Если бы Аню не взяли с собой на задержание какого-то Расстегая, она бы встала на колени, стала унижаться, пристегнулась бы наручниками. Хорошо, что этого не понадобилось.

«Фольксваген» Корнилова ехал впереди, за ним – омоновский автобус, на заднем стекле которого какой-то остроумец поместил дорожный знак «Осторожно – дети!» Со стороны так и казалось: детишек везут в пионерский лагерь.

– По Дороге жизни едем, – сказал Корнилов своим спутникам. – Санчо, посмотри по карте, когда будет эта деревня Бернгардовка.

– Это не деревня, – заметила Аня, – а микрорайон города Всеволожска.

– Откуда, Аня, ты все знаешь? – удивился Санчук.

– Я в местной газете практику когда-то проходила… Ты не разгоняйся. Видишь усадьбу? Это Приютино. Поместье Олениных.

Кирпичный, неоштукатуренный дом в строительных лесах был так близко от трассы, что на него едва успели взглянуть. Корнилов на месте водителя и вовсе ничего не увидел.

– Знакомая фамилия, – сказал зато Михаил.

– Артист такой был. В «Освобождении» командира батареи играл, – пояснил Санчук. – «Снаряд! Снаряд! Сашка, снаряд!»

– Не кричи ты так, – остановил его Корнилов. – Омоновцев напугаешь.

– Артиста звали Олялин, – покачала головой Аня. – Куда смотрит милиция? Неизвестно куда, но только не в книгу.

– У меня было очень тяжелое детство, – ответил Коля Санчук. – Малороссия. Буряки, бараки. Подножный корм. Мы ваших университетов не кончали.

– Коля хотя бы мыслью куда-то скачет, а некоторые вообще помалкивают, – прозрачно намекнула Аня. – К вашему сведению, Оленин был первым директором Публичной библиотеки. А в его дочку был влюблен Пушкин. Руку и сердце ей предлагал, но был отвергнут.

– Нечего тогда эту Оленину помнить, – отозвался Михаил. – Забыть Геростратку! Лучше бы сказали, какой дурак прямо через историческую усадьбу шоссе проложил? Заасфальтировали, можно сказать, следы Пушкина.

– Так это ж Дорога жизни, – возразил Санчук. – Когда ее прокладывали, не до того было.

– С Дороги жизни мы уже давно свернули. Ты, Санчо, смотришь на карту или голодное детство вспоминаешь? Где эта Озерная улица?

– Так у меня на карте идет Дорога жизни, а тут обрыв, – оправдался оперативник. – Какая-то гадина целый микрорайон вырвала и еще неизвестно, что с ним сделала. С усадьбой Приютино, между прочим, тоже. Можно сказать, с Пушкинским местом…

– Ладно, не дергайтесь, – успокоила их Аня. – Я на вашей Озерной была, кажется.

– Что это ты делала в бандитском гнезде? – поинтересовался супруг.

– Интервью брала у преподавателя ПТУ, – ответила Аня. – Вот, между прочим, это самое ПТУ. Справа будут пятиэтажки, а Озерная улица слева. Вон там…

– Там еще и дома деревянные, с садами и огородами, – заворчал Санчук. – Этого нам только не хватало. Надо было местных ребят подключить. У меня тут, между прочим, приятель начальником угро работает. Звал меня к себе. Обещал с жильем помочь, сейчас бы со своей картошкой был. Ползай тут по пересеченной местности. Интересно, а картошку они уже выкопали?

– Сейчас ты это узнаешь наверняка собственным комбайном, – пообещал ему добрый Корнилов.

Машины оставили около ПТУ. Аню Корнилов хотел оставить в «фольксвагене».

– Если хочешь, на турнике повиси, – сказал он жене, показывая на спортивную площадку училища. – По стадиону побегай, но к нам чтобы и близко не подходила.

Омоновцы толпились еще около автобуса, а Корнилов с Санчуком пошли вперед.

Довольно оживленная трасса плавно изгибалась между домами и деревьями. С противоположной стороны от нее, как от хребта, отходили ребра небольших зеленых улиц. Одна из них называлась Озерной.

Когда группа толстых от обмундирования людей пришла в движение, Аня подошла к их командиру.

– Сережа, огороды выходят на две параллельные улицы. С той стороны речка Лубья, за ней лес. Где-то в той стороне большевики поэта Гумилева расстреляли… Я пойду с вами? Покажу…

– Аня, нам сейчас не до экскурсий. Если с тобой что случится, Корнилов меня застрелит рядом с твоим Гумилевым. Посиди лучше здесь, мы скоро… Где, говоришь, речка Лубянка?..

Опять Анин вагон заскрипел и замер на полпути. К тому же она осталась в вагоне совершенно одна. Только водитель автобуса Анатолий Иванович еще шевелился в кресле, устраиваясь поудобнее, чтобы полчасика подремать.

По обочине дороги шли какие-то девчонки с рюкзаками, за ними старушка с тележкой. Если им можно идти в сторону Озерной, то почему она должна сидеть здесь, словно прикованная наручниками? Аня посмотрела на Анатолия Ивановича, удивилась его способности мгновенно отходить ко сну и не спеша пошла вслед за сгорбленной старушкой, слушая, как скрипит под колесами ее тележки сухой песок.

Даже свернув на Озерную, омоновцев она не увидела. Как шустро эти увальни растворились среди деревьев и кустарников! Если бы сзади по трассе не проносились один за другим автомобили, и сквозь листву кое-где не виднелись вторые этажи и крыши дорогих коттеджей, здесь все было бы, как в родном Анином поселке. Голубое небо с тревожными накануне перелета стаями птиц, ниже – кроны берез и елей, еще ниже – крыши с кирпичными трубами, ветви рябин, кленов. Кусты смородины, крыжовника, садовая скамейка, лопата, воткнутая в грядку, трава, сорняки, выцветшая и пожухлая ботва, а ниже – канавы.

Аня не заметила, как вышла к шестому дому, вернее, к калитке с металлическим почтовым ящиком, на котором была намалевана краской большая запятая, но только вверх хвостиком. От калитки к дому вела тропинка из утопленных в землю облицовочных плиток. Ближе к дому, за грядками, отцветали оранжевым какие-то поздние цветы. Увидев цветы, Аня почему-то успокоилась. Да и сам деревянный домик был ей близок какой-то знакомой с детства неухоженностью, облупленностью, покосившейся дверью, половичком на веревке, треснувшим стеклом в прихожей.

Как раз за этим окошком мелькнуло темное пятно, дверь со скрипом отворилась, и на крыльцо вышел темноволосый, всклокоченный мужчина с заспанным лицом. Он чихнул голосисто, высморкался на цветочную клумбу и посмотрел на Аню.

– Опаньки! Какие у нас тут ходят! – сказал он одобрительно. – Куда идешь, красавица? Кого ищешь?

– Колю Гумилева, – ляпнула неожиданно для самой себя Аня.

Мужчина задумался. Аня увидела, как он почесал лохматую голову трехпалой рукой.

– Такого не знаю. Может, Толю Хмелева? Так он сейчас далеко отсюда кантуется. А ты заворачивай сюда, разберемся.

Аня остановилась в нерешительности. Надо было что-то говорить, что-то делать, а она совершенно не представляла, где сейчас находятся Михаил с Колей и омоновцы. Трехпалая рука ясно указывала, что она пришла по адресу, а вот за своих мужчин она была не уверена. Какой сложный маневр они сейчас совершали? Может, Лубью форсировали с тыла? Хорошо было бы сейчас пошутить, затеять пустой разговор, но в голове вертелись совершенно некстати Николай Гумилев и его жена Анна Ахматова.

– Прыгай сюда, коза, – подмигнул трехпалый. – Помнишь мультик? «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро…»

Неужели они смотрят те же мультфильмы, что и мы? Может, у них просто телевизоры с искаженным цветом, с преобладанием красного? Красный Винни-Пух, красный Пятачок, красный шарик…

– А вы один? – задала Аня почти профессиональный вопрос. – Или вас много?

Трехпалый понял, что разговор принял, наконец, нужное направление, осмотрелся, сдернул зачем-то с веревки половичок и швырнул его на землю, потом наклонился и сорвал оранжевый цветок с нестойким стеблем. У кого в руках цветы, тот плохого совершить не может?

– Ты не боись, красавица, – заржал трехпалый, – это у нас только цветочки такие. А ягодки в самый раз, тебе понравятся.

В этот момент еще одна фигура показалась на крыльце. Хотя второй парень был в одних трусах, не узнать его даже с Аниной близорукостью было невозможно. Белесая челочка, круглые глазки, черные, словно волчьи ягоды, толстые щеки.

– Дверь закрывать не надо, что ли? – проворчала заспанная «челочка», недовольно ворочая маленькими глазками.