– О чем ты только думала, милая? – в который уже раз спрашивает она, не выпуская руку дочери. – Почему ты убила тех двоих?

Я слышу голоса, но не могу понять, настоящие они или воображаемые. Каждый раз, когда мне кажется, что я поняла слово или фразу, они вдруг исчезают, как мыльные пузыри. Я помню тяжесть ружья в руках, звук выстрела. Но действие наркотиков слишком сильное. Они затуманивают сознание, мешают вспомнить, притупляют боль. А я не хочу вспоминать, потому что, похоже, я кого-то убила.

Когда я заканчиваю работу, на улице уже темно.

Вернувшись от Марго, я оставила машину на подземной стоянке под домом и пешком вернулась в редакцию. Всю дорогу Джек читал нотации: не следовало покидать усадьбу Пауэллов, Тед нам не простит… В прошлом я осталась бы в засаде, но в нынешних обстоятельствах это не совсем правильно. Теперь, когда я знаю, что убийца – моя Хизер, я задаюсь вопросом, смогу ли быть объективной в освещении этой истории. И тут же отгоняю эту мысль. После всего, что произошло в «Трибьюн», мне нужна эта история. Я должна повернуть ситуацию в свою пользу.

…Дождь все еще идет, когда я пересекаю центр города и направляюсь к реке. Ветер треплет мой зонтик; уличные фонари отражаются в лужах. Я вижу, как завсегдатаи ныряют в паб «Лэндогер Троу»[13], потом, свернув направо вдоль реки, попадаю в район, куда в понедельник вечером, да еще в такую погоду, не сунутся даже самые заядлые любители выпить. Постепенно становится все тише и темнее, и вскоре я иду по улице одна.

В это время года здесь очень тоскливо. Деревья стоят голые и как будто потрепанные ветром и дождем; единственная баржа, работающая как кафе весной и летом, сейчас удручающе пуста. Однако прогулки в одиночестве в темноте меня не пугают. Хотя, конечно, уличное освещение могло бы быть и поярче, а булыжники не такими скользкими от дождя.

И тут вдруг кто-то зовет меня по имени: «Джес-си-ка».

Я оборачиваюсь. Никого нет. Наверное, мне показалось, или это ветер шумит между зданиями…

Я ускоряю шаг, непроизвольно сильнее сжав ручку зонтика. Мой дом уже совсем рядом. На улице много офисных зданий и жилых домов, но они почему-то выглядят заброшенными. Не видно ни одной машины. Сейчас только семь часов вечера, а ощущение, что совсем поздно.

«Джесси-ка».

Я останавливаюсь и начинаю озираться, меня захлестывают злость и страх. Вокруг никого. Сегодня был очень тяжелый день, и, видимо, так сказывается усталость. Не обращая внимания на сильный дождь, складываю зонт – в случае необходимости его можно использовать как оружие. И продолжаю свой путь, изо всех сил стараясь не бежать.

Сзади раздаются шаги – громкие, отдающиеся эхом вдоль улицы. Я тут же срываюсь на бег, поскальзываясь и спотыкаясь на мощеной дороге и уже не заботясь о том, как я выгляжу. Останавливаюсь только у своего дома: руки дрожат; когда я роюсь в сумке в поисках ключей, зонтик выпадает. Неужели это он? Я представляю бульдожье лицо, наглую улыбку, скорее, даже гримасу, последние слова, сказанные мне: «Я убью тебя, гребаная сука».

Хватаю с земли зонтик, держа его на изготовку, открываю плечом дверь и буквально падаю в холл. Сердце бешено колотится. Захлопнув дверь, оглядываю через окошко улицу. Она пуста.

Бегом, через две ступеньки поднимаюсь на второй этаж. Открыв дверь квартиры, сразу попадаю в волну аромата готовящейся еды: говядина с луком. И только тут прихожу в себя. Как же глупо я себя веду… Нельзя допустить, чтобы этот бандит меня напугал.

Разуваюсь и вешаю пальто, стараясь успокоиться, прежде чем войти в комнату. По телевизору идет футбол. Играет команда не из числа любимых Рори, но это не важно: он готов смотреть любой матч. Сейчас он помешивает на сковородке фарш и краем глаза следит за игрой. Поверх джинсов и футболки на нем надет фартук, на котором спереди изображен мускулистый мужчина в розовых трусиках с оборками, – это подарок на Рождество от одного из его братьев. Пользуясь тем, что он стоит ко мне спиной, прохожу к балконным дверям и выхожу на воздух; делаю несколько глубоких вдохов, отчего легкие начинают немного болеть. Пора завязывать с курением, но после пережитого страха я остро нуждаюсь в сигарете. Облокотившись о перила, наслаждаюсь ветром и каплями дождя, бьющими в лицо. Если закрыть глаза, можно представить себя плывущей по морю. В квартире у меня иногда возникает ощущение клаустрофобии. Если б не вид на берег, я бы никогда не стала здесь жить. Смотрю на реку – темную и неприветливую при таком освещении. Наверное, я ожидала бы увидеть притаившуюся поблизости фигуру, но никого нет. Виден только мост Виктория[14], яркие огни которого отсвечивают в воде.

Мы не планировали переезжать в Бристоль, хотя я выросла неподалеку. Но когда сестре Рори, Ифе, предложили более высокую должность в фармацевтической компании в Амстердаме, она разрешила нам жить в ее квартире при условии оплаты ипотеки. Это предложение было как нельзя кстати – у нас появилось место, куда можно было сбежать подальше от Лондона, от «Трибьюн» и всего того, что пошло наперекосяк. И вот мы живем здесь почти год, а квартира так и не стала нашим домом. Это дом Ифы: на стенах висят ее фотографии; мы спим на купленной ею дорогой французской кровати; гостиную украшает уникальный диван, к которому страшно приблизиться. Нашим домом до сих пор я считаю квартиру Рори в Стритхэме, куда в свое время частенько убегала от своих надоедливых соседей. И все же я благодарна Ифе. Дешевая аренда помогла нам финансово: моя зарплата резко уменьшилась после перехода из национального издания в местную газету, а Рори пока не может найти постоянную работу и подрабатывает преподавателем на полставке. Рори от многого отказался ради меня, и, когда мы решили покинуть Лондон, он робко спросил, не хотела бы я переехать к нему.

Как только Рори замечает, что я дома, он выходит из кухни и тут же выключает телевизор. Он знает, что я ненавижу футбол.

– Ради меня не надо, – говорю я, подходя к нему и нежно целуя в губы.

– Ты же знаешь, я смотрю футбол только для того, чтобы быть в курсе и уметь поддержать разговор, а иначе мои братья сотрут меня в порошок.

– Конечно, конечно. Самому тебе плевать на футбол, – говорю я, стараясь не улыбаться.

Это наша привычная шутка. Рори делает вид, что обычные мужские радости ему не близки, но мы оба знаем, что он любит футбол.

Иду в спальню под предлогом, что нужно высушить волосы. На самом деле хочу еще раз выглянуть в окно. Оттуда открывается отличный вид на всю улицу. По булыжной мостовой рука об руку движется молодая пара – явно подшофе, уж слишком громко смеются и явно поддерживают друг друга, чтобы не упасть. Через дорогу – заброшенное здание на стадии перепланировки под квартиры. Кто это там стоит в дверном проеме?.. Прижимаю лицо к стеклу – просто игра теней, бояться нечего.

Расчесываю влажные волосы и возвращаюсь на кухню. Мне намного спокойнее теперь, когда я убедилась, что никакой угрозы нет.

– Спасибо, что приготовил ужин, – говорю я; впрочем, готовит всегда он. Рори говорит, что ему это нравится, но после его готовки кухня выглядит как после бомбежки. Вот и сейчас: грязная ложка посреди лужицы соуса на мраморной столешнице, тарелками и чашками заполнена вся раковина… Порядок навожу обычно я – мне проще загрузить посудомоечную машину, чем встать к плите. Джек шутит, что так Рори пытается завоевать мое сердце и, как только я выйду за него замуж, он это дело забросит. Чепуха! Рори не станет ничего делать только для того, чтобы понравиться.

Каждый раз, когда я возвращаюсь домой, он внимательно вглядывается в меня. Вот и сейчас, убрав прядь волос с моего лица, Рори окидывает меня нежным взглядом. У него ярко-голубые глаза, которыми, как мне иногда кажется, он видит меня насквозь: каждую дурную мысль и неблаговидный поступок, подобный тому, что заставил меня покинуть Лондон в прошлом году.