Ленинград, большой портовый город, но на удивление – чистый. Ее поражала чистота Невы и городских каналов. Первые недели она даже не верила, что в непосредственной близости от дворцов и памятников швартуются, разгружаются и даже строятся самые настоящие корабли! И все это несмотря на тысячи промышленных предприятий и несколько миллионов горожан.

Жители города, вопреки общепринятому западному мнению, совершенно не походили на «белых китайцев», в страхе шарахающихся от бесконечных кортежей из «черных воронов». Ленинградцы были аккуратно одеты, общительны, но не навязчивы. В этом городе практически любому прохожему можно было задать вопрос по истории культуры бывшей столицы империи и услышать обстоятельный, даже развернутый ответ. Джейн много гуляла по городу, часто бывала в самых «проходных» местах. Два обстоятельства поражали ее больше всего, она никак не могла к ним привыкнуть. Это – транспортное движение в городе, лишенное пробок и заторов, возможность спокойно передвигаться без проблем в любое время суток среди подчеркнуто корректных ленинградских водителей и – видит Бог, Джейн совсем не была расисткой – монолитно-белое население ярко выраженного европейского типа.

«Вы попали в настоящий рай, леди Джейн!» – часто думала англичанка, бродя погожими сумерками среди величественных декораций ленинградской архитектуры.

Уставшая после многочасовых прогулок, Джейн принимала контрастный душ и мгновенно засыпала. Чуть влажное полотно постельного белья напоминало о родном доме и детстве, отчего все сны, которые она видела в Ленинграде, были в легкой, жемчужно-серой дымке светлой грусти.

Арчибальд Сэсил Кроу, им, Фаррагутам, седьмая вода на киселе. Похожий на всех героев детских песенок сразу – и на обжору Барабека, и на Шалтая-Болтая, – он вызывал улыбку у любого, кто видел его впервые. Только немногие посвященные, даже в руководящих структурах МИ-5, знали, что этот благодушный толстяк, прячущий за темными линзами очков изумрудно-зеленые глаза чеширского кота, – главный разработчик вербовочных операций за «железным занавесом».

– Дедушка по-прежнему плох, Джейн?

– Если слушать врачей, то определенно – да.

– Все никак не соберусь навестить его, – Кроу порылся в ящике стола. Там что-то загремело, зазвенело и забулькало одновременно. – Вот, – он поставил на стол бутыль диковиной формы. – Настоящий магрибский абсент. С самой весны каждый понедельник даю себе зарок отвезти старому Фаррагуту подарок, и, представь себе, Джейн, все только собираюсь.

– Вы хотите, чтоб это сделала я?

– Нет, мне пришла в голову более интересная мысль. Ты, кстати, не в курсе, кто у него сегодня дежурит, старуха или эта рыжая бестия?

– Сегодня Элис, – по характеру и интонации вопроса Джейн поняла, что родственничек не то побаивается, не то недолюбливает миссис Харпер – пожилую сиделку.

– Отлично, давай вместе прокатимся к нему? И подарок отвезем…

– Сэр…

– Дядя Арчи, пожалуйста.

– Дядя Арчи, я не уверена, что есть необходимость искушать больного алкоголем…

– Джейн, сэру Огастесу – девяносто четыре года. Поверь, джентльмены его поколения – это настоящие дубы. Они умирают стоя и только в бурю. И если твоему деду не повезло, и его миновал сей геройский удел, он никогда не позволит себе захлебнуться пьяной слюной в кровати. Он просто выкинет эту бутылку или отдаст ее Элис. Собирайся…

В чем-в чем, а в автомобилях дядя Арчи разбирался. На всю Британию было только два четырехлитровых кабриолета «Bentley MR» образца тридцать девятого года, с сибаритскими, сафьяновой кожи, салонами и кузовами работы Ванвоорена. Один из них уносил Джейн и сэра Кроу по графитовому серпантину в сторону Соммерсетшира.

Желтые кубы соломы на бледной зелени скошенных полей, стада, гуляющие по полям последние недели, каменные межевые изгороди, чешуйчатой паутиной расходящиеся по обе стороны дороги…

За закрытой в комнату деда дверью была слышна музыка. Нечто медленное, ритмичное. «Кажется, свинг?», – Джейн неважно разбиралась в музыке. Оставив Кроу внизу разбираться с парковкой, она поспешила наверх, известить об их внезапном, без предупреждения, визите. По обыкновению толкнув тяжелую дверь обеими руками, Джейн остолбенело замерла на пороге.

В полумраке комнаты танцевала какой-то чувственный танец обнаженная Элис. Распущенная грива тяжелых медных волос ртутью перетекала по плечам и мягкому, чувственному рельефу спины. Бедра танцующей женщины совершали томные, исполненные сладострастия движения, а плавные устремленно-знающие руки вольно скользили вдоль совершенных линий стройного тела.

– Леди Годива, – где-то в районе виска раздался шепот Кроу. – Пойдем, я думаю, они скоро закончат.

Дядюшка прикрыл тяжелую дверь и отвел Джейн в холл. Они сидели на обитом полосатым репсом колониальном канапе и неловко молчали.

– Джейн, – очкарик нервно потер ладони.

– Не стоит, сэр. Я все понимаю. Хотите чаю?

– Не откажусь…

К холлу примыкала особая, «чайная», кухня. Крашеные шкафы тикового дерева хранили несметное количество сортов чая, от традиционного дарджалинга до специфического матэ. В застекленных горках, по-бульдожьи раскинувших резные короткие ножки, блестели фарфором и перламутром веджвудские, мейсенские и турские чайные сервизы, переливались насыщенными цветами их азиатские, южно-американские, русские коллеги и соперники.

Джейн поставила воду на огонь и, уткнув подбородок в сжатые кулачки, наблюдала за его пляской.

– Здравствуйте, мисс Болтон, – Элис, с убранными под сестринской косынкой волосами и в белоснежном крахмальном халате, нарушила одиночество девушки.

– Здравствуйте, Элис. Как дедушка?

– Весел и оптимистичен. Попросил меня помочь в приготовлении чая, вы не будете против?

– Нисколько.

Арчибальд Сэсил Кроу помог Джейн и Элис вкатить чайный столик в комнату. Внучка подбежала к деду и поцеловала его в чисто выбритую, пахнущую парфюмом щеку.

– Comment зa, cheri?

– Грущу по уходящему лету, не хочу заканчивать учебу.

– Что же ты хочешь делать?

– Честно?

– Только так…

– Чтобы вы, сэр Огастес, выполнили свое обещание!

– Неужели я до сих пор причина напрасной надежды? Этого не может быть, – дед нахмурился и сосредоточился. – Ну-ка, говори!

– Кто-то хотел послать докторов к черту, упаковать багаж и, выкрав внучку из Тринити, отправиться с нею на целый год в Тритопс стрелять львов и леопардов, – Джейн вновь поцеловала деда.

– Вот видишь, Арчибальд, насколько кровожадны представительницы старых аристократических семей, – дед улыбался. – Элис уже ушла?

Кроу поднялся и посмотрел в окно.

– Выезжает со двора.

– Досадно. Джейн, Арчи был столь любезен, что привез с собой подарок. Будь добра, сходи в мой кабинет и принеси бокалы.

Девушка кивнула и вышла…

– Ты сам объяснишься с ними. Никто не виноват, что чистюли-буржуа запретили эвтаназию. Наш парламент вечно идет у них на поводу, но меня это абсолютно не касается. Как выпьем, оставьте меня одного. Уведи Джейн вниз и займи чем-нибудь. Я устал, Арчибальд, чертовски устал. После гибели Кэролайн мне с каждым днем все тяжелее и тяжелее просыпаться. Если сможешь, огради мою внучку от разведки. Я знаю, как только она останется одна, твои придурки шагу ей не дадут ступить, пока не завлекут Джейн к себе. Обещаешь?

– Сделаю, что смогу.

– И на том спасибо, доктор Чехов.

Подслушивать – нехорошо, но так получилось.

– Ты помнишь эту ерунду?

– Твой первый проект? Смесь кичливой образованщины и непомерных амбиций?

– Ты строг, Огастес…

– Но справедлив! Прошу, дай мне сосредоточиться…

Джейн, неся на серебряном подносе бокалы из толстого синего стекла, вошла в спальню. По выражению ее лица никто бы и не догадался, что девушка стала фактически соучастницей приготовлений к… убийству? Или – самоубийству?

Дед и Кроу оживленно разговаривали, вспоминали какие-то эпизоды из прошлого. Наконец сэр Огастес взял свой стакан.