И правда становится явной. У меня уже болит сердце. У меня уже кружится голова. Слова, которые мне нужно было сказать – признание в том, что я влюбилась в него, – замирают на кончике языка. Хантер не чувствует того же. Он не готов.

– Куда ты? – прищуривается Хантер.

– У меня дела, – заикаюсь я.

– Какие, например? – делает он несколько шагов в мою сторону.

Я хочу просыпаться рядом с тобой. У меня. Или у тебя.

– Просто кое-что, что вылетело из головы. Сроки поджимают.

Я хочу знать, из-за чего мрачнеет твой взгляд, и помочь тебе найти покой.

– Сроки?

Я мечтаю о тихих вечерах с тобой и бокалом вина.

– Да. – Я спокойно собираю вещи, хотя все, чего мне хочется, – это засунуть их в сумочку, выбежать из номера и наконец дать волю слезам. Что еще хуже – я чувствую на спине его взгляд. Знаю, что он стоит там и не понимает, что происходит.

– Эй, что случилось?

Сделав глубокий вдох, я поворачиваюсь к Хантеру. Стоящий в нескольких футах от меня, он натягивает рубашку. Из-за этого волосы падают ему на лоб, но он все еще смотрит мне прямо в глаза.

Слезы обжигают, мысли путаются. Я борюсь с желанием высказать их и пониманием того, что от этого мне будет только больнее.

– Ничего, – натянуто улыбаюсь я.

– Деккер?

Я качаю головой и проглатываю комок эмоций, что застрял в горле.

– Мы совершили ошибку. Снова. – Хантер усмехается в ответ на нашу шутку. Похоже, я вру не так убедительно, как думала, потому что он склоняет голову набок. – Но… – опускаю взгляд на ремешок сумочки и делаю глубокий вдох, – думаю, нам не стоит продолжать. – Потому что я ненавижу прощаться с тобой. – Мы всегда говорили, что поймем, когда все закончится. Думаю, настал момент остановить это. Ну знаешь, то, что между нами. – Потому что легче уйти сейчас, чем признаться в своих чувствах и быть отвергнутой.

– Что ты имеешь в виду под «закончится»? – делает он шаг ко мне.

– Только то, что сказала. – У меня вырывается смешок, но Хантер не смеется в ответ. Я прилагаю немало сил, чтобы сделать свою улыбку теплее, когда приближаюсь к нему. – Разве ты не согласен, что лучше разойтись сейчас? Когда мы действительно друг другу нравимся?

На его лице отражается замешательство, когда он опирается бедром на стоящий позади комод.

– Если ты этого хочешь.

Попроси меня остаться.

– Думаю, так будет лучше. – Я подкрепляю свои обрывистые слова кивком.

Скажи, что между нами нечто большее, чем просто секс.

– Тогда ладно. – Он проводит рукой по волосам и громко выдыхает. Кажется, будто этот вздох наполняет комнату и сжимает мое сердце. – Если ты в этом уверена. То есть…

Согласись, что я забыла установленные правила – никаких эмоций и никаких обязательств, – и скажи, что жаждешь большего.

Я делаю, как мне кажется, самую трудную вещь на свете – поднимаюсь на цыпочки и целую Хантера в щеку. Я позволяю ему обхватить меня и притянуть к себе. Это медвежьи объятия, в которых можно как потерять себя, так и найти. Такие объятия подсказывают, что ты любима, а тот, кто их дарит, волнуется о тебе.

Но Хантер ничего не говорит.

Ни когда слегка отклоняется и одаривает меня кривой улыбкой, способной растопить мое сердце.

Ни когда я направляюсь к двери, а сердце так и кричит рассказать ему правду.

Ни когда я оборачиваюсь, чтобы еще раз взглянуть на него.

В его взгляде отражается нечто, чего я не могу разгадать. Хотелось бы мне все понять, но я сталкиваюсь лишь с глазами изнуренного человека. Глазами, которые будто бы говорят, что Хантер не хочет отпускать меня не только из-за невероятного секса. Глазами, которые будто бы говорят, что он тоже испытывает ко мне чувства.

Разве не иронично? Я хочу, чтобы он относился ко мне так же, как и я к нему, но в то же время признайся он, что жаждет большего, я все равно бы ушла.

Я познала на собственном горьком опыте, какую боль может причинять любовь.

Я поняла, что можно любить кого-то больше всего на свете, но это все равно не убережет их от смерти. Вы можете остаться совсем одни, даже если влюблены.

Моя душа знает, что любовь всегда оборачивается болью и одиночеством.

Шайба с треском ударяется о защитное стекло, что отгораживает зрителей от катка. В столь ранний час арена напоминает вымерший город, так что звук удара отдается эхом от стен.

– Теряешь хватку, Мэддокс?

Вместо ответа я замахиваюсь и позволяю своим рукам резко дернуться вперед. Шайба прилетает в верхний левый угол ворот, и я, бросив на Мейсена суровый взгляд, уточняю:

– Все еще похоже на то, что я теряю хватку?

Сколько бы шайб я ни отправил в ворота, это не унимает злость и беспокойство, которые я испытываю. Ничто не избавляет от ощущения, что я – хомяк, бегущий в колесе. Пусть я и отказываюсь это признавать, но ничто не облегчает боль, с которой Деккер оставила меня прошлым вечером.

Но я правильно сделал, что ушел. Поставил ее на место, чтобы не думала, что я понятия не имею, зачем она здесь. Я не стану притворяться, что ничего не изменилось, поскольку именно она решила разорвать наши отношения.

Так чего же я хотел добиться? Намекнуть на желание отомстить? Я не мог понять, зачем заговорил с ней в баре, напомнил, что я рядом, а потом оставил возбужденную в лифте.

Черт. Я бы солгал, если бы заявил, что устроиться между ее бедер не было равносильно пытке.

Сетуя на собственную глупость, я возвращаюсь к отработке ударов.

Пытаюсь довести себя до исступления, чтобы мысли затихли, а движения стали механическими.

В этом есть определенный ритм. Замах с кряхтением. Удар по шайбе. Глухой стук, когда она оказывается в сетке.

Кряхтение. Удар. Стук.

Мейсен подносит банку пива к губам, и я, вскинув брови, спрашиваю:

– Попытка избавиться от похмелья?

Кряхтение. Удар. Стук.

– Черт, даже если бы после мне действительно светило похмелье, я все равно покувыркался бы с Сэйди… или Сэнди? А может, Шелби. Не помню, как ее звали, но даже если бы секс с ней вызывал похмелье, я все равно с ней переспал бы, потому что эта крошка меня вымотала. Эта фигня, – приподнимает он банку, – нужна мне просто, чтобы пережить утро.

Чертов Мейсен.

Обычно он мне нравится. Но в данный момент совсем наоборот.

Возможно, потому что ему перепало, а мне нет.

С другой стороны, после того как прошлым вечером я увидел Деккер, попробовал ее на вкус, ни одна хоккейная зайка не смогла бы меня удовлетворить. Хотя они уже давно меня не удовлетворяли.

С тех пор как я встретил Деккер.

Останавливаюсь, чтобы перевести дыхание, и, опершись на клюшку, осматриваю арену. Вот уже долгие годы со стропил свисают синие и красные вымпелы, а на самом верху красуются плакаты, рассказывающие историю команды. Определяющие моменты в истории франшизы. Определяющие моменты в истории лиги. Пусть меня не должно это волновать, но я никогда не думал, что стану частью такой истории. Теперь же я планирую оставить в ней след.

И это делает меня плохим человеком.

Как я могу радоваться тому, что играю здесь, когда Джон не может? Как могу быть счастлив, когда занял его место?

Боже мой. Разве не поэтому я играю за «Лесорубов»? Я мог бы попасть в любую команду, которая претендовала на выход в плей-офф, но он сказал мне вступить именно сюда. Сказал, что сам бы принял такое решение. И раз уж я играю вместо него, то сделал так, как он и советовал.

Кто ж знал, что это сработает? Кто бы мог подумать, что я войду в стартовый состав, который только поспособствует развитию команды, и уже спустя год «Лесорубы» будут готовы выйти в плей-офф?

Старший брат, как всегда, присматривает за мной.

Даже после того, что я сделал.

Но именно поэтому все так запутано. Сандерсон утверждает, что продление контракта станет проблемой, хотя первоначально руководство умоляло меня играть за них… а после нарушило свои обещания. Почему я не могу просто играть, ради чего каждый день и тренируюсь?