О, чёрт возьми, он умеет целоваться.

Я ничего не хочу делать, кроме как целовать его вечно.

Я тону в его прикосновениях, когда он отстраняется, и потеря, которую я чувствую, наступает мгновенно. Моя рука подлетает к слегка припухшим губам, а волосы на его лице всё ещё скользят по моей коже.

— Чёрт. Нам не следовало этого делать. — Зак зажмуривает глаза.

Как будто все нити, связывающие меня с блаженством, оборвались, и я с грохотом падаю на землю.

— Ч — что? Почему? — конечно, он почувствовал неоспоримое притяжение между нами. У меня до сих пор мурашки по коже в качестве доказательства.

— Ты мой друг, Луна, и я…я сейчас не в лучшем состоянии. Я не могу дать тебе то, что, по твоему мнению, я могу. Я чертовски сломлен, разорван и искалечен, и я не собираюсь связываться с кем — либо только для того, чтобы причинить ей боль. Особенно тебе, — он проводит руками вверх и вниз по моим бокам успокаивающим движением, как будто это должно смягчить тотальное смущение и неприятие, разрывающее меня на части. — Ты слишком много значишь для меня.

Я слезаю с его колен и встаю перед ним между его слегка раздвинутых ног. Скрестив руки на груди, я борюсь со слезами, грозящими вырваться наружу. Боже, я чувствую себя такой чертовой идиоткой.

О чем я только думала? Я совершенно неправильно оценила это. Конечно, Зак Эванс видит во мне друга. Я совершенно не в его вкусе.

— Ладно, я понимаю. Мне действительно жаль. Я не знаю, что я…

— Эй, Луна, всё в порядке. Я польщен. И мне правда жаль, — он встает и обнимает меня, кладя подбородок мне на макушку. — Мне не следовало отвечать на твой поцелуй. Я думаю, ты была для меня спасательным кругом с тех пор, как я вернулся домой. Хоть что — то хорошее — забота обо мне, забота о моих интересах, — он тяжело вздыхает. — Мы просто увлеклись, — отстраняясь, он кладет руки мне на плечи, смотрит в глаза и убирает прядь волос с моей щеки. — У нас всё хорошо, верно?

Я киваю и стараюсь оставаться сильной. Ему не нужно знать правду о том, что всё не так уж и хорошо. Я могу приберечь это на потом, когда вернусь домой.

— Да, конечно.

Я смотрю на часы. Ещё не так поздно, но мне нужно выбраться из той болезненно неловкой атмосферы, которую я создала.

— Впрочем, мне уже пора. Уже поздно, а у меня дома дела. Я уверена, что ты, наверное, хочешь расслабиться. Я сама найду выход.

— Луна.

Я уже на полпути к кухне и беру свою сумку со стойки, когда он побежденным тоном зовет меня по имени. Меня тошнит от того, что я в очередной раз унизила себя и перешла границы дозволенного. Клянусь Богом, меня может стошнить прямо здесь — это идеально сгладило бы моё смущение.

Чувствуя головокружение, я останавливаюсь в арке, отделяющей кухню от гостиной, и вижу, что Зак всё ещё стоит на том же месте, его плечи поникли, руки засунуты в задние карманы джинсов.

Я изо всех сил пытаюсь изобразить улыбку, какой бы натянутой она ни была.

— Я понимаю, всё в порядке. Я приеду завтра, и мы сможем вернуться к этому и забыть обо всём, что когда — либо происходило.

Я выскакиваю через парадную дверь и мчусь к своей машине, пытаясь удержаться на ногах, поскольку волны тошноты продолжают накатывать на меня. Мне нужно вернуться домой и спрятаться под горой одеял, потому что, честно говоря, я не думаю, что моё сердце выдержит ещё одно слово.

ГЛАВА 9

ЗАК

Где она, черт возьми, пропадает?

Я делаю ещё глоток кофе и достаю телефон. Я откладываю его и направляюсь на веранду, как только вижу, что у меня по — прежнему нет уведомлений. Уже больше восьми, и к этому времени Луна уже должна была закончить свой утренний заплыв, собраться и красить мою кухню, насмехаясь надо мной из — за скучного цвета стен.

Но её нигде не видно, и я знаю, что это связано с тем, что произошло прошлой ночью.

У меня никогда не было такого поцелуя. Честно говоря, я даже не уверен, целовался ли я когда — нибудь с кем — нибудь до того, как поцеловал Луну прошлой ночью. Напряжение между нами заставляло всё остальное казаться не более чем вспышкой на моём радаре. В тот момент, когда наши губы соприкоснулись, это было так, словно атомная бомба упала прямо посреди моей жизни. Я всё ещё чувствую, как она двигалась у меня на коленях, как сжимались её бедра вокруг меня, и её мягкие, сладкие губы на моих. Стон, который она издала при моём прикосновении, снова и снова прокручивался в моей голове, вторгаясь в мои сны.

Так что я схожу с ума.

Я вспомнил все причины, по которым я избегал связываться с кем — либо. Но то, что я отстранялся от неё, ранило глубже, чем я когда — либо мог себе представить, и то, что я увидел в её глазах? Я больше никогда не хочу нести ответственность за то, что она снова так себя чувствует. Я никогда не хочу, чтобы кто — то причинил ей такую боль. Свет, подобный её, должен освещать весь мир, и им нужно дорожить. Ещё одна причина, по которой от моей серой, несчастной задницы следует держаться подальше.

Я резко поворачиваю голову, когда мой телефон жужжит на кофейном столике. Спотыкаясь о раздвижные двери, я бегу к нему и беру в руки. Как бы сильно я её ни любил, мама — это не то имя, которое я надеялся увидеть.

— Привет, милый! Просто проверяю, как продвигается ремонт. Я думала заглянуть к тебе на этих выходных, когда у меня будет свободный день от работы.

— Да, конечно. Работа продвигается, — кухня наполовину покрашена, и когда я смотрю на наполовину отделанные стены, волна неуверенности проходит через меня, спрашивая себя, буду ли я тем, кто закончит аккуратную работу Луны. — Ещё многое предстоит сделать.

— Ты всегда можешь позвонить своему отцу и Люку, ты же знаешь. Он заходил вчера.

Мой желудок сжимается, когда я вспоминаю, что Люк видел вчера утром.

— Да, как он? — отвечаю я, стараясь говорить небрежно.

— Ну, честно говоря, он казался отстраненным. Он упомянул, что предложил тебе помощь. Может быть, тебе стоит поговорить с ним об этом. Это может стать для вас шансом снова сблизиться. Вы двое были неразлучны, когда были младше.

— Да, может быть.

Мама на мгновение замолкает.

— Всё в порядке? Может быть, тебе стоит приехать к нам, и я приготовлю тебе ужин. У тебя было действительно напряженное время.

Я не навещал своих родителей целую неделю, и чувство вины терзает меня. Я почти не вижу их в течение сезона.

— Знаешь что, мам, приходи в субботу, я покажу тебе это место, а потом отведу тебя на ланч. Я предполагаю, что папа будет работать.

— О, это звучит замечательно! Да, он будет работать. Мы сможем провести время матери и Заки.

Закатывая глаза от ласкательного имени, которое она использовала с тех пор, как я был в подгузниках, я смотрю на время. Сейчас половина девятого. Она не придет, да?

Меня охватывает паника.

— Мам, мне нужно идти.

— Конечно, конечно, я понимаю. Пока, милый. Увидимся в субботу!

— Пока.

Я завершаю звонок и сразу же переключаюсь на контакт Луны, который в какой — то момент я изменил на “Ракета”, и кривая улыбка растягивает мои губы; это ей идеально подходит.

Гудки всё продолжаются, и с каждой проходящей секундой моё сердце падает всё ниже в грудной клетке, пока меня не соединяют с её голосовой почтой, и её веселый голос поет в трубке. Я полностью облажался, не так ли?

Не раздумывая ни секунды, я засовываю ноги в кроссовки и беру ключи. Я не могу точно вспомнить, где она живет, но почему — то я до сих пор помню улицу, на которой такси высадило её в ту новогоднюю ночь. Если она дома, надеюсь, ее машина будет на подъездной дорожке.

Мне не требуется много времени, чтобы определить, где она живет; я сразу вижу её ярко — синюю, побитую "тойоту".

Останавливаясь на тротуаре напротив её дома, я понимаю, что это может сойти за нужду или, возможно, навязчивую идею, но мне нужно знать, что она не против меня и нашей дружбы.