– Да брось ты…

– Серьёзно. Они подумают, что это вы заставили Леди принять своего бастарда и обвели вокруг пальца Пер-Моншаль и соседей. Кроме того, будет объяснено отторжение Леди к этой дочери.

– Ну и зачем мне это? – устало спросил Лорд.

– Во-первых, Леди помнит, что сделала. Во-вторых, помнит один мужчина, если жив. Едва ли он может иметь абсолютную уверенность в своём отцовстве в случае с замужней дамой. Может, и мать решит пойти на попятный и принять дочь… но мосты сожжены.

Лорд посмотрел на свежие черты мальчика, вспоминая сколько несправедливостей совершил в отношении него и его матери… Их мосты не сожжены? Его Маркус все промахи списал одной фразой – отец не знал о его существовании. Оставался грех в отношении матери, и всё – но Маркус не видел её, по смерти или иной причине. Птахи не настраивали его против кого-либо, и грех трансформировался в причину жизни, которой мальчик не тяготился, чтобы за неё пенять. Он не рос, выслушивая обиды женщины, как дочери Лорда, склонные принимать сторону матери, хотя та погрешила немало и в ином замке оказалась бы выкинутой за ворота, и на новом месте жительства не могла рассчитывать ни на что более, чем нищенское существование.

Раздраконенный размышлениями Марвинг видел ночью сны и растревоженный ими проснулся с зыбкими нитями рассвета, вышивальными иглами проткнувшими-таки тяжёлый атлас оконных занавесей. Столбы кровати стояли голые. Лорд не любил пологи на постелях, закрывающие вид на комнату, так что почивающий пребывал в наивном незнании о личностях, шныряющих по покоям, с добром или худом.

Военные привычки не оставляют в миру. Марвингу требовалось видеть поле действий во всех направлениях, поэтому на его территории несмотря на некоторый беспорядок не было громоздких вещей, заслоняющих дверь или окна, а спрятаться можно было только в пыли под постелью. Да и там было узко, с брюхом не пролезть. Эта комната была его сызмальства, как только вырос из кроватки под боком супружеского ложа родителей. После венчания с Леди для них были выделены новые покои с прилегающей гостиной для молодой жены, где ей надлежало заниматься воспитанием маленьких наследников. Несколько лет назад Лорд переехал из иллюзии супружеского единомыслия.

Мужчина какое-то время сидел на кровати, то ли запоминая, то ли забывая образы видений. В последнем преуспел больше и вздохнул, разбирая в успокоившейся груди облегчение.

Комната была в пастельных тонах и не обнаруживала следов пребывания мужчины. Здесь было много зеркал и безделушек, и всегда стояли живые цветы, а на худой конец – сухоцветы. Мебель вся была аккуратная и нарядная в свежих атласных покрывалах.

– Моя Леди, – поклонился Кельвин.

Хозяйка Пер-Моншаля в последнее время не ощущала себя таковой, только в устах верного слуги не мерещилась издёвка. Остальные были ложно почтительны, либо оскорбительно сочувственны. Леди не хотела видеть даже собственных дочерей по утрам.

Кельвин бесшумно раздвигал занавеси. Поднос с ножками дожидался на столике с вышиванием – можно было не беспокоиться, что он испортит дорогой шёлк.

– Всё как вы любите, – Кельвин был сутул, но двигался с аккуратностью и проворством. На коленях Леди оказался её собственный поднос для завтраков. Чашка с подслащённым молоком дымилась, как и травяной отвар, постные хлебцы были намазаны мягким овечьим сыром с зеленью и на отдельной, любимой тарелке хозяйки лежал аккуратный кружок омлета. – Приятного завтрака, Леди…

– Ступай, – госпожа отослала слугу с благодушным вздохом, – знаю, тебе ещё собирать их всех на охоту…

– Желаю вам спокойного и приятного дня…

– Иди-иди.

– Доброе утро, советник, – поклонился Кельвин, вторгаясь в комнаты Эсхеларца с принадлежностями для умывания. Вещей было много и непонятно, как исхищрялся человек удерживать их в руках все сразу. Здесь не любили изобилия вещей, но то, чему дозволялось стоять в этих стенах всё было дорого и хорошего качества.

Эсхеларц уже сидел на постели, хоть и в ночной одежде, и тихонько вздыхал.

– Занятой день, советник, – почтительно отметил Кельвин, закатывая просторные рукава на худых для воина запястьях – воинская карьера Эсхеларца сразу сошла в сугубо стратегическую, минуя боевую. Мужчина только потянулся к наполненному тёплой водой керамическому тазу, а Кельвин уже успел обработать низ его лица помазком в белой пене и приступить к бритью, не смущаясь тем, что обриваемый не прекращал двигаться, намыливая руки чуть не до локтей и щедро оставляя мокрые пятна на рубашке.

– Утомительный, – согласно кивнул Эсхеларц, вырываясь, чтобы смыть остатки пены.

– Вам нужно обязательно позавтракать, – Кельвин вытер случайные капли, попавшие советнику на волосы и передал ему мягкую щётку, которыми в основном пользовались женщины. Эсхеларц расчесался, без слов осведомляясь о достигнутом внешнем виде.

– Порядок.

– Не хочу… – последовало на прежнее замечание. – Целый день в седле, кишки наружу через рот попросятся…

– Вам нельзя так относиться к развлечениям Лорда, – предостерёг Кельвин.

Эсхеларц снова вздохнул, давая понять, что разговор идёт по заезженному мотиву и уже не пробуждает ярких эмоций:

– Знаю, знаю…

– Я принёс вам ромашку с шиповником и немного постных хлебцев. Когда они проглочены, через рот уже не выйдут…

Советник невольно заулыбался, находя слова слуги не только забавными, но и не противоречащими истине.

– Вам помочь одеться?

– Ох, Кельвин, я всё-таки не Лорд. И не болен. Ступай, боюсь представить, сколько у тебя ещё дел.

– Только отнесу вашу одежду прачкам.

– Доброе утро, мой Лорд!.. Вы уже проснулись? Плохо спали?

– Снилось чего-то, – уже одетый Марвинг чесал грудь прямо сквозь рубашку. Щетина кое-где торчала на выбритом лице, как чахлые деревца на болоте, низ лица скривился, будто Лорд отведал чего кислого.

– Вас ждёт отличная охота!

– Надеюсь… – Лорд уже вышел из своих покоев. Дверь хлопнула, разогнанная тяжёлой лордской рукой. Другая на ходу сгребала еду с подноса, который для него поддерживал Кельвин. Спустившись к конюшням, Марвинг плотно наелся и притормозил, чтобы запить сухомятку тонизирующим травяным настоем с мёдом.

– Что мой конь?

– Хорошо отдохнул, напоен и почищен. Дайте ему морковки для затравки, большего пока не надо – после охоты.

– Добро… Позаботься о моём парне.

– Слушаюсь, мой Лорд!

Эти комнаты были изрядно заставлены как мебелью, так и забиты статуэтками и плодами труда женщин, которым было нечем развлечься кроме рукоделия на протяжении лет. В их бы руки да взаправдашнее шитьё, а не цветные тонкие нити – цены бы не было, весь бы замок с ног до головы одели!

– Доброе утро, леди Клария! Сегодня день охоты, я пришёл за собаками.

Старая леди уже чинно сидела в своём кресле, медленно завтракая. Завидев Кельвина, она закряхтела, возвращая голос со сна.

– Им давно надо побегать… загрустили!

Свора действительно была на взводе, чуя охоту, будто заранее получила лордское приглашение. Комнату то и дело волновало не сдержавшееся тявканье и скулёж.

– …Как там мой сын?..

– Плохо спал, но охота поднимет ему настроение!

– Как всегда, – неудивлённо буркнула дама. – Отведи ему моих собак и позаботься о моём внуке…

– Слушаюсь, леди! – с гавканьем и подскакивая вылетел из комнаты Кельвин.

Покои были просторны и щеголяли в равной мере как богатством, так и военной амуницией на самой разной стадии изношенности. Здесь были яркие ковры и блеск металла, добротные мундиры и расписная посуда качества такого, что не увидишь на ужинах в зале приёмов. Как бы то ни было, у гостиной был свой шарм, даже если в постояльцах его не было.

– Где тебя Шах носит?! – нелюбезно поприветсвовал Вагенбранц-старший, используя титул военного союзника Пер-Моншаля как нечто нечистое. Таким был дюк-кнехт, предвкушающий охоту. Все дюк-кнехты любили охоту, и к Вагенбранцам приходилось являться к первым, помогая правильно повесить оружейную сбрую, параллельно выслушивая потоки брани в отношении всего, что попадалось аристократам на глаза.