– Работы у сессии суда прибавится, – потёр кончики пальцев комендант с явным удовольствием. – Как зовут, сударь? – обратился он к Друду.

–Я не вор, – сказал Друд. – Я шёл мимо…

–И курица прыгнула тебе в мешок! – докончил комендант.

–Не было никакого мешка, – возразил мальчик.

–Он в руках держал, ваша милость, – вставил крестьянин.

– Ещё лучше!

– Это парень, который украл, мне сунул…

–Хорошо, сударь, суд разберётся. Так как тебя звать?

–Дэвид.

–А дальше?

–Рудольф.

–Так, Дэвид Рудольф. Сколько лет?

–Пятнадцать.

–До виселицы уже дорос. Откуда родом? С севера, судя по выговору?

–Из Мирлауда. Наш корабль разбился прошлой ночью…

–Из Мирдауда? А почему не с Луны?

–Я говорю правду.

–Юноша, судья Мэлдон не любит лгунов. Это надо же придумать – корабль из Мирлауда! Да уже лет восемь сюда не заходил ни один корабль из Мирлауда!

–Корабль шёл из Кёрэй, это я…

–Теперь у него корабль шёл из Кёрэй! Мой мальчик, Кёрэй и Мирлауд находятся в разных местах!

–Я знаю, я только не знаю, где я нахожусь.

– Ещё лучше! – расхохотался комендант – Ты находишься, сударь, в городской тюрьме Кистоля.

– Я имел в виду провинцию.

–Провинция наша называется Скалла- Вера. Нет, этот парень мне определённо нравится! Линбурн, – обратился комендант к вёльнеру, – проводите этого господина в общую камеру, а мы пока составим протокол о происшествии.

Вёльнер взял мальчика за шиворот и решительно потащил в глубь тюремного здания. Сначала они шли по коридору, а потом свернули на лестницу, ведущую вниз. На площадке, перекрытой решёткой, сидел другой вёльнер. При свете шипящего и роняющего искры факела он, сидя на табуретке, раскладывал на бочке, заменявшей ему стол, карты. Откуда–то из подвала раздавалось пьяное пение.

– Что это они расшумелись? – спросил вёльнер, приведший Друда, охранника.

– Отмечают завтрашнее открытие судебной сессии. Теперь же война. Никакой каторги не будет, ссылки тоже. За исключением тех, кого пошлют в исправительные дома, остальные отправятся на виселицу, – ответил охранник.

– В исправительные дома попадают только женщины дурного поведения и малолетки, – заметил Линбурн.

–То-то и оно, – согласился охранник, – а у нас тут все отпетые, за исключением офицера. А это ещё кто? – кивнул он в сторону Друда.

–Попался на краже курицы. Лжёт, как дышит. Закоренелый. Я думаю, его опознает много свидетелей.

– Ничего, судья Мэлдон и не таких обламывал.

Охранник встал, открыл, гремя ключами, решётку, и они прошли ещё один коридор со сводчатым потолком. Коридор был глухой, из красного кирпича. В конце его находилась обитая железом дверь с зарешеченным окошком. Пока охранник отпирал её, Линбурн развязал мальчику руки.

–Вашего полку прибыло! – крикнул охранник, вталкивая нового узника.

Общая камера представляла собой огромное помещение со сводчатыми потолками, опиравшимися на квадратные полуколонны. Вдоль стен тянулись глухие арки. Свет падал из маленьких окошек, находившихся под потолком. Углы общей камеры были завешены тряпками, за которыми некоторые узники устроили себе нечто вроде отдельного жилья. На каменном полу лежали то охапка гнилой соломы, то продавленный тюфяк.

На оборванного и голодного Друда мало кто обратил внимание. Сидевшая в одном из углов довольно большая компания, распивавшая вино, была сильно навеселе, однако какой-то безобразного вида субъект закричал:

–Тюремщик, принеси нам вина, хлеба и сыра! Мы будем пить за здоровье судьи!

–Деньги вперёд, господа, вы же знаете, – снисходительно ответил охранник.

Компания зашевелилась. Лохматые, оборванные люди расползлись, как крабы, бормоча и икая. С проклятьями и божбой нужная сумма была собрана и отдана охраннику.

– Сударь, если у вас есть деньги, – зашептал Линбурн мальчику, – вы можете отдать их мне, а потом заказывать на них всё, что вам нужно. Так будет сохраннее, ведь эти бродяги всё у вас отнимут.

–У меня нет денег, – ответил мальчик.

– Ну, как знаете, – сразу изменившись в лице, с презрением сказал тюремщик.

Дверь захлопнулась. Друд остался среди узников. Он огляделся. В камере находилось не менее шестидесяти человек. Один из них резко отличался от испитых, порочных и измождённых физиономий других обитателей. Это был молодой офицер, светловолосый, с небольшими усиками. Он сидел на каменной лавке, вделанной в стену, вытянув одну ногу. Его мундир, обшитая серебряным галуном треуголка и новые чёрные ботфорты выделялись среди одеяний остальных узников. Пространство вокруг него было пустым. Друд направился туда, сел у стены, обхватил руками колени и уткнулся в них лицом. Он не заметил, что офицер удивлённо и с недовольством посмотрел на него. Душу мальчика начало охватывать отчаяние. Он вдруг остро почувствовал свою малость и одиночество в окружающем мире. Ещё недавно он был сыном крупного судовладельца, а теперь он оказался никем. Судьба занесла его далеко от дома, бросила на самое дно.

«Неужели отец и правда был пиратом? – думал Друд. – Неужели Бог наказывает его через меня? Или он наказывает меня за жестокость к нему?»

При мысли о родителях одиночество мальчика стало почти осязаемым. Горе разверзлось внутри него, как пропасть. Страх за них, мысли об их и его собственной судьбе вызвали такие сильные спазмы мышц, что он чуть не застонал.

– Эй ты, – услышал Друд над головой, – деньги есть?

Он поднял голову и увидел тщедушное существо неопределённого возраста с испитым, плохо выбритым лицом. На нём была шляпа без полей, кафтан неясной породы и обувь, не позволявшая даже предположить, чем она была раньше – сапогами или башмаками.

–Нет денег, – сказал мальчик.

–Лучше отдай, поделим поровну, – сказало существо довольно нагло.

–Нет денег, – раздражённо отозвался Друд.

–Свернишейка, этот юнец мне грубит, – позвало существо кого-то на помощь.

К Друду подошёл человек высокого роста с довольно цветущей физиономией и длинными руками, кисти которых были непомерно большими. Было ему лет тридцать.

–Что же это мы, сударь? – обратился Свернишейка к мальчику. – Зачем сироту обижаем?

–Какого сироту? – спросил Друд.

–Друга моего, Нехлебайку. Нехорошо.

–Не трогал я его. Он денег просил, а у меня нет.

–А ты получше поищи, сударь мой. Небось, где-нибудь завалялся лейр – другой, – придвинулся к нему Свернишейка.

–Нет у меня денег.

–А вот мы проверим.

Не успел Друд опомниться, как Нехлебайка прижал к полу его ноги, а Свернишейка обхватил мальчика, точно спрут, так что он не мог пошевелиться. В одно мгновение великан ощупал его одежду и, не найдя ничего, несказанно удивился.

– И правда ничего, – недоумённо сказал он, надкусывая кусок хлеба, вытащенный из-за пазухи у мальчика.

– Эй вы, а ну, пошли вон отсюда! – повелительно сказал двум друзьям офицер.

– Уходим, сударь, уходим, – примирительно сказал Свернишейка, кланяясь.

Друд перевернулся лицом вниз, закрыв лицо и сжавшись в комок. Внутри словно оборвалась сильно натянутая струна. Беззвучные слёзы, словно вода, лились из глаз против его воли.

В это время пришёл тюремщик с вином и закуской для пирующей компании. Офицер подошел к нему, тоже заказал еды и ещё один тюфяк. Вернувшись, он склонился над Друдом:

–Ложись, братец, на мою постель.

Постель его состояла из набитого соломой высокого тюфяка, который, по сравнению с тем, чем владели окружающие узники, был почти роскошным ложем.

Когда тюремщик принёс заказ, офицер, расположившись на новом тюфяке, предложил Друду поесть с ним.

– Расскажи–ка, братец, как тебя зовут, и как ты сюда попал, – попросил он.

Друд рассказал. Офицер слушал его внимательно, но не поверил. Он подумал, что Друд – матрос с корабля, промышлявшего контрабандой, который разбился у берегов Скалла-Веры. По его мнению, выжив после кораблекрушения, Друд решил найти себе пропитание путём кражи курицы. Этому мнению способствовал крайне жалкий вид мальчика и его затруднённая от переживаемой обиды речь.