Рока приблизился на дрожащих ногах, подняв руки ладонями кверху, с настороженным взглядом. Он минимум на фут или больше превосходил ростом врага. Его мускулы были тугими, жилистыми и устрашающими, а экс-монах знал, какой жуткой силой полнилось тело этого парня. Но он серьезно ранен и безоружен.

Мясник был толще и, несмотря на слой жира, двигался как борец. Он шагал и кружил, как человек, привыкший к насилию. Воздев тесак, он взмахнул раз, другой, но не атаковал. Он изобразил выпад, затем рывок в сторону, и отступил. Наконец он метнулся вперед.

Он почти подпрыгнул и закричал, вскинув одну руку, явно просто затем, чтобы отвлечь. Он взмахнул тесаком, и Рока отшатнулся в сторону, но казалось, был слишком слаб, чтобы отступить. С лезвия брызнула кровь.

На пол шлепнулся кусок плоти. Рока взревел и бросился в атаку, его окровавленные руки сомкнулись на толстой шее и предплечье мясника. Два гиганта замолотили, завертелись и рухнули на пол. Они хрюкали и рычали, как звери, нанося друг другу удары локтями и коленями, и каждый одной рукой хватался за тесак, держа тот в воздухе, словно какое-то хрупкое сокровище.

Сердце Аруна, казалось, вот-вот лопнет. Он натянул свои оковы, зная: ничто из того, что он делает, не имеет значения, и его судьба лежит в чужих руках. Он проклинал себя за то, что был дураком, втянутым в игру королей, ненавидя свою алчность и осознание того, что если он переживет этот момент, то экстаз триумфа порадует его точно так же, как его собственный ужас питал мясника.

Так он и ждал; под его пахом торчало растение, а какой-то варвар, которого он собирался продать, не жалея сил дрался за свою жизнь. Какой странный, чокнутый мир, подумал Арун, какой прекрасный и ужасный.

Мясник заорал.

Челюсти Роки смыкались и размыкались на лице мясника, пока он жевал, разрывая плоть, как животное. Тесак выпал, и Рока швырнул его через всю комнату. Он бил своими огромными окровавленными кулаками снова и снова, пока его враг не обмяк под его ударами. Затем он схватил толстую шею и сдавил.

Это была самая долгая смерть в жизни Аруна. Он дрожал, ожидая последних булькающих звуков умирающего. Наконец Рока встал, не проронив ни слова. Он встряхнулся как новорожденный теленок, после чего побрел к клетке; его тело покрывала кровь, на левой руке не хватало мизинца. Он опустился на колени и, взявшись за бамбук, давящий на тело Аруна, выгнул стебель вниз и в сторону. Затем полностью вытащил тот из горшка, проковылял обратно через комнату и вонзил в брюхо терзателя.

Не оглядываясь, он взобрался по лестнице, звучно проглатывая куски лица убитого, которые все еще держал во рту. Арун остался один, но невредимый, и плакал в темноте, вконец лишившись дара речи.

Рока проснулся на широкой, но недостаточно длинной кровати, так что его ноги громоздились на столе. Кто-то перевязал его раны (точней, перевязал их заново), как и свежетравмированную руку.

Девять пальцев на руках и девять на ногах, подумал он. Теперь я хоть в чем-то симметричен.

У двери ждал какой-то полуголый мальчуган. Увидев, что Рока открыл глаза, он выскочил вон, а вскоре вернулся с пожилым мужчиной, который нес тарабарщину. Они заменили Роке бинты и облили его раны водой, предложив Роке сладко пахнущий алкоголь, который он, впрочем, проигнорировал. Перепуганный малец делал вид, будто удерживал Року на месте, пока старик шил.

– Все еще жив, брат, – сказал наконец Букаяг, проснувшись и ощутив боль.

Рока улыбнулся. Все еще жив. Пока что.

Старик заметил его благодушие и начал потеть. Его глаза подергивались всякий раз, когда брат Роки ухмылялся каждому стежку на их общей плоти, словно подталкивал иглу вперед.

– Если за нами придут, – прошипел он, когда все было сделано, – дай мне меч. Я буду биться насмерть.

Рока лишь кивнул, хотя знал, что попытка будет бессмысленной. Братец боялся, что новый король накажет его за нападение, или за палача, или просто потому, что считал его угрозой. Это была очень долгая ночь.

Сперва они прорубились и пробились сквозь тени в обличье людей, получив дюжину ран от дротиков, маленьких ножей на веревках и метательных клинков. Затем – после того, как они вместе затащились в свою комнату, после знахарей и непонятных ему вопросов – он услышал стоны и крики Оруна.

Рока встал с постели и прокрался мимо полусонных, никудышных стражей, думавших, будто он при смерти. А пройдя в направлении звуков, он обнаружил еще одну комнату для пыток и разочарованно стиснул зубы.

Под всем этим камнем цивилизованности, под темными пещерами рая многое оставалось неизменным. Толстые безоружные островитяне сидели на своих белых песчаных пляжах в кольце убийц с точеными ножами.

Глядя на устройства для причинения боли, он снова подумал об Эгиле и ночи криков и невольно почувствовал стыд. Но этот лисенок-пират его спас, и неважно, по каким причинам. Рока перед ним в долгу.

Но надо было мне призвать оружие, подумал он, злясь на себя и на притупившие сознание лекарства, которыми его накачали.

Он недооценил коренастого мелкого убийцу. Впредь, сознавал он, ему следует постараться не судить обо всех туземцах по их меньшим братьям, и быть осторожнее. У него не так уж много пальцев.

Но Рока выжил. Он приполз обратно к своей комнате, и бывшие в панике стражи вызвали подмогу, чтоб его поднять.

И все это время, несмотря ни на что, он трудился в своей Роще.

Вокруг его кузни валялось множество неудачных деталей брони. Начал он с металлических пластин, окруженных рифленой кольчугой, и все это в теории располагалось поверх кожаной подкладки. Он придавал им форму, осознавая, что доспехи должны внушать страх, и используя в оформлении звериные мотивы, а забрало своего шлема сделал открытым и заостренным, дабы оно напоминало медвежью голову. А затем он изобразил на них руны, как в старых легендах.

Все необходимое собирали мертвецы, принося ему инструменты, руду и воду; они охотились на зверей в лесу и снимали с них шкуры, которые солили, поливали водой и смазывали маслом. Они рубили дрова, добывали уголь и железо из пещер для выплавки, расширяли поляну, чтобы начать строить новые здания.

Теперь, когда Рока объединил миры живых и мертвых, возможности были безграничны. Мог ли он воплотить нечто более крупное? Телегу? Корабль? Каковы были правила? Каковы пределы?

В истинном мире тот мальчуган кормил Року фруктами и белым зерном, а затем курятиной, и его руки все больше дрожали, а глаза выпучивались, когда Рока жестами требовал еще и еще. Ушел он лишь после того, как Рока уснул.

_^Это продолжалось три дня. Три дня риса и воды, осмотра ран и смены повязок. Затем, наконец, пришли мужчины с копьями.

Туфли маленьких островитян дружно прошлепали по камню коридора, и дверь рывком открылась.

Букаяг твердо намеревался схватить меч и прорубить путь к свободе, но Рока удержал его. Они бы не лечили нас и не кормили, если б хотели только убить нас, брат. Спокойствие.

Копьеносцы вошли внутрь, а за ними еще один старик в изящной шелковой мантии. Позади него – сам король.

– Лоа, король Фара-хи.

Рока поклонился, насколько мог, со своей кровати, и квадратноголовый монарх тонко улыбнулся.

– Лоа, Рока.

В одной руке король держал широкий плоский диск, похожий на глиняный, а в другой – гладкий белый камушек. Ни то, ни другое не смахивало на оружие.

Фара-хи вежливо улыбнулся и сел в подставленное гвардейцами кресло, держа глиняную табличку на коленях. Он потер о нее белый камень, и на поверхности остался след или некого рода символ, который не был руной. Фара-хи подался вперед, издал звук, похожий на «А», и стал ждать.

Рока посмотрел на воинов, затем на старика, но все они таращились с пустыми лицами. Он пожал плечами и воспроизвел этот звук.

Монарх кивнул, как будто довольный, затем нарисовал другой символ.