Но мало ли о чем могут догадываться отбившиеся от стаи галки, черными точками несущиеся в огромном, почти что бесконечном небе.
– Элеонора, – еще раз прохрипела я.
Я не умела летать. Бешеный темп, заданный белым голубем, выматывал меня. Да, вершина горы приближалась стремительно, за минуты мы преодолели путь, на который раньше потребовались бы часы, но… Я чувствовала, как начинают понемногу неметь крылья (бог ты мой, крылья…) и еще глаза… Ветер задувал в глаза песок и неизвестно откуда взявшуюся в горах пыль, и жуткая резь не давала покоя. Я с ужасом понимала, что не продержусь долго, что эта гора поглотит меня и не подавится, что еще несколько минут такого головокружительного (я не смотрела вниз, только вверх, к горе, к вершине, к сверкающим синим молниям) полета, и мне ничего не останется, как беспомощно сложить крылья. И тогда я упаду. Несколько секунд долгожданного отдыха за то, чтобы умереть. Неправильный, неравноценный обмен.
Неужели же ты пойдешь на это, Элеонора?! Ведь это же будет убийством…
Неужели ты ненавидела Дома и всех без исключения их представителей куда больше, чем я даже смела догадываться…
Что ж, это можно было бы предвидеть.
Ты была крайне недальновидна, дорогая Анечка. Можешь попробовать в последний раз прочитать молитву. Как там, собственно?.. «Отче наш, иже еси на небесех…»
Но что-то во мне, не знаю, что именно, с оглушительной и страстной силой хотело жить. Может быть, это был инстинкт самосохранения, а, может, что-то иное, понятия не имею. Но это что-то не собиралось так просто сдаваться. Оно считало, что стоит хотя бы попробовать…
Наплевав на дальнейшие попытки наладить контакт с Элеонорой, я стала снижаться.
Когда до земли оставалось не более нескольких метров, мне пришлось вернуться к реальности, в твердый мир.
Но Лимбо мне не обрадовался.
***
Короткая птичья трель где-то высоко. Жар огня совсем рядом. Треск горящих поленьев. Отчего-то совсем не жесткий камень под моей спиной.
Да ведь это не камень, да и как я могла лежать на спине, если точно помню, что, выйдя из Пурпура и каким-то образом вновь приняв человеческий облик, собралась в комок коленками вниз с одной только дикой мыслью в мозгу: «Только не позвоночник, господи! Только не…»
Кажется, это последняя мысль была услышана. Я была цела, как это ни странно, и только разбитые колени со всей очевидностью давали понять, с какой высоты я только что грохнулась… Спасибо джинсам да плащу (которые, как это ни странно, но все еще были на мне), хоть немного смягчившим удар…
Не хотелось открывать глаза. Казалось таким соблазнительным еще немного пробыть в неведении относительно того, что же все-таки там, в действительности, происходит. Я, наверное, еще долго могла бы притворяться лежащей без сознания кисейной барышней, если бы не ласковый голос, выведший меня из этого состояния.
– Анечка… Анечка, ты меня слышишь?
Голос был знакомым.
Не может быть…
От удивления я открыла глаза.
Элеонора.
И лежу я не на чем-нибудь, а на импровизированном ложе из наших плащей и еще какого-то подручного материала вроде сухой травы…
В двух шагах от меня костер. Элеонора протягивает флягу с водой, все правильно, она ее брала перед нашим отбытием.
– Будешь пить? Это морс из растущих у меня в садах ягод, он должен тебе понравиться.
В голосе ее есть что-то странное, и она старается не смотреть мне в глаза.
Но флягу я беру. Я теперь такая смелая, что мне даже самой как-то страшно становится, я теперь даже высоты почти не боюсь. Так, немножко, чтобы не совсем уж по-птичьи смотреть на вещи.
Морс действительно мне нравится. Холодный, слега кисловатый, он хорошо утоляет жажду. А пить мне хочется: я устала, я безумно устала, и все тело ломит. Поспать бы теперь…
Какая вязкая вата в голове. Как ужасно медленно ворочаются в ней мысли…
Робкий шепот Элеоноры, едва доносящийся до моих ушей:
– Пойдем быстрее, у нас мало времени. Пойдем, Лимбо не любит…
Я не могу расслышать, что она там шепчет дальше, но догадываюсь. Ведь она это уже говорила…
– Нет, нет! Я не могу. Разве ты не видишь? Я не могу. Я устала так, как никогда еще не уставала, все мое тело – один вязкий кисель с набитыми ватой ногами. Я не могу… Я никуда не пойду, да ты, наверное, просто смеешься надо мной…
Она качает головой в ответ.
– Я не смеюсь, ты должна идти. На Лимбо невозможно долго оставаться без движения, с каждой секундой возрастает опасность того, что нас заметят. Пойдем, уже не так много осталось.
Не так много? Найдя в себе силы улыбнуться, я улыбаюсь. Для меня сейчас не имеет значения, много предстоит пройти или мало, потому что я не могу ступить и шага. Та часть тела, что столкнулась в падении с землей, болит нестерпимо. И все же я знаю, что это большая удача. Могло бы ведь быть намного хуже… Это хорошо, что только болит. Хорошо, что нет нигде ни растяжения, ни вывиха, что все кости целы, что я вообще жива. Нечасто я падаю с такой высоты.
Элеонора же говорит терпеливо, словно обращаясь к несмышленому ребенку:
– Пойдем же, времени у нас нет. Я не смогу тебя нести, хоть ты и худенькая, но мне все равно ни за что не справиться…
Нести? Да что за чушь?! От возмущения я даже немного приподнимаюсь на локтях и тут же падаю обратно.
– Мы и так потеряли почти пять минут времени, пока ты не приходила в себя. Пойми же, каждая секунда на счету, и вся наша безопасность – мнимая… Взгляни вверх. Уже немного осталось.
Я невольно провожаю взглядом ее руку…
На вершине горы стоит храм. Это мое первое и главное впечатление, и чем оно вызвано, я не представляю. Должно быть, сыграло свою роль колоритное название этого места-мира-горы да и общая массивность строения. Ну и то, конечно же, что находилось оно на вершине, так близко к сверкающим синим молниям…
Что стоит на горе? Храм.
Вопрос о том, кому мог быть посвящен храм на Лимбо, задавать отчего-то совсем не хотелось. С другой стороны, совсем даже не факт, что это был именно храм да и вообще какое-либо культовое сооружение. Скорее всего, к религии оно не имело ни малейшего отношения.
– Что это? – кивнула я в сторону странного здания.
– Библиотека-на-Лимбо, – скороговоркой ответила Элеонора. – Здесь хранятся списки всех законных дочерей и сынов Домов. Здесь мы можем узнать, как найти твою Валентину. Поднимайся скорее, поверь, у этого места хорошая стража, и мы на свободе лишь потому, что я старалась проявить столько осторожности, сколько вообще возможно… Думаю, свобода ее вполне стоит.
Я поняла, что придется вставать.
– И почему это, интересно, судьба так жестока ко мне? – задумчиво поинтересовалась я у неба. Ответа не было. Я вздохнула. – Ладно, пойдем. Выхода нет.
Скоро рассвет,
Выхода нет,
Ключ поверни и по-ле-те-ли!..
Нужно вписать
В чью-то тетрадь
Кровью, как в метрополитене:
«Выхода нет.
Выхода нет».
И почему это строчки «Сплина» вспоминаются у меня всегда именно в те моменты, перед которыми в жизни все пойдет наперекосяк? Давно я уже заметила странную эту закономерность… Нет, правда, непонятно, играют ребята здорово, и песни у Александра Васильева классные…
– Тьфу-тьфу-тьфу, – суеверно сплюнула я.
7.
– Видишь ли, превращение людей в животных и животных в людей возможно только… хм… в Пурпуре. В так называемой Реальности ничего подобного произойти не может. Выходя из Пурпура, ты тем самым…
Это Элеонора. Отвечает на мой вопрос о том, почему я столь резко и неожиданно для меня самой сменила галочье оперенье на свой родной человеческий облик. Я слушаю вполуха. В принципе, я давно знаю ответ, и слова предсказательницы – только подтверждение очевидного.
