– Я послал его подальше, – рассказывал флейтист. – Он обозвал меня гребаным вонючим ниггером, и я говорю – раз тебе так тошно, вон дверь, она не заперта.

После этой выходки капитан потащил флейтиста в американское консульство, но там ему не позволили его рассчитать.

– Консулу вообще не сдалось, чтобы по этой милейшей всемирной помойке шаталось всякое морячьё, – блаженно хохотнул Банджо.

– Вот уж нисколечко, – согласился флейтист. – Капитану он сказал, чтоб вел меня обратно на корабль, а мне – мол, чтоб пикнуть не смел. Я говорю, лучше бы мне дали расчет. А он мне: «Нетушки, мой мальчик, не на твоем веку. Поедешь домой к своим б’татам и дын’м, сэр. Вот черт! А хорошо бы сейчас домой, дыньки пожевать – сам не отказался бы». Он нарочно так говорил, проглатывая звуки, – издевался надо мной.

Флейтист с капитаном вернулись на корабль, и флейтиста перераспределили в столовую команды. Но он даже первое поручение не успел получить – уже сцепился с машинистом из котельной.

– С меня хватит этой грязной старухи, я увольняюсь! – вскричал флейтист, и капитан с превеликим удовольствием наблюдал за тем, как он с чемоданом наперевес спускается по трапу. Талуфа еще оставался на борту, его должны были рассчитать завтра. У флейтиста было десять долларов, и он сменял их на франки. Он снял комнату в Жольет и оттуда направился прямо в Канаву.

Завороженный, флейтист слонялся по дивному марсельскому рыбному рынку. Красные рыбины и голубые, серебристые, золотистые, изумрудные, топазовые, черно-коричневые, серо-стальные, полосатые, чешуистые, толстобрюхие рыбины, а еще дворняги и бродячие коты, что рычат и шипят друг на друга над выпущенными рыбьими потрохами. Большой рыбный город Марсель – со здешнего центрального рынка на маленькие развалы, в мастерские и кафе расползались склизкие, чешуйчатые, хладнотелые твари – для перепродажи, для готовки и бог знает для чего еще.

Свежий улов из бухты и рыба, доставленная из соседних портов. Рыбаки, притопывающие в своих высоких сапогах. Торговки рыбой, телеса которых заполняют всё пространство за прилавками. И рыбачки – в ярких платьях, плотных розоватых гетрах и деревянных башмаках, очаровательно беззаботные, щебечущие напропалую, две – несут корзинку, полногрудые, соблазнительные, хорошенькие, похожие в окружении товарок на две пышные лилии на озерной глади.

На тротуаре вокруг рынка в изобилии продавалась всякая снедь: куски сыра и масла, сушеная рыба, засоленная селедка и квашеная капуста, ветчина, колбаса, солонина, рис, мука, бобы, чеснок. Собаки замирали у ящиков и принюхивались. Кошки шмыгали вокруг. Одна, черная, лоснящаяся, вспрыгнула на бочонок с зелеными оливами, втянула воздух и выгнула спину дугой. Какой-то мальчишка со смехом ухватил ее за хвост; кошка спрыгнула на тротуар и пулей метнулась в переулок. Беременная женщина сунула оливку в рот, причмокнула от удовольствия и кликнула мальчика, чтобы тот отвесил ей немного.

Флейтист бродил среди всего этого пестрого скопления народу, домашних животных и съестного. Вид у него был такой, что даже в этой хлюпающей сутолоке он привлекал к себе внимание.

Его заприметил молодой рыбак с блуждающим взглядом, одетый в синий рабочий комбинезон. Запас английских слов у него был скудный, только-только чтоб привлечь внимание к прилавку, – но флейтист ответил ему по-французски, счастливый и гордый тем, что может пустить в дело свои школьные познания.

– Tu parle francais tres bien, – сказал рыбак.

– Vraiment?

– Mais out. Tu a un bon accent, camarade[23].

Флейтист аж раздулся от гордости. Они были в двух шагах от Жопного проулка, который, само собой, вел аккурат к рыбному рынку. Немолодая размалеванная проститутка с рыбой в руке нарочно налетела на них и, скорбно отряхиваясь, прошествовала в переулок.

– Ici on nique-nique beaucoup[24], – сказал белый рыбак с противной ухмылкой и, чтобы проиллюстрировать свои слова, в мерзком жесте постучал постучал кулаком в ладонь. И показал в сторону Жопного проулка.

Проулок этот был длиной в несколько ярдов, с парочкой питейных заведений, мясной лавкой и жалкими лачугами, где вышедшие в тираж бывшие городские хищники обретали свой последний приют. Унылые, сырые ночлежки, населенные отбросами пролетариата – молодыми провансальцами, греками, арабами, итальянцами, мальтийцами, испанцами и корсиканцами.

Склизкий, заваленный мусором тесный закуток, в котором ютились лишенные надежды уродливые старухи, проститутки, спекулянты – а еще собаки и кошки, которые без устали гонялись друг за другом, – жалкая, гадкая карикатура на обитавших здесь людей. Самое сердце низменной пролетарской любви – смрадной, злобной, жестокой. Канава, которую вместе со всем ее зловонным навозом, плавающим как ни в чем не бывало на самой поверхности, город предоставил самой себе. Не ведающие ни о чем моряки, угодив сюда, лишались сотен и тысяч франков; следы самых хладнокровных и самых нелепых убийств вели – со всего квартала – именно сюда. Здесь был в ходу небольшой фокус со шляпой: ее вырывали у непосвященного из рук, а кончалось тем, что он, понадеявшись на непристойное продолжение, прощался со всеми своими деньгами, а то и вовсе с жизнью.

Белый парень подвел смуглого к одному из кабаков; внутри живо выстукивала популярный мотив пианола. Рядом дежурили двое полицейских. Один стоял на углу, другой неспешно прохаживался по переулку, поедая арахис. Из бара, ухмыляясь, вышел молодой мужчина в розовой пижаме, размалеванный, точно шут гороховый, и засеменил рядом с полицейским.

– Ou tu vas?[25] – вопросила неряшливая женщина, чья грузная фигура заполонила дверной проход.

– Coucher[26], – бросил ей через плечо полицейский.

Женщина зашлась, во всю мощь своих легких, хриплым гоготом, зарывшись кулаками в обвислые бока и вздернув на себе юбки так, чтоб видны стали похожие на столбы голые, бесцветные ноги. «Peut-être, peut-être… On ne sait jamais»[27]. И снова загоготала.

Зайдя в бар, флейтист заказал пива себе и своему спутнику. Женщина, обслужившая их, себе взяла бутылочку с чем-то вроде лимонада, и все обитательницы заведения столпились вокруг флейтиста, угощаясь тем же напитком. Флейтист сделал вывод, что пойло это дешевле пива, и с усмешкой сказал: «Наливайте!»

Но вот он собрался уходить – и ему приносят счет на четыреста семьдесят пять франков. Он кричит, что платить не будет. Это слишком много. Хозяйка показывает меню. Сорок франков за бутылку лимонадного непойми-чего. Флейтист говорит, что заплатить не может. Они пытаются отнять у него кошелек. Он держится за карман. Зовут полицейских. Являются те самые двое, что дежурили на улице, и говорят ему – мол, надо платить. Если он чем-то недоволен, то может подать жалобу в участок – потом. Флейтист показывает бумажник. В нем всего триста пятьдесят франков. Хозяйка забирает всё и велит донести остаток потом, когда появятся деньги. Полицейские ведут его к выходу, и один из них потихоньку подмигивает хозяйке, когда они переступают порог.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.