась гостеприимством Чана целую неделю, а потом он отыскал для меня очень хорошенькую квартирку на Ильинке, с видом на Вознесенскую церковь, гораздо просторнее и светлее той, подорванной.

Мы с Чан Сяолуном вполне могли бы стать парой, после нашего совместного, недельного проживания в пентхаусе. Он тогда принялся неоднозначно, всерьез, подкатывать ко мне, но потом словно испугался, резко отдалился и выслал меня на Ильинку. Все-таки крепко оберегал свое возвышенное, неприкосновенное одиночество. Я всерьез расстроилась. Как глупо! Теперь даже думать странно про себя и про Чана. Впрочем, нашу крепкую дружбу не нарушило его отступление. Чан по-прежнему относится ко мне особенно внимательно, что не может не бросаться в глаза окружающим.

– Я же говорил! – значительно молвил Макс, – Они точно встречаются. И вот вам «колесо фортуны» и «башня» в наглядном действии. Разрушено -нарушено наше ночное бдение. Ник, превращенная в Чанъэ возносится на вершину Хуанганшань. Оттуда ближе до Луны. Не так ли, Ник?

– Я не пойду с тобой! – сказала я, Чан Сяолуну, проигнорировав вопрос Макса, – Сегодня мне хочется пить и ни о чем не думать. Лунная дорожка заросла сорной травой, по ней невозможно подняться, не испачкав ног.

Глаза Чана внимательные, черные, оказались очень близко. Он вынул из моей руки стакан, поставил возле Оленьки.

– Идем! Тебе нельзя пить ничего крепче воды! Твои вибрации снижаются, а это очень плохо.

Он сказал сущую глупость. Я пришла сюда именно затем, чтобы глушить ненужные вибрации напитками гораздо крепче воды. Но у него прозвучало, как повелевающий глас бога, и я, непонятно зачем, подчинилась, закинула твидовую куртку на одно плечо.

Мы вышли из бара на улицу. За нами вослед понеслись веселые насмешки друзей, полностью уверенных в том, что король кубков только что обнаружился. Яркие фонари бросали на тротуары слишком много света. Глазам сразу стало непривычно больно. Черная большая тень, окружавшая Чана, заколыхалась под фонарями, визуально расползаясь по брусчатке, подобно пузырю, растекающемуся под новой телефонной накладкой. Все-таки он очень большой, Чан Сяолун! Слишком большой, для меня – невелички.

Мне вдруг с необыкновенной ясностью представились зеленые, глубокие глаза Лекса, его проникновенный, музыкальный голос. Я вспомнила, что бросила его сегодня в неизвестности, не пришла на обещанную встречу и мне стало грустно. Что за игра настроений в самом деле?

– Я не пойду с тобой! – остановилась я у края проезжей части, в отдалении от подъехавшей за мной и Чаном серебристой Аrkana, – Я хочу домой.

– Отлично! – он кивнул, – Отправляйся на луну, прекрасная Чанъэ. Тебя заждался твой нефритовый кролик.

Чан не мог ничего знать, однако мне показалось, что он смотрит на меня значительно и немножко с сожалением, словно угадал за моим отказом другого мужчину.

– Хочешь подвезу?

– Не стоит. Я привыкла гулять пешком.

– Тогда сладких тебе снов, Лунная фея.

– И тебе Повелитель Хуанганшань.

Дом встретил меня тишиной. С улицы в комнату проникал лунный свет, квадратами ложился на деревянные половицы. Я постояла немного в замешательстве посреди лунного квадрата, пытаясь сообразить, зачем, от чего сегодня убегала? Куда, к кому стремилась попасть? Потом включила термопод, еще утром залитый водой, нашарила спички, подожгла фитиль свечи, обмакнула благовоние в робкий язычок пламени. Села на коврик, поджав под себя ноги, погладила темную поверхность чайной доски. Какая же я глупая! Лекс давно спит, ничего не дождавшись от этого вечера. Его свечи и ароматические палочки бесполезно прогорели несколько часов назад. Бессмысленно разгонять мрак огнем и благовониями, бессмысленно заваривать душистый чай. Тем не менее я зачерпнула из банки горсть ферментированного в Кугуа (сушеная тыква, особый сорт) Те Гуань Инь. Мне не хватало спокойствия, а что лучше сладковато-пряного напитка, собранного в Анси, может успокоить ноющее сердце?

Мои руки дрожали, когда я заваривала чай.

Что если никогда… Что если тот, кто управляет механизмами во вселенной, больше не позволит нам увидеться? Нет! Такого просто не может быть. Пожалуйста! Пусть это будет не так!

Древесно-шоколадный вкус мягко прокатился по языку, пар от двух, привычно залитых чашек, завиваясь кольцами, побежал к потолку.

Темнота передо мной словно стала гуще, непроницаемее, заставляя окончательно отчаяться, и вдруг… Заряженная разноцветьем радуга растеклась, побежала по воздуху, зашипела, завибрировала. Слабый образ проявился сквозь ее неясность и постепенно принял четкие очертания человека. Комната озарилась светом множества свечей. Там, на той стороне реальности я увидела, что свечей невероятное количество, словно мужчина напротив меня вознамерился устроить пожар. Он держал чашку с чаем двумя руками, длинные, орехового цвета волосы качались над чабанем, зеленые глаза смотрели устало и выжидательно. Едва его взгляд сфокусировался на моем лице, улыбка вспыхнула на мягких губах.

– Наконец-то! Я ждал целую вечность!

Чайная церемония

Лекс освободил часть купола Юпитера от металлизированной пленки, позволив солнечным лучам беспрепятственно проникнуть в просторный кабинет. Сквозь прозрачный амфитрит и мерцающий флер, небо казалось нереально синим, глубоким. Гораздо синее и глубже, чем было на самом деле. Белые облака тоже выглядели неестественно яркими, словно подсвеченными изнутри. Конструктор налил в голубую чашечку с алой рыбкой густого пахучего шу. Рыбка тотчас спряталась под непроницаемо-кофейной, горячей жидкостью.

Старая магнитола, найденная среди ненужного барахла в чулане, на даче у матери, заботливо отреставрированная и торжественно водруженная на малахитовый секретер под пальмы в кабинете, издавала негромкие, мелодичные звуковые вибрации. Моцарт. Концерт для фортепиано с оркестром номер один. Пальмы покачивали в такт мелодии зелеными листьями, пылинки танцевали в солнечных лучах. Лекс улыбался. Нет ничего лучше хрипловатого звучания старой магнитолы. Современная сверхтехника, позволяя услышать все нюансы частот реального оркестра, лишена очарования искусственности, она слишком идеальна, чтобы не раздражать.