Как-то вечером зашел Гаспар.

— Гранит заказан, — сказал он, извлекая из кармана трубку и высекая огонь из кремня. — В цене сошлись, и размеры я ему передал. Еще до Пасхи камень будет здесь. Больше не надо? На дымоход?

Этьен покачал головой.

— Платить нечем. К тому же на дымоход пойдет и местный известняк. Печь — другое дело, там самый жар, поэтому нужен самый прочный камень.

Гаспар усмехнулся:

— Народ на постоялом дворе считает, что ты чокнулся. Зачем, говорят, ему дымоход? Дом и без того хорош.

Наступила тишина. Изабель понимала, что она означает: все вспоминают дымоход в доме Турнье.

Ластясь к Гаспару, Мари повисла у него на локте. Он высвободил руку, потрепал ее по щеке, подергал за уши.

— Ну а ты, мышонок, ты тоже ждешь не дождешься дымохода? Дыма не любишь?

— Это мама его ненавидит, — захихикала Мари.

— Ах вот как. — Гаспар повернулся к Изабель: — Что-то неважно выглядишь. Ешь, что ли, мало?

Анна насупилась.

— В этом доме еды на всех хватит, если, конечно, хотеть есть, — пробурчал Этьен, говоря и за себя, и за мать.

— Bien sыr, bien sыr. — Гаспар пошевелил руками, словно разглаживая смятую скатерть. — Конопля у тебя уродилась хорошо, овцы есть, все в порядке. Разве что дымохода для madame, — он кивнул в сторону Изабель, — не хватает. Но теперь будет и он.

Изабель заморгала и, ощущая в глазах резь от дыма, посмотрела на него. В комнате снова повисла тишина, оборвавшаяся смущенным смехом Гаспара.

— Да я же просто пошутил! Не обращайте внимания.

Вскоре он ушел, и Этьен принялся мерить шагами комнату, разглядывая огонь под всеми углами.

— Печь будет здесь, — сказал он Маленькому Жану, поглаживая стену напротив двери. — А крыша — здесь. Видишь? Поставлю четыре столба, они будут поддерживать каменную крышу с трубой, через нее и будет уходить дым.

— А печка большая будет, папа? — осведомился Маленький Жан. — Как дома, на ферме?

Этьен обежал глазами комнату и задержался взглядом на Мари.

— Да, — сказал он, — печка будет большая. Что скажешь, Мари?

Он редко называл ее по имени. Изабель знала, что оно ему очень не нравится. Просто когда девочка родилась, она пригрозила, что нашлет проклятие на все будущие урожаи, если он не позволит назвать ее Мари. За все годы, прожитые в этой семье, Изабель единственный раз осмелилась использовать тот страх, который испытывали перед ней все Турнье. Но теперь страха больше не было, на смену ему пришла злоба.

Мари насупилась и, чувствуя на себе холодный тяжелый взгляд отца, залилась слезами. Изабель обняла ее.

— Ничего, ничего, chйrie, не плачь, — прошептала она, поглаживая дочь по голове. — Не надо, только хуже будет. Не плачь.

Оторвавшись от дочери, она подняла голову и увидела в дальнем конце комнаты Анну. На какое-то мгновение ей показалось, будто выглядит она как-то иначе, что-то изменилось в ее лице, более четко обозначились морщины. Но тут же поняла, что кажется так просто потому, что старуха улыбается.

Изабель теперь уделяла Мари все больше вниманния, учила ее прясть, наматывать нити, вязать платьица для кукол. Она постоянно то поглаживала ее по головке, то брала за руку, то просто прикасалась, словно желая убедиться, что девочка здесь, рядом. Каждый день она тщательно мыла дочери лицо, и оно сверкало белизной в дымном сумраке комнаты.

— Мне надо видеть тебя, ma petite, — поясняла она, хотя Мари никогда ее об этом не спрашивала.

Изабель старалась держать девочку как можно дальше от Анны, буквально физически становилась между ними.

Удавалось это, правда, не всегда. Однажды Мари прибежала к матери, губы у нее блестели.

— Бабушка намазала мне хлеб свиным салом, — объявила она.

Изабель нахмурилась.

— Может, завтра она и тебе намажет, — продолжала девочка, — чтобы ты побольше стала. А то что-то ты худеешь, мама. И выглядишь такой усталой.

— А почему бабушка хочет, чтобы ты была толстой?

— Может, я особая.

— В глазах Бога особых нет, — строго сказала Изабель.

— Но сало все равно вкусное, мама. Хочу еще.

Как-то утром она проснулась под звуки капели и поняла, что зима наконец-то кончилась.

Этьен открыл дверь, и в дом хлынул солнечный свет вместе с теплом, которое сразу взбодрило ее. Снег таял, образуя ручейки, сбегающие вниз, к реке. Дети, словно сорвавшись с привязи, ринулись на улицу и принялись с хохотом носиться взад-вперед. На подошвы им налипала грязь, но они этого не замечали.

Изабель вышла в огород и опустилась на колени в грязную жижу. Она впервые за все эти месяцы, когда только и ждала прихода весны и потому чувствовала себя незащищенной, оказалась одна. Изабель склонила голову и принялась вслух молиться:

— О Святая Дева, еще одной зимы мне здесь не пережить. Все силы ушли, чтобы эту вынести. Прошу Тебя, избавь меня от этого. — Изабель прижала руки к животу. — Храни меня и моего ребенка. Ведь только Ты знаешь, что он будет.

Изабель не была в Мутье с самого Рождества. Если погода была хорошая, Этьен брал с собой в церковь детей, а Изабель оставалась дома со старухой. Когда с наступившей весной раздался знакомый посвист коробейника, Изабель подумала, что ее и сейчас никуда не пустят, а если даже просто попросится — побьют. Так что она осталась в саду, занялась травами.

Тут и нашла ее Мари.

— Разве ты не идешь с нами, мама?

— Нет, ma petite. Видишь, сколько у меня здесь дел.

— А меня папа послал за тобой, сказал, что, если хочешь, пошли с нами.

— Папа так сказал?

— Да. — Мари перешла почти на шепот. — Ну пожалуйста, мама, пойдем. Не надо ничего говорить. Просто пошли с нами.

Изабель посмотрела на дочь. Глаза ее светились, волосы, светлые на затылке, опускаясь к вискам, постепенно темнели, как некогда у отца. Снова стали появляться рыжие волоски, теперь, по одному в день, их вырывала Анна.

— Ты еще слишком мала, чтобы так рассуждать.

Мари закружилась на месте, сорвала цветок с зазелневшего куста лаванды и со смехом убежала.

— Мы идем в город, все идем! — радостно кричала она.

Смешавшись с толпой людей, окруживших фургон коробейника, Изабель пыталась улыбаться. Она чувствовала на себе их взгляды. Изабель понятия не имела, что городок думает о ней, поощряет Этьена или, напротив, пресекает касающиеся ее слухи и вообще говорят ли о ней или просто забыли.

Подошел месье Ружмон.

— Рад снова вас видеть, Изабель, — чинно сказал он, беря ее за руку. — Надеюсь, в воскресенье тоже увидимся?

— Да.

С ведьмой бы он не стал так разговаривать, смутно подумалось ей.

Появилась Паскаль. Вид у нее был озабоченный.

— Вы что, болели?

Изабель бросила взгляд на Анну, стоявшую с недовольным видом рядом с ней.

— Вроде того. Это все зима виновата. Но сейчас уже лучше.

— Bella! — послышалось откуда-то сзади и, обернувшись, Изабель увидела коробейника, склонявшегося к ней со своей повозки. Он поцеловал ей руку. — Счастлив видеть вас, мадам! Просто счастлив!

Держа ее за руку и роясь попутно в товарах, он повел ее вокруг повозки, подальше от Этьена, Анны и детей, которые стояли и смотрели им вслед. Словно коробейник заворожил их всех, пригвоздив к месту.

Отпустив наконец ее руку, он присел на корточки и посмотрел на нее.

— Что-то вид у вас печальный, bella, — участливо сказал он. — Что-нибудь случилось? Как можно так грустить, когда перед вами такая чудесная голубая материя?

Не находя слов, Изабель покачала головой и закрыла глаза, чтобы скрыть слезы.

— Слушайте, bella, — все так же негромко продолжал коробейник, — мне нужно спросить вас кое о чем.

Она открыла глаза.

— Вы ведь мне доверяете?

Изабель попыталась заглянуть в глубину его темных глаз.

— Да, я вам доверяю, — прошептала она.

— В таком случае вы должны мне сказать, какого цвета у вас волосы.