Крупа была почти безвкусной, а вода чистой, невероятно чистой, что вполне устроило Року. Он прикончил всё сразу, изредка прерываясь, чтобы вдохнуть и проглотить, не заботясь о потере достоинства, но стараясь не расплескивать.

Когда он сел прямо, то увидел обломанные ногти, присохшие к двери, и замер. Он заметил старые пятна крови на половицах под собой, затем насекомых типа муравьев, но крупнее, роящихся в углу над клочками, видимо, кожи.

Он услышал рыдания и вгляделся в полумрак за решеткой. Там было трое девушек – Рока не мог определить их возраст, но они казались юными, – и несмотря на их жалкий и запущенный вид, идеальная смуглая кожа делала их прекрасными. Гладкие, округлые черты лиц и темные локоны казались ему признаками красоты. Он ощутил, как его глаза весьма неподобающим образом блуждают по их почти обнаженным телам; почувствовал, как его собственное тело заерзало, и взвалил на оное весь груз своего омерзения и осуждения.

– Мне надо отдохнуть, – сказало оно и попыталось лечь на циновку. Но Рока воспротивился, и глаза его тела продолжили блуждать, а чувства обострились, в то время как его ум носился вокруг да около тайны этого нового мира. Как же им правят, если тут существуют подобные места? И насколько он велик? Сколько еды они выращивают? Как мне быстро выучить их язык? И знают ли они, что за морем живет мой народ?

Он услышал жестокий смех где-то в доме, затем стоны и глухие удары, свидетельствующие о насилии. Рока учуял запах человеческой мочи, дерьма и мокрых полов, доносящийся из каждой прорехи в его убого сооруженной клетке. Его тело вздрогнуло, готовясь перегрызть веревки или поработать над их ослаблением. Не сейчас, угомонил Рока. Нам дали еду и воду, и пока что этого достаточно.

Тем не менее инстинкт бегства был сильным и, пожалуй, верным. Это что же, острог? В прошлый раз, когда Рока угодил в подобный, он лишился пальца на ноге. Это какое-то место содержания преступников и внезаконников? Но тогда почему здесь есть женщины? Наверняка местные держали бы своих женщин где-нибудь получше…

Должно быть, это женщины, попавшие в немилость, как моя мать, решил он, – те, кто нарушили законы о партнерстве и остались, дабы понести наказание, испытав гнев законотворцев или «богов», вместо того чтобы убежать подобно Бэйле.

Он сидел во мраке и прислушивался к шлепкам плоти о плоть и к глухим страдальческим стонам. И хотя сей мир мог быть новым и чуждым, данные вещи таковыми не являлись. Рока порылся в своем разуме и обнаружил, что прекрасно помнит эти плотские звуки – воспоминания о ночных визитах слабого и никчемного отца в постель его матери; воспоминания о том, как сам он ребенком неподвижно лежал возле угасающего очага, пока мужчина, который был никем, брал любовь его матери. Это случка, понял он. Звук, что я слышу, – это случка.

Мир перестроился, и Рокой овладела ярость, тихая и смертоносная. Сама идея была кощунством, независимо от преступлений женщины. Даже «рабыни» Гальдрийского Ордена, принужденные «выбирать» себе в партнеры лояльных солдат или вождей, и те жили как Матроны в своих собственных домах. Они не были заперты в клетках, как животные.

Ликование Роки от того, что он жив, испарилось; его надежды на лучшее место, чем Аском, рухнули. Люди есть люди, подумал он, а мясо есть мясо. Он вспомнил образы туземцев, которых увидел, и пристально рассматривал их глаза, рты и улыбки.

По правде говоря, его пленители оказались мелкими и мягкими, с толстыми телами и несведущими взглядами – из тех, кто полагали, будто чужая слабость делает их сильными. И все же здесь, неким образом, они были как Имлер-Предатель – как человек, едва не поставивший страну воинов, страну пепла, на колени. Они в силах удерживать женщин против их воли.

Рока принес древесину, решетки и растения в свою Рощу, чтобы изучить позже. Он повторил чужеродно звучащие слова своих тюремщиков и подошел к сделанному им рунному хранилищу, в котором содержалось почти все, что он когда-либо слышал или о чем думал. Мертвые прилежно делали для него записи – процарапывали новые слова на тонком камне, используя руны, обозначавшие звуки. Он перечитал весь разговор Северян и их потуги отдавать приказы.

«Тхисака». Означало ли это «ложись»? Это было одно слово? Или два, или три? Он сделал пометку «возможно» и выделил другое место, которое пока что пустовало, для «наверняка». Ему так много предстояло изучить и понять.

На краткий, выверенный миг Рока почти забыл о своей цели. Однако напомнил себе, что он молод, а мир более огромен, чем он предполагал. У него была уйма времени, чтобы освоить эту новую страну, а затем вернуться в… собственную, если он захочет. Всему свое время и свое место, совсем как у тебя в саду, мама.

Сперва ему требовалось знание, а еще возможность восстановить свою силу. А затем он сбежит из этой тюрьмы.

Его тело предложило им также создать реку из крови своих пленителей, а потом, быть может, выяснить, похож ли вкус этих людишек на свинину. Конечно, в этом вроде бы не было необходимости, а Роке уже несколько лет не приходилось есть человечину. Однако он был вынужден признать: ему и правда любопытно.

Его целый день игнорировали, только пялились сквозь решетчатую дверь и таращили на него глаза. Вдобавок было трудно отличать туземцев друг от друга, но Рока сосредоточился на их особенных чертах, как сделал бы в отношении зверей. Он изучал отметины на коже, формы носов и линии роста волос и давал соответствующие имена. Его надзиратели стали «Широконосым», «Лысой башкой» и «Зубастым», потому что это было очевидно. Он улыбнулся, задавшись вопросом, как они называют его.

Были и другие мужчины, но эти появлялись и исчезали – может, чтобы просто поглазеть на Року, а может, потрахаться с юными узницами. Они прижимались оживленными лицами к решеткам, ахая от удивления, иногда заговаривая, а надзиратели смеялись.

Рока сдерживался. Его тело предложило схватить одного из мужиков за волосы и свернуть ему шею, но он отказался. Время для насилия придет, о да, но выбрать момент нужно тщательно.

– Если покамест я вырву кому-нибудь глаз, до них авось дойдет.

Рока улыбнулся, но все это была бравада. Со связанными руками он мало что мог сделать, кроме как биться головой о решетку. И даже сумей он освободиться и убить их всех, что тогда? Куда ему бежать?

Он попытался вспомнить свой «сон» на плоту и обнаружил, что не помнит ничего. Неужели я дрейфовал несколько дней? Недель? Меня вынесло на берег, или эти люди нашли меня в воде?

Без этого знания ему, возможно, будет непросто вернуться домой. Его пленители могут понадобиться ему живыми и способными говорить так, чтобы он понимал. И к тому же они его пока что кормили. Стоило ему опустошить свою миску, они каждый раз наполняли ее – а затем наблюдали, как он ест, и казались довольными.

Теперь у него имелось гораздо больше слов для набора «возможных» значений, но он был терпелив. «Широконосому» нравилось трепать языком, и его нескончаемый поток чужеродных звуков обретал все большую четкость. Звуки, обозначавшие «я», «он», «мы» и «да», стали близки к тому, чтобы укорениться в разуме Роки, и постижение их заняло его мысли.

Заняло настолько, что он не заметил наступившей тишины, а следом – шелеста легкой, мягкой ткани. Дверь его клетки открылась.

Снаружи стоял еще один человечек – такой же пухлый и смуглокожий, как все остальные, но синяя одежда этого оказалась настолько тонкой, что Роке были видны его соски, выпирающие, как у женщины, с обвислых пластов жира на груди. В мягкой маленькой ладони он держал нож, а его лицо казалось маской, обманчиво-дружелюбной.

Рока опустил глаза, надеясь выглядеть как можно более безобидным. Он протянул руки, словно умоляя об освобождении.

Мужик повернулся к троим надзирателям – и принялся орать на них, дико жестикулируя с пеной у рта. Затем опять изобразил на лице фальшивую дружескую ухмылку и опустился на колено. Бережно взяв пленника за руки, он сделал жест ножом, словно спрашивая разрешения. А затем – невероятно! – он перерезал веревки.