Он косо посмотрел на меня, а его приветствие Антипатру и Исидору было сухим и формальным; это шло мне на пользу, конечно. Я чувствовал себя нелепо, сделав вид, что я ничего не знаю об их заговоре и что у этих троих нет особых отношений .

Пока Анубион вел нас по длинному пандусу ко входу на Фарос, он рассказывал различные факты и цифры о маяке, как будто мы были обычными посетителями, получившими привилегию на экскурсию с проводником. Ситуация казалась мне все более нереальной. Сам Фарос был слишком гигантским и величественным, чтобы его можно было понять, и игры всех действующих лиц, включая меня, заставляли меня чувствовать себя странно отстраненным, но в то же время остро осознавать все происходящее.

Мы прошли через парадный вход из красного гранита в большую комнату с очень высоким потолком. Меня сразу поразил сильный запах этого места, смесь запахов, которых я никогда раньше не испытывал. Вскоре мне должны были показать источник этих запахов, но на данный момент я был озадачен.

Нам предоставили выбор: подниматься по внутренней лестнице или по внешней наклонной дорожке - пандусу; Антипатр предпочел более постепенный подъем по пандусу, и так мы поднимались, круг за кругом, мимо высоких окон, пропускавших яркий дневной свет, следуя за рабочими и вьючными животными, тащившими повозки, полные топлива.

— Мы используем различные виды топлива, чтобы поддерживать огонь, — объяснил Анубион. — Египет не благословлен лесами, но у нас есть небольшие деревья — акация и тамариск. Также используется древесный уголь и навоз животных, но самое яркое пламя дает жидкость, называемая нафтой. С нафтой Александра познакомили вавилоняне, в землях которых есть отверстия, из которых это замечательное вещество вытекает, как вода из источника. Ты когда-нибудь слышал о таком, Гордиан?

Я признался, что нет.

— Тогда, позволь мне показать вам.

Мы сошли с пандуса в одно из прилегающих складских помещений, которое было заставлено большими глиняными сосудами. Вынув пробку с одного из них, Анубион пригласил меня понюхать. Я сразу же отдернул голову, отшатнувшись от дурно пахнущих испарений.

— Вещество обладает высокой летучестью, что означает, что оно воспламенится еще до того, как пламя коснется его, будучи зажженным простым сиянием огня.

— Звучит опасно, — сказал Антипатр.

Анубион пожал плечами: — Время от времени кто-нибудь рабочих загорается, как пример для других рабочих, что они должны обращаются с этим веществом с особой осторожностью. Вода бесполезна, чтобы потушить нафту, если она загорится, поэтому мы держим под рукой тяжелые одеяла, которыми можно сбить пламя.

Мы вернулись на свой ярус. Теперь я понял, почему запах Фароса был таким своеобразным - запахи навоза животных и бензина смешивались с потом человеческого труда и соленым запахом моря.

Наконец, поднявшись по множеству пандусов, мы добрались до уровня яруса, где на каждом из четырех углов располагались тритоны, а между ними были установлены бронзовые сигнальные зеркала. Скульптуры и зеркала были такого масштаба, какого я и представить себе не мог. Без предупреждения один из тритонов издал своим рогом протяжный рев. Я заткнул уши, но шум по-прежнему был оглушительным. Какой бы механизм ни производил звук, он был скрыт от глаз.

Средства регулировки сигнальных зеркал были более наглядны. Я видел, что Антипатр и Исидор обратили особое внимание на эти металлические каркасы и приспособления, с помощью которых каждое зеркало можно было наклонять под разными углами, как вверх, так и вниз и из стороны в сторону.

Под нами рабочие и животные, поднимающиеся по длинному входному пандусу, выглядели очень маленькими. Гавань сияла утренним светом и была переполнена парусами. Город был похож на огромную замысловатую игрушку, созданную для развлечения богов.

Мы вошли в следующий ярус башни, который был отодвинута от нижней части и имел восьмиугольную форму. Лестницы вели вверх вдоль внешних стен, пронизанных высокими окнами. Центральная шахта была занята хитроумной подъемной системой, с помощью которой лебедки и шкивы поднимали платформу на самый верх башни; таким образом можно было перевозить тяжелые грузы топлива без необходимости его переноски людьми. Анубион предложил нам прокатиться на этом устройстве до самого верха.

Антипатр посмотрел вверх, затем побледнел и покачал головой.

— Но я настаиваю, — сказал Анубион. — Ты уже запыхался, добрый Зотик, и впереди еще много шагов. Это устройство не только сэкономит массу усилий, но и позволит тебе удивить слушателей, что ты поднимался наверх на фаросском лифте, а на это способны немногие.

Любопытство Антипатра взяло над ним верх, и вскоре мы вчетвером вошли в похожее на клетку сооружение и взлетели в воздух. Поездка была на удивление плавной, с гораздо меньшими колебаниями и рывками, чем я ожидал. Мы прошли мимо рабочих, которые тащились вверх по лестнице вокруг нас, и нас угостили мимолетными взглядами на Александрию и море через высокие окна, которые опускались под нами одно за другим. В самом конце поездки платформа так сильно вздрогнула, что я схватился за перила и быстро помолился, думая, что клетка вырвалась из механизма и вот-вот рухнет вниз. Но в конце концов мы остановились и добрались без происшествий.

Я был рад полученному опыту, но с облегчением вышел из клетки. Оставив на мгновение остальных позади, я поспешил мимо рабочих, поднимавшихся и спускавшихся по лестнице, и вышел наружу, на открытую площадку с восьмигранным ярусом. На несколько замечательных мгновений я был совершенно один. Надо мной возвышалась третья, цилиндрическая часть башни, короче первых двух ярусов, на которых располагался маяк. Взглянув под крутым углом вверх, за линию крыши, я смог разглядеть кусочек молнии, выпущенной огромной статуей Зевса, венчавшей Фарос.

Со всех сторон меня окружала поистине изумительная панорама. Среди моря крыш отчетливо виднелась сетка улиц Александрии, особенно там, где высокие пальмы тянулись вдоль широких проспектов, а обелиски отмечали основные перекрестки. Даже Храм Сераписа, самая высокая точка города, был намного ниже меня. В противоположном направлении я смотрел на бескрайнюю водную гладь, усеянную ближними и дальними кораблями. По обеим сторонам тянулись туманные береговые линии, где встречались песок и вода. На западе была только пустыня, а на востоке виднелась зеленая масса дельты Нила.

Здесь дул постоянный ветер, такой сильный, что Анубион, только что присоединившийся ко мне вместе с Антипатром и Исидором, обеими руками ухватился за свой головной убор, чтобы тот не слетел.

— А ты, о чем думаешь, юный римлянин? — спросил он.

— Вы живете в самом, безусловно, замечательном городе, который я когда-либо видел.

Он кивнул, довольный моим комментарием: — Я собираюсь показать Исидору огонь маяка и механизм круглого зеркала, расположенный над ним на самом верху башни. Сейчас особо не на что смотреть: пламя днём горит слабо, а зеркала повернуты наружу, чтобы отражать солнечный свет, а не огонь.

— А мне разрешите посмотреть?

— Конечно, через некоторое время. А пока останься здесь с Зотиком и наслаждайся видом. Боюсь, твой старый наставник еще недостаточно отдохнул, чтобы преодолеть последние несколько лестничных пролетов.

Скорее всего, это была уловка, с помощью которой смотритель маяка и библиотекарь могли поговорить наедине, вдали от любознательного, но легко отвлекаемого юного римлянина. Анубион и Исидор исчезли внутри цилиндрической башни. Я повернулся к Антипатру.

— Наш хозяин считает, что вы слишком устали, чтобы подняться еще на несколько ступенек, — сказал я, пытаясь смягчить нотки сарказма в своем голосе.

— Немного утомился. Но этот бодрящий морской бриз скоро оживит меня.

Я не мог больше молчать: — Учитель, — начал было я и собирался сказать дальше: — «зачем вы меня обманули?» — когда краем глаза увидел фигуру, одетую в зеленое, ненадолго шагнувшую на площадку, а затем исчезнувшую обратно в башне. Я только мельком увидел его лицо, но сразу понял, что это Никанор.