Но… это ещё не завтра. А пока — мы едем-едем-едем. В далёкие края.

Путь до Москвы занял одиннадцать дней. Ничего так. Рождество послезавтра, и потом Новый год, и я встречу его уже там, куда мне назначено прибыть.

Гордей Платонович спросил у нас, где мы остановимся, но Ева покачала головой и ответила, что вскоре возвращается обратно в Сибирск, ибо там дела, а я честно сказала, что пока сама не знаю, меня должны встретить. И точно, поезд уже ехал меж сортировочных, складов и чего-то подобного, а Ева связывалась с кем-то. Я не сразу поняла, что она делает, потому что она взяла зеркало и стала говорить в него, как в телефон при громкой связи. И ей оттуда отвечал мужской голос — что всё в порядке, и скоро будем.

«Скоро» оказалось ещё почти через час, потому что паровоз наш тащился еле-еле, но — дотащился. Мы уже только не подпрыгивали от нетерпения — потому что хотелось на твёрдую землю.

— Троицкий вокзал, — сказал Гордей Платонович.

Он помог нам обеим выйти из вагона, и внимательно осмотрел видного седовласого мужчину, поджидавшего на перроне, и подошедшего, едва мы появились.

— Здравствуйте, Ева Аркадьевна, представьте меня вашим спутникам, будьте добры, — он прямо ощупал взглядом и Гордея Платоновича, и меня.

— Ольга Дмитриевна Филиппова, ваша будущая студентка. Гордей Платонович Липин, коллежский асессор по железнодорожному ведомству, — сказала она. — А это…

— Пуговкин я, Афанасий Александрович, — сообщил он с лёгким поклоном.

2. Профессор Пуговкин

2. Профессор Пуговкин

Этот самый Пуговкин как-то очень лихо командовал — добыть из багажного вагона мои чемоданы, у Евы-то с собой только саквояж, подогнать экипаж поближе, готовиться таскать и грузить. Всё оказалось в порядке, и чемоданы, и машинка, выгрузили на перрон, а дальше он уже велел — нести в экипаж.

— Ольга Дмитриевна, вы позволите позвать вас магической связью? — спросил тихонько Гордей Платонович.

— Конечно, — я не сразу поняла, о чём вообще речь, но потом вспомнила, что нормальные маги умеют говорить в зеркало, как в телефон, это я не умею.

Но может быть, меня научат?

А пока я распрощалась с инженером и села в экипаж, Ева разместилась рядом, а встретивший нас маг уселся напротив.

— Как прошло путешествие? — вежливо поинтересовался он.

Я молчала, и отвечать принялась Ева. Судя по всему, это было уже не первое её путешествие по Транссибу, ей было с чем сравнить, она и сравнивала. Летом ей понравилось больше, как я поняла, потому что не нужно одеваться, чтобы выходить наружу на станциях. Ну, тут я и спорить не буду, так и есть. Ещё, оказывается, в нашем вагоне имелась какая-то магическая обвязка — чтобы не дуло от окон и не было слишком холодно или слишком жарко. Магический кондиционер? А так бывает? Впрочем, если в доме Софьи Людвиговны были какие-то магические навороты, то почему им не быть в других местах, например — в вагоне первого класса?

Я так поняла, что Ева тоже увидела господина мага впервые, но она вполне живо разговаривала и спрашивала о каких-то новостях, здешних и глобальных. О назначениях каких-то чиновников, о премьерах в театре, об императорских указах, касающихся жизни в Восточно-Сибирской губернии. Мне было нечего ни сказать, ни спросить, я молчала.

Долго ли, коротко — мы куда-то прибыли. К какому-то двухэтажному домику за забором, даже не домику, а целому особнячку. Нам отперли ворота, и экипаж остановился у крыльца.

— Прошу, дамы, — хозяин улыбнулся нам обеим, вышел в распахнутую слугой дверь и предложил выходить нам.

Ева улыбнулась ему и легко выскочила наружу, я вышла за ней. Далее было крыльцо и небольшие сени, снега у них там было немного, даже на унты не успел налипнуть. И вообще потеплее, чем в Иркутске, тьфу, Сибирске, как бы он ни назывался.

У нас приняли шубы, пригласили проходить, мы и пошли. Гостиная — с двумя диванами и парой кресел, и меж ними столики — сесть компанией и пить чай, так, наверное. Чаю нам и предложили сразу же, сказали — обед чуть позже, а чай прямо сейчас.

— Я бы хотела, господин профессор, чтобы вы сразу же подписали моё предписание, хорошо? — спросила внезапно Ева. — Меня ждут обратно чем скорее, чем лучше.

Я не поняла, что за предписание, и почему обратно, но хозяин дома не удивился нисколько. Он кивнул, взял поданную ею бумагу, глянул и подписал. После чего Ева достала зеркало и повозила по нему пальцем.

— Ваше высокородие, я готова возвращаться, — сказала только.

И что же? Тут же прямо перед ней возникла та штука, такая, мутненькая, овальной формы, я видела её однажды. Ева подхватила саквояж и шубу, которую поднёс слуга, поклонилась хозяину, помахала мне.

— Свидимся ещё, Оля, когда вернётесь, — и шагнула в эту штуку, и пропала в ней.

Штука схлопнулась.

А что, так можно было? Меня-то почему поездом везли?

— Располагайтесь, Ольга Дмитриевна, — кивал мне тем временем хозяин. — Или вы тоже желаете куда-то бежать?

— Я пока не слишком понимаю, куда могу бежать, — покачала я головой. — И не уверена, что это нужно. И в Москве я впервые, — вот в этой Москве.

— Ничего страшного, освоитесь. Мишка сказал, он что-то вам передал для меня?

Я не сразу поняла, что «Мишка» в данном случае означает «господин Соколовский, маг-некромант, чиновник для особых поручений и прочая».

— Да, верно, — пришлось открывать саквояж и разыскивать в нём конверт с документами.

А в конверте — другой конверт, предназначенный для этого вот господина. Конверт, правда, нашёлся без проблем, и я его отдала.

Пока Пуговкин читал большой опус мелким почерком, я немного побеспокоилась — что там наговорил про меня этот самый… Мишка? В дороге мысли то и дело возвращались к той нашей последней встрече, когда… Нет, я не жалела. Как это — лучше пробовать и жалеть, чем не пробовать и жалеть? И я сто раз спросила себя, если б он сказал, что формально не свободен, отправила бы я его восвояси в тот же миг или нет? Вообще с женатыми я никогда не связывалась, не привлекало меня это всё, чем развлекались иные приятельницы — отобью, я лучше, я красивее, уведу и всё такое. Кто-то уводил, кто-то нет, и маялся потом годами от необходимости делить мужика с другой. Одна даже сына родила от такого, и мужик являлся к ней изредка, маячил перед носом, дарил сыну подарки и исчезал снова. А всю повседневность она везла на себе. Поэтому… больше, конечно, трогать его не будем, даже если доведётся свидеться, пусть идёт к своей невесте, кто она там есть. И о глупостях всяких, вроде того, что снова выбирают не меня, тоже думать не следует, ничего хорошего от таких мыслей нет, вред один.

Лучше посмотреть на этого самого Афанасия Александровича. Лет ему, как мне показалось, около шестидесяти. Волосы кудрявые, местами даже всклокоченные. Глаза, как я успела заметить, чем-то напоминали глаза Соколовского — серо-стальные. А во всём прочем — обычный мужчина, я таких в этой реальности видела множество. Сюртук, жилетка, часы, сорочка в мелкую складочку, галстук. На пальце — перстень с огранённым камнем, камень посверкивает в лучах заглянувшего в комнату заходящего зимнего солнца.

И комната такая… не бедная. Оформлена со вкусом, и обои тканевые, синие, красивые, с каким-то китайским рисунком — цветы и птицы, и шторы в тон, и обивка мебели. Ваза китайская в углу, по ней мелкая роспись — много-много китайцев что-то делают. И на стене тоже что-то вроде картины, роспись по ткани — китайская девушка в их традиционном платье и всяких украшениях. И веера с драконами вокруг той картины. Хозяин неплохо смотрелся бы в каком-нибудь шёлковом халате, подумалось почему-то мне. Кстати, чай нам подали тоже в китайских чашках.

— Отчего же вы не пьёте чай? — глянул он на меня. — В дороге надоел? Есть ещё и арро, я не пью его под вечер, но если желаете, сварят.

Что есть арро? Кофе, что ли? Я покачала головой. Сначала нужно понять, что дальше.