Но нормален ли он? Классичен ли? А что, если все эти идиотизмы и физиологизмы являются частью очень сложного процесса, слагаемыми неклассической, квантовой, как сказали бы физики, странной и парадоксальной картины, частями которой являются президент и Коржаков, оппозиционеры и министры, и наконец, то самое население, которое вместе с ними талдычит свое невнятное “э-бе-ме”. Мы вот говорим о классических общественных реакциях. А их нет! Оппозиция не собирает даже имеющуюся скудную социальную реактивность. И это ее вина. Власть, включая четвертую, подавляет социальную реактивность, небезосновательно опасаясь ее наличия. И это ее вина. Но оперируя всеми этими повинностями и виновностями, мы не должны забывать, что само общественное целое пока лишено необходимой жизненной реактивности. Оно подавлено. “Государственник Чубайс” хочет централизовать распадающуюся Россию, шлет э-кающих и бе-кающих комиссаров в отпадающие и готовые отпасть провинции. Предположим, что централизаторский пыл Чубайса лишен провокационности. Что это меняет? Презрение к “российскому быдлу” пронизывает все существо данного политика. Он презирает и контрэлиту, и общество. Это презрение написано на его лице, оно модулирует каждую ноту его высказывания. Говорил много раз и повторю снова: с “быдлом и падлом” государства не строят!
Коржаков работает на “бытовом срезе” и абсолютизирует этот срез. Его бывший союзник и нынешний враг Березовский работает на том срезе, где деньги — это все. И — абсолютизирует свое рабочее поле. Между тем, ни один, ни другой срез для стоящих сейчас перед Россией проблем не являются базовыми и определяющими. Россия находится в ситуации социального коллапса. Этот коллапс вызван глубочайшим обрушением всего того ценностного каркаса, который удерживал позднее советское общество хотя бы в состоянии полураспада.
Колоссальный заряд ненависти, сосредоточенно и умело вброшенный в ходе так называемой перестройки, убил не только советские ценности, которые кому-то казались мерзкими и убогими. Он убил саму способность существования, базирующегося на любых ценностях. Компрометация демократических ценностей и идеалов довершила “деаксиологизацию общества”. Сразу же нашлись умники, которые сказали, что сие есть благо, и главное — это йогурт и джинсы. Неграмотные полуумки из элитных институтов, контролируемых советской номенклатурой, ухитрились “освятить” своим банальным гонором такие процессы, которые в любом нормальном обществе были бы восприняты алармистски. Интеллигенция, чья роль как раз и состоит в том, чтобы производить ценности и создавать среду для их востребования, отказалась выполнять свои функции и сладострастно уничтожила ту основу, на которой базировалась ее особая роль в российском обществе. Никакой Чернышевский не позволял себе народофобии, свойственной прорабам перестройки. Ибо те же революционные демократы четко понимали, что основа их деятельности, фундамент для их исключительной роли — это народ, жаждущий ценностей, готовый на все ради правды и справедливости. И этот народ берегли. Не рубили сук, на котором сидели.
Наследники “подрывателей основ” поступили иначе. Они хотели уничтожить пресловутого совка. И уничтожили. Дальше — что? Масса социальных симптомов говорит о том, что нанесенные “прорабами” повреждения носят фундаментальный характер. Подорвана ценностная и ценностно-производящая способность социума. Видимо, и бытописателям, и политическим игротехникам кажется, что это не главное. Что общество может жить без ценностей, оставаясь обществом. Но это не так! Общество без ценностей обществом не является. И Ельцин, и Березовский, и Коржаков, и Зюганов должны крупными буквами напротив своего рабочего стола записать банальную и суровую истину, подтвержденную всей историей человечества: “Миром правит невещественное”. Не дремлющие силы рынка, не миллиарды долларов, не тонны вонючего компромата и не воспоминания о колбасе за два двадцать — а невещественное. То, ради чего жертвуют. То есть ежеминутно спасают общество от социального коллапса. Если способность жертвовать утрачена, а Почитание самопожертвования (того ли, которое совершили облученные чернобыльские ликвидаторы или солдаты чеченской и афганской войны; того ли, которое положено белыми и красными на алтарь революции; того ли, которое было совершено Россией в величайшей спасительной войне ХХ века, или любого другого) превращено в Поругание — то общества быть не может.
Не могут люди, видя, что их погибшие товарищи проклинаются со всех телевизионных амвонов как имперские бандиты, вновь жертвовать собой, зная, что их будут проклинать. Не могут они отдавать свою жизнь и молодость, если им постоянно объясняют, что единственная их социальная функция — это наслаждение, получение любыми средствами максимума удовольствий за минимальное время. Не может вообще воспроизводиться жизнь на земле как жизнь Человека и Человечества в ситуации, когда идет такое расчеловечивание, такое отделение человека от ценностей, от того невещественного, в чем альфа и омега человеческого бытия.
Если государство — это просто рамка для элитного консенсуса, то не будет ни консенсуса, ни рамки. Тем более, что все понимают — дети наших сильных мира сего в армии служить не будут. Им, этим сильным, надо отдать своих детей. А они, сильные, и спасибо не скажут — просто выдавят из себя “э-бе-ме”. Если нет историко-культурной личности, которая воспроизводит себя через государство, и через которую человек получает бессмертие, воплощенное в его народе — черта с два вы получите армию, способную воевать. А без нее — ждите Басаева на Красную площадь. Ждите, пока его джигиты не развесят вас по всем столбам “первопрестольной”. И не надейтесь, что спасетесь в Ницце или в Лондоне. Достанут, найдут, накажут, оберут. И, честно говоря, правильно сделают. Проблема ценностей, причем ценностей живых и эффективно функционирующих — вот проблема номер один для России, стремительно двигающейся в сторону катастрофы. И решать эту проблему придется в недрах самой катастрофы, причем вряд ли эти решения окажутся купленными дешевой ценой.
Господин Баткин в качестве лечения болезни бесценностности бытия предлагает нам высокий постмодернизм. Мол, каждый сам как трагически мыслящая личность начнет заново и из ничего, используя культуру как материал, творить новые ценности. Этот творец — намерен ли платить? Ибо человечество в ходе истории платило за ценности страшную цену. И только потому эти ценности и были ценностями в высоком смысле этого слова. На халяву же творятся не ценности, а их ублюдочные (высоко- или низкоублюдочные — дело не в том) подобия и копии. И жить этим человечество не сможет. Если, конечно, оно будет человечеством. А не бесконечным воспроизводством того же самого “э-бе-ме”.
6. Есть ли альтернативы шутовству и цинизму?
Итак, мы существуем в неклассическом мире, мире Зазеркалья, мире, где поломаны нормальные общественные реакции, в мире искаженных ценностей и взорванных структур Идеального. Действовать в этом мире так, как будто он классичен, значит превращаться из героя в шута. Действовать, опираясь только на искаженные квантовые закономерности изуродованной реальности, на эти неизбежности странного мира — это значит легитимировать странность, отказаться от социальной критики, от неприятия этой реальности, то есть от того, что сегодня нужно как никогда. Как совместить несовместимое и пройти по лезвию бритвы? Я уже неоднократно писал об этом, говоря о единстве манифестации и игры как той парности, которая преодолевает как смешное следование классике в неклассическом мире, так и упоение Зазеркальем.
Это сложный путь, но другого нет. А идя этим путем, нам приходится отдавать дань игре, ибо она — реальность. И мы знаем, чем с этой точки зрения хорош Ельцин и почему его хотят скинуть на кол (а он еще бормочет про то, что упираться не надо.) Ельцин хорош тем, что он впаян в федеральную конституцию, которая мешает легитимировать распад.
Конечно, все будут бекать и мекать. Но ратифицировать независимость Чечни ни Дума, ни Совет Федерации не будут. Им это не выгодно и незачем. Кроме того, им хочется жить: и политически, и физически. А за такую ратификацию можно очень сильно схлопотать! Предупреждаем об этом! Не сейчас, так годика через два. Голосовать придется поименно. И отыскать голосовавших за распад России мы сумеем. В какой бы части земного шара те ни прятались. И всем это ясно, поэтому всем страшно это делать. Почти всем делать это невыгодно политически. А кое-кому даже стыдно. То же самое касается Конституционного суда. Так что вопрос об отделении Чечни повиснет в воздухе.
