Мужичок побаландал баранку в чае, шумно глотнул и снова уставился на Александра.

– Где-то я тебя видел. Хотя какая разница. Столько людей мимо ходит, всех не упомнишь. Ну, все, – Назар допил чай, хлопнул себя по коленям и поднялся, – спасибо, хозяйка, надо мне поторопиться. А то на паром опоздаю. Весной с артелью за новый дом возьмемся. Да и сейчас делов хватает. Еще долго появляться не буду здеся. Ну, пойду служить людям и Отечеству.

– Возьмите меня в артель! – неожиданно для самого себя, попросил Саша.

Мужик, уже стоявший у дверей, резко повернулся.

– А чего мне делать-то с тобой? На тебя ветер дунет, ты и улетишь.

Назар, прищурившись, стал накручивать на палец свою бородку.

– Я не подведу, не сомневайтесь! – умолял юноша, – возьмите только, прошу! Избы и бани в деревне ставил. А чего не умею – научусь.

В карих глазах светилась робкая надежда.

– Вот ведь, свалился на мою голову, – заворчал Назар, – да что с тобой делать, пойдем. Если соберешься за минуту.

И мужик уставился на подарок Голубевых, большие настенные часы, висевшие у Марфы между окон.

Сашке собраться – только подпоясаться. Легко накинул дорожный плащ. Марфе Семеновне тихо сказал:

– Оставлю пока у вас памятку.

– Хорошо, Сашенька, у меня сохранней будет, пока ты жизнь свою не построишь. А так хоть заглянешь еще, меня, старуху, порадуешь.

Марфа грустно улыбнулась, обняла внучка.

– Готов, штоль? – недоверчиво покосился на Сашку Назар. – Ну добро, пойдем. Будь здорова, Марфа, не хворай.

До переправы шли молча. Александр сам не до конца понимал, зачем напросился в артель, но слова Назара про служение совпали с неотступной мыслью, пульсировавшей в голове после матушкиного дневника.

Уже у Волги Назар высморкался в сторону и важно заявил:

– В артели я старшой. Меня слушать беспрекословно, – он зыркнул острыми глазками и стал зачитывать неписаный свод правил: – не ныть, на жизнь не жаловаться, на кровати не валяться. Работаем с утра до позднего вечера. Цельный месяц на свободный отдых, раз в год. Ходи куда хошь, гуляй, веселись, но чтоб к сроку на месте был. Живем в бараке, все вместе. Семейные отдельно, ну да ты, видно, не из них. Мужики у нас сурьезные, спуску не дадут. С весны до осени – строим. Зимой и в непогоду внутри работаем. Господам купцам лепные потолки да стены делаем. Всему научились за столько лет. Ну как, не передумал еще?

– Нет, не передумал, – твердо отозвался Александр.

– Ну-ну, поглядим, – цепкие глазки задержались на сосредоточенном взгляде Саши.

***

Катерина Петровна, сестра покойного Александра Голубева, с досадой проводила очередного купца.

«Он еще пожалеет, цена ему не нравится! Глушь, видите ли!»

Она прошлась по печальной террасе.

«Расползлись, негодяи, как тараканы, даже порядок навести не могут, знали же, что я буду. Еще старикан этот вздумал помереть…»

Она злилась на всех вокруг, хотя понимала, что здесь не осталось почти никого, в скрытой близким лесом старинной усадьбе. Старик-приказчик умер, именно он берег и хранил господский дом от запустения. Крестьян Катерина не жаловала, никогда и близко не подходила к их домам, но считала, что они обязаны встречать ее хлебом-солью и быть при параде. Но в этот раз про нее словно забыли. Она с силой ударила кожаной перчаткой по старым перилам, тяжело села в бричку и прикрикнула на неуклюжего кучера.

***

За работой месяцы пролетали незаметно. Всю зиму, кроме праздников, артель трудилась в недавно отстроенном доме купца Петрова: лепные потолки, стены… Руки и ноги гудели с непривычки, Саша только и успевал добираться до своего уголка в бараке, где моментально засыпал. Он был даже рад, что на тяжелые, как камни, раздумья просто не хватает сил.

Первое время Назар, будто проверяя Сашку, нагружал его работой больше других. Было сложнее еще и потому, что мужики знали свое дело, а Саша только учился. Старшой сначала постоянно искал, к чему можно было бы придраться, но все чаще только довольно хмыкал и хлопал паренька по плечу.

– Это тебе не баня в деревне, – заметил Назар, глядя на Сашку, с восхищением застывшего перед законченной работой.

Молодой купец, Степан Васильевич, подкручивая тонкие усики, важно расхаживал по своим, еще пустым, владениям.

– Скоро жену сюда приведу, – между прочим заявил он и, не дождавшись поздравлений, ушел осматривать другие комнаты.

Конечно, Саша уже видел что-то подобное в усадьбе, но теперь он знал, как это делают человеческие руки. И его руки в том числе. Весь в белой мелкой пыли, словно поседевший, как и вся артель, Александр с мальчишеским восторгом вдруг подумал, что когда-то неизвестные мастера вот так же работали в доме отца. Он повернулся к Назару и выдохнул:

– Как же хорошо!

– Это еще что, – хмыкнул мужик, внимательно щурясь на Сашу, – вот когда ты дом с фундамента выстроишь…

Он не договорил, словно какая-то мысль осенила его:

– Вспомнил!

Назар хлопнул себя по коленям.

– Ты, Сашка, не родственник, случаем, господ Голубевых? Уж очень ты на сынка ихнего похож! Как же звали-то его…

Глаза юноши потемнели.

***

– Ну как, Александр Петрович? – почтительно спросил Елисей, убирая остатки лесов из только что отделанной комнаты.

– Прекрасно! – выдохнул запачканный белой пылью паренек. – Отцу понравится!

– Вот и славно. Назар, помоги.

Крепкий юркий мужичок с темной бородкой ловко подхватил оставшиеся от лесов доски.

– Вы б умылись, милостивый государь, – строго заметил он, пробегая мимо Александра, – не то Петр Васильевич осерчает.

Мальчишка звонко рассмеялся:

– Не осерчает! А Марфа Семеновна еще и порадуется! Правда, Гриша? – Саша задорно подмигнул стоящему рядом своему ровеснику, сыну Марфы, и тряхнул побелевшими волосами.

– Батюшка, поедемте прямо сейчас домой, а? – Гриша озорно сверкнул серыми глазами на Елисея и размазал белую пыль по лицу.

– А отчего бы и нет! – внезапно подхватил строгий обычно артельный староста. – Повеселим Марфушу.

Назар неодобрительно покачал головой, а Александр Петрович Голубев уже седлал лошадей в конюшне обновленной летней усадьбы. Он был еще совсем мальчишкой, не знавшим горя. Скоро, с помолодевшим от неожиданной шалости Елисеем и его сыном Гришей, они выехали с укрытой деревьями проселочной дороги и понеслись по берегу Волги. Белая пыль смешалась с дорожной в волосах и на разгоряченных лицах.

Вдруг они услышали крики отчаяния и голоса, звавшие на помощь, где-то у самой воды. Две лодки, отплывшие от берега, до отказа наполненные людьми, перевернулись. Все трое, не раздумывая, бросились в холодную Волгу…

Артель, довольная законченной работой, не спеша двигалась вдоль берега с Назаром во главе, когда над водой раздался надрывный, почти детский, плач. Гриша в голос рыдал над Елисеем. Саша, опустившись на колени, закрывал лицо руками и глотал слезы. Им удалось спасти всех, но сам артельный староста, муж Марфы Семеновны, ударился головой о лодку, закружившуюся в водовороте. Тонкие алые струйки разбегались в воде от умытого, разом побледневшего лица. Мальчики вытаскивали Елисея последним…

Марфа готовила праздничный ужин: сегодня артель должна кончить работу, значит, на короткий отдых домой вернутся муж и сын, непременно с гостями. Когда на пороге послышались шаги, она радостно побежала встречать родных, да так и замерла, увидев белого как снег бездыханного Елисея на руках суровых мужиков, оцепеневшего от горя сыночка Гришу и внезапно повзрослевшего выкормыша Сашку. Черной тучей горе опустилось на овдовевшую избу. А беда никогда не приходит одна: после смерти отца тяжело заболел Гриша. Растаял на глазах, как свеча. Саша вытаскивал Марфу из страшного опустошающего горя. Долго она не могла оправиться, а потом закрылась от людей. Только Сашка да немногословные мужики из артели, изредка заглядывавшие на огонек, знали глубину ее раны и не лезли с ненужными расспросами. За что она и любила их всем своим истерзанным, скрытым от чужого глаза, сердцем.