– Хорошо, – сказал умерший, с легким подозрением рассматривая вход в распределительный центр, – спасибо за…

– Давайте быстрее, – с раздражением поторопила его завканц. – Не задерживайте.

Дождавшись, когда Петров исчезнет в арке, Лидия Адамовна прикоснулась перстнем к медленно тающей строчке в листе Реестра, устало прикрыла глаза и после секундного головокружения вновь оказалась в своем кабинете, прямо перед носом у перебирающего бумаги зама.

– Лидия Адамовна? Вы в порядке? – настороженно уточнил Иван Борисович.

– Все хорошо, – мрачно сказала завканц, пытаясь понять, откуда в ее окружении взялось столько сочувствующих: сначала Петров, теперь заместитель. – Сложный клиент. Писатель и журналист, чтоб его.

Какое-то время Лидия Адамовна ворчала по инерции, потом замолчала – к явному неудовольствию жаждущего подробностей зама. Она, может, и хотела поделиться впечатлениями, но не была уверена, что сможет внятно объяснить, почему ее так раздражали банальные «спасибо» и «пожалуйста» от умершего писателя. К тому же ей ужасно хотелось спать.

Пару минут завканц раздумывала, не стоит ли выгнать зама и прилечь в кабинете, но потом решила, что нужно все-таки добраться до дома и залезть под душ. К тому же ей следовало переодеться, а то в заляпанном кровью мундире она сама выглядела как с войны. Об этом тоже любезно сообщил заместитель.

Завканц простилась с Иваном Борисовичем и направилась к выходу.

По пути к ней раза три попытались пристать с рабочими вопросами, но она устало отослала всех до завтра. Запал прошел. Может, ей и следовало сосредоточиться хотя бы на кадрах, но последние силы ушли на то, чтобы отбиться от жаждущего подробностей зама. Теперь завканц думала, что это неспроста. Иван Борисович очень любил докладывать «куда следует», и последнее, что собиралась делать завканц, это признаваться в нарушении регламента.

***

Лидия Адамовна обитала в служебном общежитии в двух кварталах от работы. У нее была очень уютная комнатка в углу первого этажа, совсем рядом с общей кухней.

Завканц заселили сюда еще при переводе в Москву. Раз в пятилетку она собиралась заняться жилищным вопросом и выбить что-то получше, но на работе непременно приключался очередной завал, и вопрос откладывался. К тому же бюрократии Лидии Адамовне хватало и на работе, а тут нужно было ходить по собраниям и добиваться включения в списки, и это представлялось ужасно утомительным. Завканц успокаивала себя мыслью, что новую квартиру ей могут дать на другом конце города, как заму, и она тоже будет постоянно опаздывать.

Так что Лидия Адамовна предпочитала жить в общежитии и добегать до работы за десять минут. Хотя сегодня она еле ползла от усталости.

Обычно завканц поднималась на крыльцо, сухо кивала вахтеру, сворачивала направо, недовольно смотрела на выкрученные лампочки в общем коридоре и принималась шарить по карманам, вспоминая, куда убрала ключ.

Но в этот раз она так и не попала к себе. Ее окликнули, когда она проходила у соседнего дома.

Голос был незнакомым.

– Лидия Адамовна?

– И вам доброго дня, – устало ответила завканц.

Обернуться она не потрудилась. Народу в общежитии было много, соседи постоянно менялись, еще к ним то и дело приезжали гости, поэтому Лидия Адамовна не собиралась запоминать всех и каждого. По именам она знала только соседей по коридору, хотя и здоровалась с каждым встречным.

– Не торопитесь…

– У вас какой-то вопрос? – с раздражением обернулась завканц… и наткнулась взглядом на мешок с картошкой.

Большой такой мешок, грязно-серо-коричневый. Чуть выше ее головы, почему-то.

И с прорезями для глаз.

Завканц попятилась, оступилась и больно ударилась затылком о стену дома. В глазах на миг потемнело, а в следующую секунду завканц схватили за шею и рывком подняли на ноги.

Лидия Адамовна знала, что нужно кричать. Общежитие совсем рядом, и на ее вопли кто-нибудь да прибежит.

Но вместо крика она почему-то стояла и вспоминала, где видела эту страшную маску из картофельного мешка. Как же там было, как? Человек-в-картофельном-мешке потрошил тело, привязанное к столу?

Да, он потрошил, но завканц, невидимая, неслышимая, шагнула из-за черты и забрала у него жертву. Подарила ей легкую смерть. Отняла ее у другого. У невиновного.

И теперь человек-в-картофельном-мешке пришел мстить.

– Что вам нужно? – безнадежно спросила завканц.

Ей никто не ответил. Глаза под мешковиной – самые обычные, зеленовато-карие – смотрели устало. Казалось, человек под маской выполняет скучную и нелюбимую работу. Наверно, у него тоже был свой регламент.

И длинных бесед с жертвами он явно не предусматривал.

Завканц поняла, что нужно бежать, но жесткая скользкая рука на ее шее сжалась, воздух куда-то исчез и мир подернулся алыми полосами.

И не осталось ничего, кроме боли.

05.07.1942

г. Ростов-на-Дону. Министерство смерти СССР, Распределительный центр № 2 по Ростовской области

Е.П. Катаев (Петров)

– …

– Евгений Петров? А он-то откуда взялся? Мы же его высаживали…

– Да, точно, он. Пошли, не будем будить.

Петров шевельнулся, просыпаясь. Он лежал на старом, насквозь продавленном матрасе: одетый, в гимнастерке и в сапогах. Рядом валялась полевая сумка и свернутая солдатская шинель. Помещение, где он очутился, напоминало просторный школьный спортзал, заваленный матрасами. Солнечные лучи пробирались сквозь открытые окна, освещая лежащих вповалку людей. Навскидку их было человек сто. Кто-то уже проснулся и негромко переговаривался с соседями, но большинство еще спали. Разговоры тонули в храпе и редком кашле.

Петров сел на матрасе, потер глаза и ощупал голову, чувствуя под пальцами хрупкую паутинку засохшей крови. Последнее, что он помнил, это общение с уставшей чиновницей из «Минсмерти», трехчасовую прогулку по затянутой туманом дороге и жутковатый рассказ про смерть Ленина. Предпоследнее: он летел из Новороссийска в Ростов в небольшом ленд-лизовском самолете марки «Дуглас». Летели низко, в прифронтовой полосе. Петров читал томик Диккенса, потом надоело, он встал обсудить что-то с пилотом, и в этот момент на хвост им сел фашистский самолет-разведчик. Пилот, Баев, свернул к кургану. Дальше они толи не рассчитали высоту и влетели в курган, толи их все же подбил «мессершмит» – Петров очнулся уже на земле, среди обломков «Дугласа». Он увидел людей, попросил воды… и все. Боль исчезла, но появилась бюрократия.

Чиновница из Минсмерти, которая, как он понял, вытащила его душу из тела и отвела в мир посмертия, не была расположена к разговорам. Петров непременно задал бы ей все триста вопросов, которые у него появились, если бы не видел, что она находится на грани нервного срыва. А так они успели обсудить убийство Владимира Ильича Ленина, орудующего в Москве маньяка с картофельным мешком на голове и кадровый голод в Министерстве смерти.

Евгений Петрович вынес из этой малопознавательной беседы мысль о том, что новый мир, очевидно, похож на старый. И что он, Петров, будет жить тут следующие двести лет – если, конечно, его не убьет какой-нибудь психопат в мешке. Думать о том, что он сможет встретить тут родных и близких, тех, кого хоронил и оплакивал, писатель пока опасался. Он чувствовал, что должен получше подготовиться к этой мысли.

Петров решил отвлечься и заняться другими неотложными делами. Он встал с матраса, огляделся и приметил группу людей в форме военно-морского флота, пробирающихся между матрасами в сторону приоткрытой двери с табличкой «Граждане, Проходите на регистрацию в пятый кабинет». Кажется, это были его знакомцы с лидера эсминцев «Ташкент», к которым он напросился на рейс в осажденный фашистами Севастополь. Они расстались в Новороссийске всего неделю назад!

– Сергей Филиппович?.. – окликнул крайнего моряка Петров.

Моряки обернулись. Среди них и вправду оказался Сергей Тараненко, боцман лидера «Ташкент». Другие товарищи тоже оказались знакомыми: Петров узнал командира батареи Роман Гиммельман, механиков Александр Кутолина с Василием Корягиным, старшину трюмных Федора Сапьянова и парторга Василия Смирнова.