Наталья Самошкина Интуитивный художник, писатель и поэт. Ведьма из клана Огненного Дракона. Энергопрактик. Ведьмовское имя – Найра. Живёт в Санкт-Петербурге. Творчество Натальи не ограничивается созданием загадочных, чувственных и непредсказуемых произведений для взрослых. Оно также приглашает в мир волшебства детей и подростков, способных получать удовольствие от мудрых и в то же время увлекательных сюжетов. Автор романов «Ловец заблудших душ», «Тиур – вестник Рарога», сборника прозы и поэзии «Признание в любви и абрикосовая косточка», сборника хокку «Книга гаданий Найры. Как жизнь длинна…» и «Сказок волшебницы Найры. Дракончик Волли и большая звезда». Её произведения можно найти во многих проектах санкт-петербургского издательства «Четыре». Имеет награды от Российского союза писателей и издательства «Четыре». Вот тебе глоток воды… – Зачем ты наступил на платье пустыни? Кожа на лице старика похожа на выцветший, покоробившийся от солнца лист пергамента. На сморщенную шкуру ящерицы, дремлющую на вершине бархана. На выбитые, выщербленные ногами и ветром ступени пирамид. На оспины, грызущие лик великого стража – Сфинкса. – Зачем ты наступил на платье пустыни? – вновь прозвучал вопрос. – Зачем ты пришёл сюда, если не можешь услышать молчания времени? Ты спрятался за чёрными стёклами и не ощущаешь ярого дыхания Хатор. Тасуешь облик пирамид, как фокусник – фальшивые карты. Что ты ищешь? – Я потерял свой след. Он оборвался когда-то, словно лепестки увядшей лилии. Он оборвался, и с тех пор я брожу по свету, пытаясь разглядеть себя. Глаза старика, задавленные бельмами, прояснились: – Вот тебе глоток воды, выживи с ним месяц. Вот тебе горсть нута, растяни её на год. Вот тебе финик, ощущай его сладость всю жизнь. Вот тебе песчинка, роди из неё вселенную. Пламя нагов Ха-а… – пеплом рождаюсь — хлопьями серыми, вихрями бьющими, буро-зелёными. Ха… – рвутся пустынные, тинные, донные – в пепел. Ха… – скалы стираются пальцами – в пепел. Ха… – пламя ликует плясуньей – на пепле. Ввысь поднимаюсь чешуйчатым телом — Коброй, Нагиней, огонь породившей. Хвост заплетаю раскатами грома, По облакам колочу я «трещоткой». Магму земную я пью, как колодцем — Высохшим, треснувшим после пожара. Ввысь поднимаюсь, раздув шею ветром, В стенах вопящим, чтоб двери открылись. Триста миров я хвостом попираю, В них прорастаю корнями и светом, Буйной рекой, запирающей нечто, Чашей со смешанной узами кровью. В борозды брошены пламя и семя, Синий клинок, три струи водопада, Облако в шёлке и солнце в зените, Камень зелёный на шее змеиной. Кружится женщина – кобра, Нагиня, В тело вобравшая жизнь для рожденья, Бёдрами вертит, дразня и ликуя, В лоне очаг, как алтарь, разжигая. Льются в очаг масло розы и мирры, Зёрна и лотос с распухшего Нила, Ступни божеств, утомляющих море, Души людей, обретающих «после…» Жизнь прорастает на вспаханном теле — Криком младенца и россыпью звёздной, Ртом огнегубым и мудростью древней, Сердцем-ладонью, читающим судьбы. Виноградные крылья
Луна шелестит крыльями – атласно-мягкими, словно кожа на моей груди; жёстко-требовательными, точно ветер, поднимающий меня в небо; алыми – вобравшими в себя серебро раздумья, большую гроздь сладкого винограда, лепестки опадающей осени и смех новорождённого; колокольчато-звонкими, как браслеты на моих танцующих ногах; гремящими, точно перья птицы Рухх, схватившей за спину слона; замершими, словно долгий поцелуй влюблённых – на грани дыхания; опасливо вздрагивающими, когда к ним тянется безверие. Луна шелестит моими крыльями, а я рисую волны в её сухих морях, чтобы они запели, как на любимой Земле. Раскрашенная тень Завяжите глаза, чтоб помочь сновиденью Провести по мосту над источником бед, Чтобы встретиться с жизнью, раскрашенной Тенью, И найти для себя предзакатный ответ. Завяжите глаза, чтобы чувствовать кожей Алый танец иных, неподвластных Миров, Чтоб не крикнуть в тиши: «Вызволяй меня, Боже, Из мучительно-страстных и пряных оков!» Завяжите глаза, чтобы сердце не скинуть, Словно мелочь пустую в карман голоты, Заклиная любовь, по возможности минуть Тех, кто слишком уверен в цене красоты. Млечная дорога Мной разрастаются звёзды и ели, В тучи вонзившие шпиль мирозданья, Падают камни – утёсно – на мели, Лопаясь жгуче в порывах желанья. Вихрем космическим сомкнуты ветки, В жаркий клубок в животе завиваясь. Жизни земные и образы-слепки Солью рассыпались, с морем смыкаясь. Тиной набросаны пряди на плечи, — Донно, саргассово волосы метят. В трюмах забытых вновь ожили свечи, В память о тех, кто рождается, светят. Хлопает крыльями крест на ладони. Чадо свивается шёлком с рогожей. Жизнь-олениха – в стремительном гоне, С кровью и пеной на замшевой коже. Спелым зерном наливаются груди, Речкой молочной питая дорогу… Смотрят на небо влюблённые люди, Жарко обнявшись, как в логове, в стоге. Как мало слов… Густеет небо, отражая битвы, Роняя звёзды в трещины зеркал. Как мало слов в запасе у молитвы И как велик земной чадящий зал! Хромают горы, выпуская пепел, Сжигая лёд зияньем языков. Как много слов, вобравших детский лепет, И как ничтожно семечко основ! Пылают замки, магией объяты, Смеётся над спесивцами Дракон. Как много слов, где истина распята, И как могуч в безумии закон! Звучит струна, рождая в лоне скрипки, Сливаясь с чистым телом матерей. Как мало слов, способных на ошибку, И как сердит в молчании Борей! Ломаются на тени коридоры, Впуская в обнаженье красоту. Как много слов, застывших в шлаке спора, Как ярок свет, лелеющий мечту… |
