Вместе с первыми солнечными стрелами наступающего дня к ней пришла жажда деятельности, усиленная осознанием своей решимости идти до конца и верой, что у нее достанет силы выполнить поставленную перед ней задачу: дискредитировать Маркова-старшего и, несмотря ни на что, сохранить случайно обретенное, но бесконечно дорогое чувство – безоглядную и ни на что другое в этой жизни не похожую любовь к Кириллу.
Каковы были истинные причины, что привели Кирилла за глухую ограду психиатрической лечебницы, Джейн приблизительно догадывалась. Его исчезновение в недрах психушки было настолько внезапным, неожиданным и обескураживающим для всех, с кем он общался, что для Джейн, человека профессионально близкого к технологиям сохранения государственных интересов, не составляло особого труда понять: именно она, скромная аспирантка Джейн Болтон, послужила тому единственной причиной.
Основные вопросы, не дававшие Джейн покоя, формулировались четко: кто, где и когда зафиксировал факт ее знакомства с Кириллом? Кто, где и когда рассмотрел в скромном частном контакте возможную угрозу государственной безопасности русских?
Аналитики из КГБ? Но это невозможнейший бред! Какой бы мощной ни была «Империя зла», физически невозможно установить плотный надзор за всеми, кто потенциально интересен иностранным разведкам! Маркова-старшего не трогали почти десять лет, старательно следили за натовскими и цэрэушными коллегами и, только став полностью уверенным в возможной эффективности агентских действий, руководство пошло на эту операцию.
Откуда появился этот топтун? Профилактический надзор за вызывающе ведущей себя англичанкой? Принимать русских за идиотов – значит, зачислять в идиоты саму себя.
Возможно, все дело в ее поведении? Джейн вспомнила свой разговор с проректоршей по работе с иностранными студентами. Он касался ее желания доплатить сколько угодно денег, но быть размещенной в общежитии без соседей. Проректор, поджарая стерва явно не ленинградского происхождения, с бегающими глазами-бусинками, малиново разливалась о преимуществах совместного проживания стажеров, полностью игнорируя категоричность просьбы.
Джейн вспылила, надменно проведя границу между собой и несостоятельными студентами, прозрачно намекнула на свой аристократизм, с которым все же следует считаться, поскольку одна шестая земной поверхности, на которой все равны, – еще далеко не вся поверхность земного шара.
Проректоршу это явно покоробило, но просьба Джейн была удовлетворена. За деньги. А дальше ей не оставалось ничего другого, как соответствовать выбранной роли: она подчеркнуто обособленно и независимо держалась с соотечественниками, не участвуя в их идиотских контактах с местным студенчеством. Это была полная бредятина, достойная пера Теккерея, Диккенса или Тома Шарпа, – детишки рабочих английских окраин и туземной интеллигенции из стран Содружества изображали из себя этаких «обремененных белых человеков».
Что касается преподавателей и технического персонала курсов, то эти люди совершенно не интересовали Джейн. Ни как носители языка, ни как носители культуры. Слишком уж вычурной – и это чувствовалось – была их русскость, ежеминутно съезжавшая либо в непроходимую англоманию, либо комично не совпадавшая с окружающей действительностью.
Это выглядело особенно неприятно на общем фоне преподавательского состава пединститута, с представителями которого Джейн приходилось сталкиваться вне семинарских аудиторий. По закону подлости стажерам достались далеко не лучшие преподаватели, и единственный вопрос, заданный ею за все время стажировки, звучал так: «Где находится дамская комната?», да и то задан он был по-английски: «Where`s the ladies’ room?»
Так что если Арчибальд Сэсил Кроу прав и русские действительно тралят здешний пипл, как свою знаменитую невскую корюшку, то под колпак она подвела себя сама…
Но все равно нелогично. Кирилл разорвал отношения с родителями и, даже если предположить, что наблюдение за Джейн было круглосуточным, нужно очень и очень постараться, чтобы увидеть в случайном уличном знакомстве – и ведь действительно случайном! – хищную руку иностранной разведки.
Значит, не просто здешний «дятел» впрок настучал для Джейн неприятностей, и не просто плюгавый топтун дышит ей в затылок непереносимым винным и чесночным духом.
Или же ей известно далеко не все, и существует в этой истории с ленинградскими судостроительными заводами и их директором иная подоплека? Скрытая, неясная, более сложная комбинация, полностью отличающаяся от той картины, которую ей так старательно нарисовал Арчи?
Могли ли использовать ее в отвлекающей роли? Да запросто! Но, с другой стороны, Арчи не позволил бы им разменивать такую пешку, как его единственная, пусть и дальняя, родственница.
Двурушничество или раскрытие Норвежца? Возможно. К тому же он давно не дает о себе знать. «Подарочки» от коллег из ЦРУ или «Аксьон директ»? Сколько угодно! Старинная галантность секретных служб: сделал гадость – в сердце радость.
И хотя предусмотрена на этот случай строгая инструкция по прекращению операции, малодушничать и паниковать не стоит. Там, где существуют сомнения, следует идти только теми путями, о которых, кроме тебя, никто не знает.
И если это так, то ее задачи усложняются: выполнить задание, спасти Кирилла и самой не стать жертвой разменных интриг, столь любимых в мире разведки.
А теперь – в сторону сомнения и раздумья, необходимо действовать. Джейн оглянулась. Настенные часы в виде петровского парусника показывали без пяти пять. Скоро неутомимый топтун займет свое привычное стартовое место – напротив входа в общежитие…
Девушка быстро соскользнула с подоконника в комнату и деловито засуетилась. Разобрала немногочисленные сувениры и бумаги, все старательно упаковала в небольшую сумку-портфель. Внимательно осмотрела разложенный на кровати гардероб. Впервые собственные вещи вызвали у хозяйки чувство досады: слишком хороши и приметны. От них, как говорят русские, просто за версту несет нездешностью и «чисто английским качеством». В таком гардеробе ей далеко не уйти.
Джейн присела на тоскливо взвизгнувшую кровать. Досадливо поморщилась. Каждый предмет обстановки в этой комнате имел свой голос. Стены в многослойном папье-маше из немудреных обоев шептали под тихими струйками сквозняков, пол, щедро залитый гнедой краской, умудрялся скрипеть, дискредитируя свой монолитный вид, а огромный старый шкаф…
Шкаф! Через мгновение резные створки огромного черного пенала ворчливо распахнулись и нижние, пересохшие от времени ящики, поупрямившись для приличия, подались вперед. Сначала один, потом другой… Все они были первозданно пусты. Без всякой надежды Джейн потянула на себя последний, четвертый ящик.
О, метафизическая солидарность студиозусов всех стран, времен и народов! Это именно то, что ей нужно! Старый рабочий халат, свитый в невообразимой замысловатости жгут. Некогда бывший цвета благородного индиго, застиранный донельзя, в многочисленных пятнах застывшей краски и хлорных проплешинах. Пара ссохшихся спортивных тапок – пыльные матерчатые «союзки» на гуттаперчевом рифленом ходу. Вместо шнурков какие-то веревочки жуткого буро-венозного цвета. А это что? Джейн брезгливо, двумя пальцами, потянула за цветастый краешек нечто ацетатное, в скомканном состоянии больше похожее на предмет из дамского бельевого гарнитура.
Оказалось – платок. Довольно большой и, что удивительно – чистый, обильно украшенный яхтенно-регатной символикой олимпийского Таллина.
Девушка осмотрела трофеи. Бросила мимолетный взгляд на часы.
Без двадцати шесть, временем она еще располагает.
После недолгих размышлений было решено халат оставить мятым, спортивные тапки – пыльными, а олимпийский платок, смоченный водой из вазочки с полевыми цветами, быстро прогладить миниатюрным дорожным утюжком.
Завершали маскарадный костюм Джейн привлекающие всеобщее внимание роговые оксфордские очки, а также умыкнутые из хозблока цинковое ведро и деревянная швабра.
