— Благодарю вас, всё хорошо.
— Значит, сначала будем беседовать, — заключил он.
3. Первый урок
3. Первый урок
Я ещё раз оглядела его — беседовать нужно, всё верно. Кто он — преподаватель? Профессор? И чего — магии? Некромантии?
— Вас, Ольга Дмитриевна, рекомендует Соколовский, и с его же слов — Болотников. И я готов вас выслушать.
— Выслушать? — я-то думала, мне сейчас расскажут, куда идти и что делать.
— Конечно. Мне нужно будет придумать для вас особую программу, которая бы включала в себя всё, вам необходимое, и при том исполнилась бы в самые короткие сроки, как просил меня Болотников, ибо он желает поскорее включить вас в число своих служащих. Понимаю его, но сказал прямо — меньше года не выйдет никак.
Меньше года? Я думала, года четыре, как дома, или хотя бы два-три, как в колледже. Наверное, что-то из этого я сказала вслух.
— Можно и три, и пять, — закивал Пуговкин. — Лишним не будет. Но у нас с вами, Ольга Дмитриевна, определённая задача: научить вас быстро и хорошо. Научить вас максимально тому, что вы сможете взять. Вы-то готовы? Что-то не вижу радости на вашем лице.
— Готова, — вздохнула я. — Я всегда готова учиться. Просто… я ещё не до конца освоилась со своим новым положением.
— Что же, и дорога из Сибири не помогла? — усмехнулся он. — Болотников думал, что поможет, даже одну из лучших своих сотрудниц выделил вам в компанию, чтобы, значит, скучно не было.
Вот как? Освоиться с силой? Или освоиться с новой собой? Сложно сказать, помогла дорога или нет.
— Не знаю. Всё это… странно. Я никогда не думала, что окажусь магом.
Он усмехнулся хищно, и запечатал пальцами дверь.
— Вот потому я и говорю — рассказывайте, Ольга Дмитриевна. Всё, что считаете нужным. Как так вышло, что вы жили себе, не тужили, а потом вдруг из вас сила полезла. Правда, те испытания, что вам выпали, не могли силу не пробудить, раз уж она исходно была. Но никто же не ожидал, правда? Странно всё это, и чтобы понимать, чему и как вас учить, я должен понимать, кто вы, что вы и что вы можете.
Всё это звучало справедливо, и я начала с начала — то есть, с пробуждения в Егорьевском переулке, а после — в железнодорожной больнице у доктора Зимина. Как познакомилась с помянутым Соколовским, как он поименовал мой крестик некромантским и пугал меня серебристым щупальцем из ладони, как оказалась в доме Софьи Людвиговны, и чем всё это завершилось.
— Покажите крестик, — потребовал Пуговкин.
Я достала шнурок из-под одежды, показала.
— Снимайте, — сказал он.
— Как снимать? Нельзя же? — не поняла я.
— В этой комнате вы никого не напугаете, а других не коснётся. Я же должен знать, как велика ваша сила.
Я посомневалась немного, но потом решила — а вдруг он знает, что говорит? Раз целый профессор? И сняла шнурок с шеи.
И забыла, как дышать. Потому что откуда-то изнутри, из меня плеснулось… что-то страшное, серебристое, оно не подчинялось мне совсем и стремилось наружу, не просто из меня, но и за пределы этой комнаты.
— Дышите, Ольга Дмитриевна, дышите, — услышала я смешок откуда-то снаружи.
И впрямь попробовала дышать. Получилось. Запоздавший луч солнца мазнул по стене… и посеребрил это самое, которое лезло наружу. И как же это оказалось красиво!
Как заснеженная равнина под солнцем. Как много инея на ветвях деревьев после ночного тумана. Как драгоценные камни из сокровищницы.
А потом солнце ушло… и оно осталось просто серым. Пепельно-серым. Хищно-серым.
— Попробуйте втянуть обратно, — командовал откуда-то снаружи Пуговкин.
Как втянуть-то? Объяснил бы сначала. Я попыталась вдохнуть, втянуть в себя воздух… не выходило. Воздух втягивался, да и только, и то тяжеленько выходило. А всё это, серое и непонятное — нет. Оно шевелилось, рвалось наружу и рвало меня — в разные стороны. Это уже не было красиво, но — сначала неприятно, а потом и вовсе мучительно.
— Надевайте обратно, — вздохнул он после нескольких моих бесплодных попыток.
Я попробовала поднять руки… не тут-то было. Руки не поднимались, совсем. Как после той памятной ночи, когда случился стихийный выброс, так это назвал Соколовский. Я ещё раз попробовала… и со стоном закрыла глаза.
Почувствовала, как на меня надевают мой крестик обратно… и выдохнула. Стало проще, и дышать тоже, потому что меня больше не рвали на части. Но и внезапно обострившиеся перед тем чувства вдруг снова стали обычными, нормальными, как у человека, а не как у чудища неведомого.
— Что это… такое? — прохрипела я.
Пуговкин улыбнулся.
— Это, голубушка Ольга Дмитриевна, ваша сила. Обычно сила мага смерти рождается вместе с ним, и просится наружу тут же, как только он появился на свет. Случается, что и позже, но к школьному возрасту такие маги всё одно уже про себя знают. Понимаете, мир наш таков, что это непременно случается. Сама смертная изнанка мира зовёт, и ищет выход, а она всегда его ищет, и каждый новый некромант для неё — это тот самый выход в мир живых. Поэтому некроманты раньше других осознают себя магами, ведь Смерть не дремлет. Именно мы, имеющие доступ к этой страшной и неодолимой силе, стоим между миром живых и мёртвых. Это великая обязанность и великая честь. Нам дано немного более, чем прочим магам, но и жить нам труднее, и спросят с нас строже, когда придёт час. А всё потому, что Жизнь и Смерть — вечные враги, вечные соперники, вечные друзья и вечные возлюбленные. И мы приглядываем, чтобы ни одна из великих сил не взяла верх, а мир наш пребывал в священном равновесии. И вам, голубушка, тоже выпало приобщиться, гордитесь!
Он говорил так, что его хотелось слушать и слушать. Хорошо говорил.
— И что же, есть и маги жизни тоже? — спросила я, чтобы хоть что-нибудь спросить.
— А вы не знаете, да? Есть, как не быть. Только — встречаются ещё реже, чем некроманты. Немного силы жизни есть у каждого мага-универсала. У нас с вами нет, мы сильны другим. С ними случится чего — они восстановят свой первоначальный облик и силу той самой жизненной компонентой, а нас с вами просто не возьмут до срока, — усмехнулся Пуговкин.
Это было… очень странно и вообще необычно. Меня учили другому и по-другому. А сказок вот таких не рассказывали.
Я обнаружила, что почти лежу в кресле, попыталась сесть прямо… но не нашла в себе сил на это простейшее действие. Совсем не нашла. Дрыгнула руками — и всё.
— Это у нас с вами, голубушка, случился первый урок. А теперь будет второй, — сказал Пуговкин, подошёл, присел на подлокотник и взял обе мои ладони в свои.
Я не поняла — это ещё что и зачем? Но он только усмехался, и… я внезапно ощутила, что от его ладоней к моим тоненькой струйкой течёт… что-то. И от этого мне становится легче дышать, и вот я уже могу приподняться, выпрямиться и сесть нормально. Так, стоп, что-то такое, кажется, делал Соколовский… там, в доме Софьи. Он… тоже помогал мне, выходит?
— Есть ли у вас жених, Ольга Дмитриевна? — интересовался тем временем Пуговкин.
— Нет, — пошевелила я головой, голова всё ещё шевелилась слабо. — Откуда бы? — вспомнила, усмехнулась. — Был тут один, желал, чтобы я составила счастье его жизни, а как услышал про мага, так и сбежал сразу же.
— Неужто простец решился? — хмыкнул Пуговкин, поднялся и стряхнул руки. — Ладно, о том ещё подумаем. Но жениха бы вам, а после и мужа, попроще будет-то.
— Попроще? — я не понимала.
— Именно, именно. Я вижу, что вы не знаете о магах и магии ничего, совсем ничего. И мне весьма любопытно, как так сталось. Сейчас я велю принести вам пирогов каких, что ли, перекусить и восстановить силы, и чай пусть свежий несут, паразиты. И вы расскажете, откуда вы такая у нас взялись.
4. Решиться и рассказать
4. Решиться и рассказать
Я воспользовалась паузой, пока несли чай и пирожки, и пыталась собраться с мыслями. Потому что вообще-то я даже Соколовскому не сказала прямо, кто я и откуда. Побоялась. Страшно мне. Сейчас, если честно, я была рада, что ни слова ему не сказала, потому что… потому что. А вот стоит ли доверять его учителю?
