А еще Юля сразу начала красить, штукатурить и вычищать старый хлам из дома. Удивительно для сербской женщины, которая никогда такой ерундой (мушка посла, мужское дело) заниматься не станет, а вместо этого лучше пойдет на кафу к соседке, посидеть в теньке, поговорить о том, какие все мушкарци козлы.

Ну, ладно, возможно, подумал Миле. Культурные особенности национальных меньшинств. Толерантность. Прогресс. RLM (Russian Lives)! А может, ничего такого не подумал, а просто удивлялся.

В общем, появилось в жизни Миле приятное разнообразие. Идя вниз в продавницу по хлеб, или возвращаясь обратно, он обязательно застревал у верхней калитки, заглядывал во двор, а то и просто, не стесняясь, заходил, и спрашивал: Чем занимаешься? Покажи, чего сделали! А там теперь у вас чего?

Иногда заходил и в дом.

Соседи этим возмущались, и проходя мимо и снова увидев вальяжного Миле на террасе, в кресле под виноградом, кричали ему:

«Миле, ты чего, им дом вместе с собой продал?»

А колчерукий сосед Савва, тоже любитель постоять у калитки потрещать о том о сем (при этом никогда без приглашения не заходя внутрь) так и вообще возмущался:

«Да гоните вы его, дурака старого, в шею! Он к вам как к себе заходит, без стука, совсем края потерял!»

«Да, ладно, пусть его, старый же человек, смешной, добрый, не мешает...»

Не знаю, как я отнесся бы к тому, если б дома кто-то из соседей вот так вот бы зачастил, но гнать Миле в шею совершенно не хотелось. Очень искренне у него все получалось.

Похож он (приземистый, массивный) был на какую-то местной балканской породы ворону, с крупными чертами лица и выдающимся мясистым носом. В разговоре все время прихахатывал от дружелюбия. Ну, и его можно было немедленно приставить к делу: сунуть какой-нибудь (непривычно после России грандиозный) счет за электричество: посмотри, чего это они там насчитали? Миле нацеплял на нос очки и вникал.

А если мне было не до него, я просто уходил заниматься своими делами, оставляя его на Юлю - пусть практикуется в сербском, Миле для этой цели подходил идеально.

Разок мы попытались натравить Миле на газовщика. Газовая труба физически в доме была, необходимо было одно небольшое действие, но маjстор никак не приходил по загадочным балканским причинам (хотя все время обещал, не буду рассказывать, добывание газовщика - отдельная смешная история, но боюсь погрязнуть). Миле нацепил на нос очки и торжественно заявил: «Сада jебатћу им матер!» (сейчас всех выебу!)

«Але! Але! Ты кто? Где живешь? У меня тут русские мои замерзают! Как какие? Мои! Чего непонятного? Ты где живешь, в городе или на селе? Фамилия какая? Отца как зовут? Адрес говори, сейчас приду!»

Газовщик клятвенно пообещал прийти завтра, заблокировал от греха наши телефоны навсегда и так никогда и не появился.

А Миле поучительно меня наставлял: «Мораш бити безобразан!» (пожестче с ними надо, пожестче!).

Сквернословил Миле страстно, артистически и, кажется, неосознанно. Через каждые несколько слов (связуя оныя) из него выскакивало, с нажимом, звонко и задорно - «у пићку материну!»

(я даже предположил слабовыраженный синдром Туретта, но нет. Так говорят многие. Вообще, в Сербии нет лицемерного пуританства, типа как в России, и слова - просто слова).

при этом Миле был самым образованным на всей улице, в прошлом - инженер (по другим данным - контрабандист, возил итальянские джинсы из Триеста), и любил иногда, взгромоздившись в кресло на террасе, задвинуть за умственное (не помню уж, сколько там римских императоров родилось на территории Сербии? Десять? Одиннадцать?).

Вдовец, жил он в большом двухэтажном доме с сыном Николой, который казался совершенно нездешним. Никола говорил негромко (как это? негромко в Беочине?) , разбирался в компьютерах, работал на каких-то американцев, знал английский, любил читать. Кстати, и Миле любил чтение. Но перевод на сербский Водолазкина, который мы подарили Миле на день рождения, прочитал именно Никола (Миле: я читаю только Достоевского и Чехова! А это что-то, у пићку материну, современное, хрен поймешь).

Но, вообще-то, Никола отца огорчал. Сидит дома, пялится в книжку или компьютер (и называет, почему-то, последнее работой, за которую какие-то ненормальные платят ему деньги), внуков от него, кажется, не дождешься. Да еще и постоянно затевал хипстерский блудняк: то выпекал какой-то особый безглютеновый хлеб, то, вместо кафе, повадился пить странный напиток чаj... У пићку материну.

со временем я понял еще одну причину отцовского беспокойства - Никола оказался совершенно и бескомпромиссно сумасшедшим. Что стало очевидным, когда Никола пришел как-то вечером, очень загадочный, и начал молча (подслушивают!) писать в блокноте какие-то вычисления и перечень исторических фактов, из которых следовало, что он, Никола - новый пророк.

кажется, он увидел во мне единственного человека вокруг, который способен понять смысл приведенных доводов - и ушел разочарованным, потому что я пробормотал в ответ что-то бессмысленно-успокаивающее, типа, э, не бери в голову, чувак - ну, а что мне было ему сказать?!?

С тех пор он стал заходить редко.

... в общем, дома Миле было скучно.

А еще он часто делал комплименты Юле, и из него выглядывал молодой куртуазный льстец, которым он явно был когда-то.

«Юлиjа, она - прва лига! (футбольное, наверное). Баш си ти лепо се оженио! Баш лепо! (вот ты удачно женился) Скроз jе вредна жена».

«Ну да, - мрачно ответил я в первый раз, - Меня об этом спроси!» (случайный англицизм, вообще то не одобряю). А потом вспомнил, что по-сербски вредан, вредна - значит противоположное. Хорошая, трудолюбивая, полезная.

Рассказал Миле. После чего он стал добавлять: «Вредна - али! - у српском, не руском значаjу!»

... и последняя, основательная, окончательная, подводящая черту похвала: «Юлиjа зна све!» (Юля знает все!)

У Миле был черный основательный кот по имени Гари (на ново-садском сленге - «дружище»). В дом его его Миле не пускал, нечего баловать, но иногда делился с ним остатками еды. Стоило Миле выйти из дома, в гости, в продавницу, или вниз, в город, как кот шел за ним и важно прогуливался, отстав на пару шагов, вместе.

Видимо, как-то Юля принялась тетенькать кота, Миле это подметил (не трогай! грязный!) и сказал:

«Любишь кошек? Будет тебе кошка!»

и через пару дней притащил черного облезлого котенка, выловленного за шкиряк около дома. Это было настоящее качественное уёбище! Кишащее блохами, со слезящимися глазами и выпавшей из жопы кишкой. Питался котенок прежде исключительно старым засохшим хлебом.

Ужас, подумал я, но Юля встретилась с ним глазами, и непоправимое произошло.

на следующий день Юля раздобыла у соседей телефон ветеринара (огромного толстяка, по имени Юра - «зовите меня Гагарин!»), который кошке что-то вколол, выдал средство от блох, витамины и прочее способствующее кошачьему существованию.

Миле, узнав об этом, был поражен в самое сердце.

«Кого позвали? Доктора? И че, заплатили ему, что ли? А в чем дело-то - плохая кошка? Да выкиньте ее на хер (да, вы правильно догадались - у пићку материну), я вам другую принесу!»

И пошел, сокрушенный, разносить потрясающие новости соседям.

«А еще они пускают ее в дом!»

... удивительны все таки они, эти русские обычаи.

Вообще, Миле был идеальным передаточным звеном любой информации. Сказав ему что-то, можно было быть уверенным, что об этом скоро узнает вся деревня (исподтишка, как мне кажется, наблюдающая за нами с веселым изумлением). Однажды я воспользовался этим намеренно.

Дело в том, что Женя прожил у нас год безвылазно, а я чаще находился в России. В какой-то момент я подумал, что для деревни это как-то неприлично, что ли, и нужно придумать благопристойное объяснение. И, как бы между делом, рассказал Миле (зная, что этот уж точно всем разнесет), что Женя - мой брат.