Да, прожуй меня, Осень, выплюни и сотри, Не жалей меня, опрокинь, как стакан по три. Чтобы я не снимала кожу своим стихам, Где я – ребра, хребет и боль, да и та плоха. Образумь меня, этой горечи нет конца. Видно я себе враг, ведь у боли той нет лица, И она разрывает глотки с высоких нот Моим текстам незрячим, не выдержавшим темно́т. Вот же голос во мне потерян, совсем молчит. Мы не птицы, а просто выбрались из печи И горим, не снимая шляп, опалив края. Мы горим, потеряв пудовые якоря. И теперь говорят, мир голоден, как змея, Он съедает любовь, злорадно при том смеясь, Оставляя пески пустыни, всю боль подняв. Опрокинь меня, Осень, и выпей до дна. Сколько птицам ни падать, мол, ветер, да подхвати же, — Обессиленным не достается, увы, опор. Дождь расплавленной медью душу нещадно лижет, И весь путь мой – один заброшенный коридор. Просто перегорели лампочки в нём, и разом Поглотила холодной горечью темнота. Пустота не имеет облика, только разным Обладает ударом бессонниц, той боли в такт. Не проси оставаться морем, на сердце штиль, но Это просто дорога падений и грань начал. Как же хочется разучиться совсем – быть сильной, В этом мире разбитых снов и кривых зеркал. Вот захлебнешься в ярости, – сразу падать И со дна безумие соскребать. Но не бывает хуже на свете ада, Чем наш разум, запертый под печать. Всё, что не выжило, стало самой пустыней, Птицы там не летают и не поют… Я прогоняю стаи своих уныний И остаюсь сгоревшая на краю. Мне всё твердят, мол, не под тебя кроили Мир, и умей крутиться в его золе. Я воздвигаю город из черной пыли И продолжаю в нем о тебе болеть. Не отпускают тучи, но я вдыхала б Голос твой, утопая… Рассвет горит… Не осознать, как тебя совершенно мало. Вылечи меня, вылечи от обид. Сколько вёсен сидит в подреберье, но ни одна Не цветет, распыляя свежесть и аромат Роз, лишь сыростью снега подошвы, ручьём вод на Сети улиц, – как будто город совсем горбат. Март, спеша, обнажает те плечи домов, дорог, На которых рассвет оставил вчера печать. Обнажается стон души, – кто-то спрятать мог Его глубже ещё, мне же попросту не унять. И бессмысленны все попытки свести мосты, но Что ни пройдено, – всё уроки и способ быть Чуть светлее и лучше. Когда ж я уже остыну В этой роли упрямой, где рассекают лбы? Говорят, мол, мы после «прямее держим спину». Ну, хоть раз эту роль проклятую выдержать бы! Этой боли нет оправдания, но мы ищем. Что ни холод во мгле, то руины и пепелище. Я не буду уже смиреннее, выше, чище, В этой роли мое безумие победит. Говорят, мы – частицы света, и высший дар наш, Что творец – человек; я же просто глупа, бездарна. И уносит меня в эту пропасть волной ударной, Оставляя тонуть во мраке гнетущих рек. В этом городе так же тошно, и ран не лечит Мой последний рассветный поезд вчерашней встречи. Я плыву по обломкам не сказанных мне наречий, А дожди меня гладят влажностью: "Я с тобой". Подари же мне, небо, умение не калечить Свою душу. Оставь меня, просто оставь пустой. Сколько падали бы и гибли – проходит боль та, Что рвала голосами ветра и льдом под кожей. А такие как мы сумасшедшие – все похожи, Электрическими разрядами в сто два вольта. Время скидывает все маски, плащи и шляпы, Затирая надменность, вычурность белой краской, Вынимая наружу зверя (дракон двулапый), — Принимайте меня, мол, как есть, теплотой и лаской. Знаю, кажется, что не выжили под завалом Тех обломков чужого мира, что был так тесен. Только чувство как книга: читаешь её – всё мало, В ней страницы пропитаны чудом весенних песен. И когда вместо боли утро в груди зажжётся Фонарями, непобледневшими от простуды, Я пойму, что особый опыт – увидеть солнце. Этим утренним солнцем дышать я отныне буду. Бессонница приходит по четвергам, ещё по субботам, вторникам и в дожди, кричит: «Подожди!» – и, разваливаясь по слогам, вплетается в волосы голосом голых льдин. Она обнажает чувства, не говоря ни слова, бросая пудовые якоря мне в душу, я, задыхаясь при том, тону в пустом безразличии выгоревших минут. Едва уловимый свет, на стене осев, рябит, ускользая под взором большой луны. В безмолвии звёзд угасает вся боль и гнев, и мир обретает дыхание тишины. Бессонница о тебе прогоняет сны, хотя все равно о глазах твоих говорит, не излечивая и касаниями зари. Бессонница – надоевший ночной бронхит, и после него – стихи. |
