Ох, и крутая же она, эта гора!

– Вообще-то где-то здесь должна быть лестница. Последние сто метров подъема без специального снаряжения не одолеть.

Это снова Элеонора. Я вообще-то немного зла на нее за то, что она меня кинула во время нашего с ней полета, но не всерьез. Если бы не она, меня бы здесь вообще не было.

– Ты была уже здесь?

– На Лимбо? – легкая заминка голоса. – Да, приходилось однажды.

Я не спрашиваю зачем. Меня осеняет догадка: она приходила затем, чтобы узнать, нет ли ее в этих самых списках «списках сынов и дочерей Домов». Не зря же она еще так странно уточнила тогда «законных сынов и дочерей»…

Как все, оказывается, на самом деле, банально!

Только странно, а где же тут обещанная охрана? Я не замечала ничего похожего. Впрочем, может быть, Элеонора действительно мастер маскировки, и я всего лишь жалкое подобие доктора Ватсона в самую сосредоточенную его минуту. Неприятная роль, должна заметить.

Хотя одни только молнии чего только стоят… Посмотрев на то, какими причудливыми змеевидными кольцами и полосами переплетаются они друг с другом, будто играя, а, может, под видом игры вступая в смертельную схватку, действительно понимаешь, что попал в какое-то совершенно особенное и неземное место.

Но я не удивлялась. Я давно уже не удивляюсь. Даже горе, склоны которой надежно хранил серый туман, даже Элеоноре, превратившейся в белого почтового голубя, даже себе, упавшей с высоты третьего этажа и не сломавшей ни руки, ни ноги… Это последнее, пожалуй, было достойно удивления больше всего.

Но я не удивлялась. Сил не было, ни физических, ни душевных.

Устала я. Той усталостью, которую не зря называют «мертвой», потому что в таком состоянии смерть действительно начинает обнаруживать некоторые приятные свои стороны.

Например, покой. Отсутствие необходимости куда-то ползти, цепляться за ненадежные каменные выступы и клочки сухой травы, переругиваться с Элеонорой. Ругалась я, конечно, скорее по инерции, и так было ясно, что идти надо. Но перебранка, тянувшаяся ни шатко, ни валко, не затихавшая от одного моего ослиного упрямства, хоть как-то позволяла выпустить пар.

Лично мне это было необходимо.

В конце концов, мы все-таки набрели на лестницу.

Набрела, как это ни странно, я. Ткнулась в сторону в поисках более пологого склона, по которому можно было бы подняться на вершину горы, и обнаружила выдолбленные кем-то в камне ступени.

Ошалев от такой удачи, я на мгновение замерла. А потом бросилась к этой спасительной лестнице, как бросаются истосковавшиеся жены к мужьям после долгой разлуки – слету, смаху, не веря в свое счастье, не веря, что то, о чем так мучительно и долго мечталось, наконец здесь, и, значит, все будет хорошо, потому что не может же быть иначе теперь, когда все мечты и надежды… И в этот момент долгожданные вырубленные в скале ступени действительно были для меня воплощением всех надежд и мечтаний, честное слово, мне сейчас кроме них ничего не было нужно… Даже столь физически необходимый отдых, даже то, ради чего я пришла сюда, даже родная моя Валентина…

Было в этом равнодушии ко всему кроме внезапно обретенной радости что-то страшное, но что именно – этого я сказать не могла.

Теперь, когда все мечты и надежды…

Это походило на заученную когда-то формулу, в голове кружились обрывки мыслей, но я так и не смогла понять, почему эти слова вызывают у меня такое чувство – странное, настораживающее, неприятное и ностальгическое одновременно.

***

Мы стояли у высоких дверей Библиотеки. Двери словно врастали в камень горы, тяжелые, узкие, такие же неподвижные, как скала.

В голубых глазах появился неожиданный страх.

– Ну, пойдем же… – хрипло сказала Элеонора. Непонятно отчего откашлялась и покачала недоумевающе головой.

Я вздрогнула.

Гора давила даже здесь, на вершине, может быть, давила даже больше чем у подножия, туманами и тишиной. Исчезнувшие внезапно синие молнии только усиливали это впечатление, потому что в самом исчезновении была какая-то тайна, и я вовсе не была уверена, что хочу эту тайну разгадывать.

Повинуясь голосу Элеоноры, я протянула руку к золоченой резьбе. Почему-то не сомневаясь, что открыть дверь мне не удастся.

Но она поддалась легко.

Я вошла.

В первое мгновение ничего не увидела – здесь было темно. И еще и сыро к тому же, в воздухе ощутимо носился запах никогда не проветриваемого помещения. Такой запах бывает в подвалах и надолго оставленных хозяевами квартирах: затхлый, обескураживающий.

Что-то прошуршало в углу.

Мышь?

Я сама удивилась нелепости своей мысли. Какая же может быть мышь в таком непонятном месте.

Хотя, может быть, именно здесь мышам самое и место?

Я услышала за собой чье-то дыхание. Очень захотелось обернуться, но я не стала: и так было ясно, что пришла вслед за мной Элеонора.

Несколько секунд мы молчали.

– Мы должны позвать… – наконец неуверенно произнесла она.

– Кого? – не оборачиваясь, спросила я.

– Э-э… библиотекаря.

– Хорошо. Зови.

Посопев еще немного, она заговорила. Голос был какой-то смущенный, словно она не знала, имеет ли право говорить все это:

– Мы пришли, чтобы узнать кое-что о Доме Гольц, из которого выходили Короли и Королевы последних тысячелетий. Мы преодолели все преграды, мы терпели лишения, и это знание необходимо нам.

Ни звука в ответ.

Тишина.

– Может быть, ты что-то забыла?

– Издеваешься? – уныло и возмущенно отвечает она. Тем не менее прокашлявшись, говорит еще: – Здесь та, у которой есть право спрашивать.

Фраза, на мой взгляд, идиотская. Тьфу…

Показалось, или опять пробежала проклятая мышь? И откуда бы ей здесь взяться?

Не питаю к мышам особой любви. Когда-то в детстве мне рассказали две жуткие истории о том, как… А, впрочем, это ведь не имеет к данной истории никакого отношения.

И темно еще как на грех…

– Эй, кто-нибудь, включите свет! – неумело шучу я и замолкаю на полуслове. Элеонора приглушенно охает.

Откуда-то сверху падает узкая дорожка желтого света. Как все, оказывается, было просто…

– Спасибо, – зачем-то говорю я.

Делаю несколько шагов по сужающейся дорожке. Та в ответ делается шире.

Оборачиваюсь:

– Элеонора, пойдем.

Больше не надо ничего говорить. Она подхватывает юбки и молча спешит за мной. Я на нее не смотрю. Желтая тропинка ведет меня дальше.

Черт, как же темно вокруг все-таки…

Еще одна дверь.

Интересно, сколько же их еще будет?

Обретя уверенность в своих силах, я вхожу в следующее помещение.

Снова шорох.

Из темноты доносится чей-то пронзительный голос:

– Кому-то понадобилась история Старого Дома Гольц?

Я останавливаюсь.

– Нет, не совсем история. Скорее, сведения о… об одной девушке, принадлежащей этому Дому…

Мне крайне трудно находить нужные слова. Элеонора стоит где-то рядом, и ее присутствие немного мешает, я почему-то не могу расслабиться и сосредоточиться только на деле.

Около минуты, кажется, ничего не происходит, и я уже начинаю сильно нервничать, как раздается все тот же голос. Довольно неуверенный на этот раз.

– Неужели кого-то интересует еще этот род? Уже очень долгое время о Гольцах ничего не было слышно…

– Тем не менее это так, – отвечаю я.

– Нельзя ли узнать, кого мог заинтересовать столь старинный Дом? Просто так, из любопытства.

– Если вы желаете, я представлюсь. Меня зовут Аня. Анна Григорьевна Гольц.

В темноте послышался вздох. Что в нем было – страх или изумление – я не смогла понять.

– Что ж… Наша Библиотека рада приветствовать столь высокую гостью. Что интересует вас, Анна Григорьевна?

Я тоже вздохнула, но только с облегчением: очень уж боялась, что моя откровенность может сослужить нам плохую службу.

– Я хотела бы узнать о своей сестре, которую люблю и которая меня воспитала, если это возможно. Где она, что с ней сейчас, и почему я не смогла найти ее в Москве… Собственно говоря, это все умещается в один вопрос. Расскажите мне о моей сестре.