Но надо заметить, что любая неудача в финансах у папы стимулировала творческое развитие. Он начал писать абстрактные картины и книги. Написал шесть романов и пьесу. Увы, широкой публике его литературные произведения не были представлены, потому что и здесь папа сделал ошибку: вместо того чтобы искать издателя, он решил напечатать книги сам.

А как известно, у самиздата не такие возможности, чтобы он мог конкурировать с книжными гигантами.

Тираж рассосался по друзьям и знакомым. Я думаю, папа боялся, что книжные гиганты ему откажут. А я, читая его книги, была почему-то уверена, что они достойны продаваться по всей стране. Интерьеры он делать продолжал, и периодически появлялись крупные заказы. Связки долларов пополняли заначку, но это было настолько нерегулярно, что заначка уменьшалась быстрее. И чем больше ему не везло в финансах, тем более ценные дары ему преподносила сама жизнь. Например, папа никогда не путешествовал. Он говорил, что ему это не надо, потому что всю итальянскую архитектуру он изучил по книгам и буквально знает её наизусть. На самом деле ему просто было жалко денег. И вдруг в середине десятых его начали бесплатно возить по старушке Европе в составе групп дизайнеров для посещения различных мануфактур, будь то керамическая плитка, сантехника или стекло. Как минимум всю Италию он объездил. Абсолютно всё, что изучал в Академии по книгам, увидел своими глазами. Конечно, это не могло не повлиять на его развитие. Творчески он очень вырос, хотя заказов стало ещё меньше. Потом случился ковид. Папа начал писать реалистичные картины, и они оказались ещё лучше, чем абстрактные. Несмотря на то что заначка рассосалась совсем, он, пожалуй, находится сейчас в своём лучшем периоде творчества.

Мама всегда была уставшая, как на той фотографии из роддома. Это сочеталось с «детскостью» в том смысле, что она не лезла на амбразуры, а предпочитала, чтобы кто-то другой за неё принимал жизненно важные решения. Брать вожжи в свои руки ей было трудно не только из-за инфантилизма, но также из-за социофобии. Любая поездка за пределы Санкт-Петербурга или общение с посторонним человеком могли обернуться для неё большим стрессом. В конечном итоге мама очертила себе зону комфорта, из которой старалась вообще не выходить. На этой территории ей блестяще удавалось создавать уют, наводить красоту и заботиться о нас с папой, что, по сути, являлось для неё формой полноценной жизни и, похоже, даже смыслом… Бывает, приходишь со школы: мама вяжет перед телевизором, а на кухне в кастрюле тёплый суп.

И если бы не этот плацдарм, то в свои нежные годы я бы слетела с катушек, как бывает с трудными подростками. Как только я повзрослела достаточно, чтобы выпорхнуть из гнезда, с мамой начались проблемы.

У нее диагностировали синдром хронической усталости, и примерно месяц она провела в кукухолечебнице. У меня было ощущение, что проблемы не у неё, а у меня. Было очень странно продолжать нормальную жизнь в тот момент, когда близкий человек страдает душевным недугом. По возвращении мамы домой все – в том числе она сама – делали вид, что ничего не произошло. Вообще мне кажется, что мои родители какие-то моральные инвалиды, потому что моментов искренности, близости и разговоров о важном, признаний в любви и нежности я не видела у них никогда. Мама говорила, что самое главное в отношениях – это дела, а не слова. Звучит железобетонно, не подкопаешься. Но я не могу назвать своих родителей бесчувственными, просто чувства эти у них заблокированы. Это облегчает существование, а иначе жить ужасно больно. Например, мама никогда не слушала музыку. Я знаю почему: музыка высвобождает эмоции, среди которых может быть колющая боль, тоска по утраченному, ностальгия какая-нибудь ещё, не дай бог. Но теперь она ходит в Мариинский театр, чему я очень рада: мне кажется, её кукухе это на пользу.

В какой-то момент я поняла, что мне нужно либо с папой уйти в негативизм (потому что сидеть на месте, как мама, я не смогу), либо совершить полицейский разворот на дороге жизни. Финальная сепарация произошла в 2012-м и сопровождалась поистине ритуальным действом. Я занимала комнату, которая исторически была моей. В ней стояла мебельная стенка, набитая старыми игрушками, учебниками, детскими книгами (причём среди них были очень ценные издания). В один день я вынесла всё на помойку. Потом разобрала саму стенку, отправив её туда же. А следом содрала обои и начала красить стены в белый цвет. У мамы случилась истерика из-за книг. Это действительно было очень жестоко: мне свойственно резать по живому. Я буквально выбросила своё детство в родительском доме, перечеркнув его и закатав белой краской поверх. Когда я начала красить батарею, мне написали из Москвы и пригласили на работу. Я собрала чемодан и уехала навсегда, батарея так и осталась недокрашенной. В Москве я начала новую жизнь, почувствовала себя собой.

И мне вдруг открылись эти лёгкость и скорость, свойственные успешным людям.

Ужасно жалко те книги и маму. Жалко свою детскую трепетную любовь к родителям, которой сейчас след простыл. Я знаю, что она была обусловлена беспомощностью, и максимум, что осталось, – это благодарность и чувство родства. Как говорит бабушка:

«Жалко у пчёлки в попке» – повторяю это выражение каждый раз, когда нужно с чем-то покончить.

Я вдруг вспомнила, как бросала первого парня. Это было очень комично. Я сидела в кафе «Две палочки» на Итальянской улице и ревела белугой. А он сидел рядом и уговаривал меня остаться, но я была непреклонна. Я не понимала, от чего у меня истерика: от того, что слишком много связывает нас вместе и у пчёлки в попке жалко, или же от отчаяния, что он всё никак не оставит меня с роллом «Филадельфия» наедине. Это было задолго до расставания с родительским домом, но я уже научилась резать по живому. Так бывает, что, один раз почуяв запах свежей крови, ты уже не можешь остановиться. В голове объявляет Левитан, что наступил «тот самый момент» и другого не будет. А потом только гул в ушах и непоправимые действия в адреналиновом забытьи.

Движение – это жизнь, определённо. Но чтобы двигаться, нужно постоянно сбрасывать балласт. Чтобы узнать себя нового, иногда требуется пожертвовать собой старым. Как змея сбрасывает старую кожу, полезно сбрасывать прежние привязанности и убеждения. Где предел – каждый определяет сам, но я верю в жизнь без ограничений и бесконечную трансформацию души.

Если в мире всё-таки есть добро и зло и у них существует какая-то характеристика, то она не настолько примитивна, как зло – плохое, а добро – хорошее.

Вы сами понимаете, что у зла и добра нет чётких свойств. Они перетекают друг в друга словно две половинки символа инь и ян. И человек, делающий якобы добрые дела, может оказаться самым настоящим воплощением зла. Я верю, что каждый выполняет свою кармическую задачу и оценка его действий очень субьективна. Поэтому в моменте мы не способны порой отличить тьму от света. Путаясь в понятиях, мы забываем, что единственный верный выбор в жизни каждого человека – это выбор себя. И он не может не вести к свету. По крайней мере, в моей картине мира всё так идеалистично.

А когда перестаёшь себя грызть на тему «плохости» или «хорошести» и вообще оценивать поступки как добрые или злые, высвобождается такое огромное количество энергии, что невольно она открывает заветный ларчик, внутри которого находится частица Абсолюта. Она настолько красива и сияет так ярко, что все предыдущие размышления о добре и зле оказываются мутной ложью ума. И смешно и горько одновременно становится при взгляде на то, как сильно заблуждался. Но в то же время радостно, потому что готов теперь идти за этой частицей, как за факелом.

Конечно, порой нам кажется, что свободы воли у нас нет. Когда происходят ситуации, в которых можешь выбрать только один вариант, застаёшь себя в полнейшем тупике. Это и есть тьма (в слабой форме – потёмки). Тьма действует по принципу «разделяй и властвуй», предлагая выбрать сторону, позицию или просто один из двух вариантов. «Правильный» вариант внушается с помощью определённой повестки или общественного дискурса. В историях более личных тьма давит на триггерные точки или грозит тем, что ближний круг отвернётся в случае ошибки. Таким образом человека легко подтолкнуть к принятию решения, и это будет не он сам. Выбирая навязанный вариант, мы принимаем навязанные правила. И живём по ним.