Изабель машинально разгладила платок на голове.

— Зачем это вам?

— Видите ли, у меня есть поручение, может, оно вам адресовано, может — нет, точно можно будет сказать, если я узнаю цвет ваших волос.

Изабель медленно покачала головой.

— Последнее, что я от вас узнала, — это о смерти моей золовки. Что еще вы мне можете сказать?

Коробейник теперь шептал ей почти на ухо:

— Видите ли, сейчас вы печальны, а то, что я скажу, может поднять вам настроение. Право, bella, у меня хорошие новости для вас. К тому же, — он помолчал, глядя ей прямо в глаза, — ведь вам этой зимой несладко пришлось, верно? Поэтому, что бы я ни сказал, хуже не будет.

Изабель опустила глаза и глубоко вздохнула.

— Рыжие.

Коробейник улыбнулся:

— Но ведь это же прекрасно! У Святой Девы, да будь Она благословенна, такие же волосы. Чего же стесняться? Да и ответ тот, какой я ожидал. Слушайте. Это просил передать пастух, с которым я этой зимой встретился в Эле. У него черные волосы и шрам на щеке. Знаете такого?

Изабель застыла. В дыму, в пепле, посреди страха, сковывающего ее мысли, что-то блеснуло.

— Поль, — прошептала Изабель.

— Si, si, верно, так его и зовут! Он велел сказать вам, — коробейник прикрыл глаза и на секунду задумался, — он велел сказать, что будет ждать вас нынче летом у истоков Тарна. Он всегда будет вас ждать.

Изабель разрыдалась. К счастью, рядом оказалась Мари, а не Этьен или Анна. Девочка взяла мать за руку.

— Что-то не так, мама? Что сказал тебе этот плохой дядя? — Она метнула на коробейника злой взгляд.

— Он не плохой, — сквозь слезы проговорила Изабель.

Коробейник рассмеялся и растрепал Мари волосы.

— Знаешь, bambina, ты напоминаешь мне лодочку, гондолу. Тебя подбрасывает вверх-вниз, но ничего, на воде держишься. И ты храбрая, хотя и маленькая.

Он продолжал поглаживать девочку по голове, пока не обнаружил рыжую прядь — Анна ее, видно, не заметила.

— Ну вот, — повернулся он к Изабель, — видите, как красиво. Чего же стыдиться?

— Передайте ему, что мысленно я всегда там, — сказала Изабель.

Мари перевела взгляд с матери на коробейника и обратно.

— Передать кому?

— Не важно, девочка. Мы просто разговариваем. Спасибо, — повернулась она к коробейнику.

— Будьте счастливы, bella.

— Постараюсь.

Накануне страстной пятницы доставили камень.

Этьен с мальчиками пахал, а Изабель с Анной занимались домом, очищая его от следов зимнего дыма и сумрака. Они драили полы и стены, обжигали горшки, вычищали грязь из хлева. Правда, стены еще не белили. Раз в год, весной, в долине каждая семья белит стены своего дома, но Турнье решили сначала поставить печь и дымоход.

Изабель полоскала в огромном чане белье, когда из-за поворота показалась повозка. Видно было, что лошадь с трудом тащит груз.

— Мари, живо, скажи папе, что гранит привезли, — окликнула она дочь.

Мари отшвырнула палку, которой ковырялась в мокром белье, и бросилась в сторону поля.

Когда подоспели Этьен с мальчиками, возница уже сидел за только что вычищенным столом и ел тушенку. Ел он быстро, почти не отрываясь от тарелки. Закончив, он поднял голову:

— Нам понадобятся еще двое мужчин.

— Сбегай разыщи Гаспара, — кивнул Этьен Маленькому Жану.

В ожидании подмоги Этьен принялся объяснять, как надо ставить дымоход.

— Сначала надо сделать для него ложе, чтобы полежал там и сравнялся с полом.

Анна, стоявшая позади Этьена, наполнила опустевшую миску гостя и со стуком поставила ее на стол.

— Отчего бы не выкопать его прямо сейчас? — осведомился тот. — Мы бы сразу камень и положили.

— Слишком долгое дело, — неловко ответил Этьен. — Земля еще не оттаяла. Не хочется заставлять вас ждать.

Возница топнул ногой по полу.

— Да вроде уж оттаяла.

— Нет, слишком твердая еще. А раньше копать времени не было — целыми днями в поле пропадал. К тому же я думал, вы позже будете. После Пасхи.

«Неправда», — подумала Изабель, глядя исподлобья на Этьена, который не сводил глаз с того места в полу, где возница проделал небольшое углубление. Гаспар с самого начала говорил, что камень привезут перед Пасхой. Не часто муж позволял себе столь явную ложь.

Возница расправился со второй тарелкой.

— Ваши женщины вполне справляются с готовкой и так. — Он кивнул в сторону огня, горевшего в углу комнаты. — Зачем что-то менять?

— Мы привыкли к дымоходу. — Этьен пожал плечами.

— Но сейчас у вас новый дом. Со своими обычаями. Надо привыкать.

— Кое-что остается с тобой навсегда, куда бы ни занесло, — заметила Изабель. — Это часть самого себя. Заменить нечем.

Все как по команде провернулись к ней. Этьена перекосило.

«И что это я не удержалась? — подумала Изабель. — Знаю же, что лучше молчать. Кто меня за язык тянул? Теперь он изобьет меня, как зимой. И ребенку будет хуже». Она потрогала живот.

Но когда появились мужчины, у Этьена оказалось слишком много дел, чтобы дать волю чувствам. Понадобились усилия четырех мужчин — сильных мужчин, — чтобы снять глыбу с повозки, втащить в дом и прислонить к стене подле двери. Якоб ощупал ее. Мари прижалась, как к кровати.

— Она теплая, мамочка. Как дома.

Пасха — время искупления, когда все тяготы зимы остаются позади. С давно утраченной, казалось, живостью Изабель переоделась к службе в черное.

«Вот это и называется надеждой, — подумала она. — Давно забытой надеждой».

Изабель боялась, что Этьен запретит ей идти в церковь за то, что она сказала вознице, но он даже не вспомнил. Видно, ее прямая речь — компенсация за его ложь.

Изабель помогла Мари одеться. Девочка была непоседой, она скакала по комнате, заливаясь только ей понятным смехом. Когда настало время отправляться, она взяла за руки мать и Якоба и все трое бок о бок двинулись по узкой тропинке, следом за Этьеном и Анной. Маленький Жан бежал впереди всех.

О Мадонне из Шале Изабель даже мечтать не осмеливалась. «Достаточно уже того, — думала она, — что я иду на утреннюю службу, где увижу всех, что я на воле и светит солнце». Большего желать не приходится.

По окончании службы в церкви Святого Петра Этьен, не говоря Изабель ни слова, направился к дому Гаспара; семья последовала за ним. Вскоре их догнала Паскаль.

— Хорошо, что вы будете на дневной службе, — с улыбкой прошептала она Изабель. — Я так рада видеть вас здесь.

В доме Изабель села рядом с Паскаль у огня. Прислушиваясь к общему разговору, она обнаружила, что некоторые события минувшей зимы для нее новость.

— Не может быть, чтобы вы этого не знали! — Этими словами Гаспар предварял каждую новую историю. — Ведь Анна приходит печь хлеб, наверняка она вам все рассказывает!

Он прижал ладонь к губам, но слишком поздно, слова уже вырвались. Гаспар посмотрел на Анну, сидевшую с закрытыми глазами напротив, рядом с Этьеном. Услышав свое имя, старуха открыла их и посмотрела на Гаспара. Тот смущенно засмеялся:

— Вы ведь в курсе всех наших пересудов, Анна, n'est-ce pas? Пусть вы не можете говорить, но слышать-то слышите.

Анна пожала плечами и вновь смежила глаза.

«Стареет, — подумала Изабель. — Старая и усталая. И все равно она может говорить, не сомневаюсь».

Маленький Жан вскоре убежал куда-то с соседскими сыновьями, но Якоб и Мари с горящими глазами беспрестанно крутились рядом.

— Пошли, — громко проговорила наконец Паскаль, — пошли, я покажу вам новорожденных. Нет-нет, Изабель, это не к вам относится, к детям.

Она повела их в хлев. Вернувшись, они никак не могли успокоиться, все время хихикали, особенно Мари.

— Ну и как новорожденные? — спросила Изабель.

— Мягкие, — ответил Якоб, и они с Мари так и зашлись от хохота.

— Иди сюда, petit souris,[60] — сказал Гаспар, — иначе я швырну тебя в реку.