Дверь отворил щуплый короткостриженный мастер Шмидт. Он сразу отступил назад и сделал знак гостю войти.

Во время предыдущих сеансов Крягу успел запомнить интерьер помещения. Теперь он полагал наверняка, где будет находиться то, за чем пришел, и, взглянув в левый дальний угол, мгновенно увидал картину.

То был портрет высотою почти в метр, и позабывший всякий этикет Крягу устремился к нему.

Подойдя ближе, он замер обомлевший. Такого эпохального полотна не ожидал увидеть и он сам! На портрете по пояс Крягу почтенно скрестил ладони на груди, и облик его в действительности поражал!

Он был запечатлен во фраке, коего у него отродясь не было, и выглядел по меньшей мере важной фигурой дворянского сословия.

Глаза из-под очков сквозили уверенностью и презрением – Крягу умышленно занимал такую позу, пока шла работа. Это был его бенефис, и он хотел торжествовать всегда!

Профессорский вид, надо признать, ему в действительности шел. Другое дело, что созданный образ шел вразрез с реалиями простого писаря в городской управе, но при мыслях об излишнем самолюбовании Крягу обычно лишь крестился трижды и нашептывал молитвы.

Потрясенный до глубины души увиденным портретом, он полез в мешок, чтобы отсчитать полагающуюся сумму Шмидту за работу, не подозревая, какой удар поджидает его впереди!

Испуг от того, что пальцы не нащупывали в мешочке денег, обернулся ужасом, когда он увидел прорезь в поясном кошельке. От осознания произошедшей беды Крягу затрясло так, что очки чуть не слетели с носа!

Добродушно улыбавшийся Шмидт не мог подумать ничего дурного. Ему было невдомек, отчего Крягу не произносил ни слова, а в следующие мгновения стал судорожно хвататься за голову.

– Деньги! – наконец выкрикнул он. – Все деньги!

Он было бросился к выходу, остановился, снова рванул с места, но занесенный массой тела вправо, уткнулся в табурет и опрокинулся на стол. Разлились краски на лежавшие картины, над которыми шла работа. Тут уже и Шмидт схватился за голову и кинулся поднимать гостя.

– Да что же такое с вами?! – крикнул он.

Но Крягу уже выбегал из двери наружу.

Воротился он тремя четвертями часа позже, взмокший от пота, загнанный, как конь, и насмерть перепуганный, в полном отчаянии.

Прямой и ровный характер прорези в суме говорил о том, что она была проделана крепким тонким лезвием. Такое могло произойти лишь в сутолоке винного базара. Нигде более на своем пути к художнику Крягу не попадал в такое плотное скопление людей, где могла бы произойти кража.

Поэтому конечно же Крягу первым делом бросился на базар. Но что надеялся он там найти?! У бочек того торгаша, где угощался он, было такое быстрое и живое перемещение честного и не очень люда, что тех воров давно и след простыл!

Крягу кидался из стороны в сторону, совершенно не понимая, что делать, подбегал к торговцам, кричал им о своей пропаже, но те лишь мотали головой и предлагали выпить.

Тогда он отыскал жандарма и стал умолять его погнаться за ворами по горячим следам.

– Помилуйте, ваше благородие! Умерьте пыл! – зевая, с равнодушием отвечал ему усатый унтер-офицер. – С чего вы взяли, что не теряли денег по дороге к базару али не оставили их дома вовсе?!

– Но дырка! Дырка! Посмотрите на нее! – настаивал на своем несчастный Крягу. – Ведь здесь же очевидно, что имела место кража!

Браться за крупное дело вечером ленивому служителю закона не было ни выгодно, ни перспективно. Поймать воров в такой толпе спустя не меньше получаса как произошло преступление было невозможно, но и предпринять совсем ничего он тоже не мог. А потому он просвистел в свисток, собрал вокруг своих коллег и вместе с Крягу они свершили рейд по рынку.

Но потерпевший не имел понятия, кого искать! Он мог лишь дать расплывчатую версию о том, что был ограблен в давке возле винной бочки. В итоге жандарм посоветовал ему явиться на следующий день в управление составить заявление по факту кражи, а до того момента любые поиски были тщетны. Из базара было не менее пяти выходов: получалось, что воры могли покинуть его в любом направлении и сейчас находиться в любой части города!

Поведав Шмидту свою горестную историю, Крягу громко вздохнул и умолк. Наступило молчание, в котором непонятно что было делать дальше.

Шмидту, как человеку хоть и творческому, но чрезвычайно практичному, в общем-то не было дела до проблем очередного клиента. Его интересовал лишь положенный расчет за выполненную работу, и потому он вкрадчиво, но прямо и спросил:

– Так что же, сударь? Изволите платить сегодня и забрать картину?

От заданного в лоб вопроса Крягу рассвирепел:

– Ты что же, ничего не понял?! Я остался без гроша! Все деньги были в мешке, и их украли!

Это было невыносимо! Крягу обхватил лицо ладонями и, сидя на табурете, стал раскачиваться вперед и назад, изрекая вперемешку проклятия и причитания.

Целых два года экономии на еде и табаке, а равно как и грёзы о портрете, всё это уже ничего не значило! Он каждый месяц откладывал половину своего жалкого жалованья лишь бы воплотить в жизнь великую идею, и в день, когда она должна была свершиться, по слабости его всё в одночасье обернулось в пыль!

Оставался еще шанс уговорить художника повременить с оплатой, и Крягу стал умалять Шмидта отдать ему картину нынче. Деньги же, с его слов, поступали бы впоследствии частями.

Но упрямый Шмидт и слышать ничего не хотел. Сделка есть сделка, и если условия не соблюдаются одной из сторон, то и сделки быть не может. Спокойно стал он упаковывать картину в бумагу.

– Как соберете сумму, приходите, – эти слова убивали всякую надежду.

Глядя на никчемного, как ему сейчас казалось Шмидта, Крягу почувствовал несправедливость. Как смел этот художник возражать ему, проводнику человеческой мудрости? Он возложил на себя особую миссию по наставлению будущих поколений, и именно сейчас во что бы то ни стало ему нужен был портрет, чтоб завершить свой труд!

Не до конца отдавая себе отчет, что делает, Крягу вцепился своими короткими ручонками в картину, которую Шмидт как раз поднял со стола, чтобы убрать, и потянул ее к себе!

Шмидт явно уступал своему незадачливому клиенту и в весе, и в силах, и потому, конечно, его понесло вперед, вплотную к Крягу. Однако он устоял на ногах и с криком «Да что же вы творите?! Отпустите немедленно!» потянул картину в свою сторону.

– Отдай! Она нужна мне! – кричал в ответ обезумевший Крягу, перетягивая портрет вновь ближе к себе.

– Заплати, и она твоя! – упорно стоял на своем Шмидт.

Нащупав ступней опору на полу, он вновь рванул картину к себе.

– Да иди ты к черту! – прорычал Крягу, и в самый момент рывка Шмидта выпустил картину из своих ладоней.

По инерции, с нелегким грузом в руках, Шмидта потянуло назад. Еще два шага он удержался на ногах, а дальше упал навзничь, ударившись затылком прямо об угол стола. Картина накрыла его лицо сверху.

Всё произошло так быстро, что с полминуты Крягу продолжал стоять на своем месте, не соображая, что случилось.

Шмидт в несколько неестественной позе сидел на полу около стола. На верхнюю часть туловища и лицо легла картина. Со стороны могло показаться, что мастер запрокинул голову на стол и отдыхает, расположившись на полу с раскинутыми в стороны руками, но вот только картина прямо на нем смотрелась странно.

Подошедшего вплотную Крягу затрясло при виде крови. По поверхности стола из-под головы Шмидта растекалось вязкое багровое пятно.

События последнего часа походили на какой-то кошмарный сон! Крягу все еще не мог совладать с собой! Он ни о чем не думал, просто уставился перед собой, сдавшись на милость судьбе в эти мгновения.

Среди полнейшей тишины он разобрал свое тяжелое дыхание. Именно оно вернуло его к реальности. Надо было проверить, вдруг Шмидт еще жив!

Осторожно подняв картину с тела несчастного художника, Крягу положил ее на пол рядом и наклонился к лицу Шмидта. Тот не дышал.

Трясущимися влажными от пота пальцами, Крягу нащупал артерию на шее и замер. Пульса не было.