Затем он позвонил в колокольчик и вызвал надзирателя, чтобы тот отвёл «господина Шанталя» к другим ученикам. Надзиратель доставил Друда на задний двор школы, окружённый высоким забором. Во дворе резвилась целая толпа мальчиков. Как только новенький остался один, к нему сразу же направился высокий худощавый подросток с настолько жидкими и бесцветными волосами, что сквозь них просвечивала голова. Глаза у него были бледно – голубые, а брови и ресницы – светлые. За подростком бежали пять – шесть мальчиков разного возраста, видимо, составлявшие его свиту.

– Я – Гай Любильер, владетель Мерей. «А вас как зовут?» —спросил подросток церемонно.

– Меня зовут Друд… То есть Дэвид – Рудольф Шанталь.

– Надеюсь, вы дворянин?

– Да.

– Хорошо, что вы не из этих новых богатых выскочек. У ваших родных есть имение?

– Есть, возле Дьюри – Гентона. Называется «Клёны».

– Приятно слышать, что благородный дворянский род сохранил своё имение. Увы, знатность нынче не в чести. Богатые безродные выскочки скупают дворянские гнёзда у разорившихся семейств, как будто, захватив их, они приобретут соответствующие ум, благородство и манеры. Нет, что предаётся по наследству, то передаётся по наследству. Вы согласны со мной?

– Да, – неуверенно сказал Друд, потому что чистота его дворянской крови была сомнительная. Дело в том, что его отец, богатый и незнатный, приобрёл дворянский титул, женившись на его матери, знатной, но бедной, а заодно и выкупил заложенное имение.

– Вы мне нравитесь, Шанталь. Будем друзьями. Можете называть меня по названию моего имения – Мерей, – милостиво разрешил Гай Любильер.

В знак своего благоволения новоиспечённый друг послал одного из мальчиков своей свиты принести Друду стул, и стал расспрашивать его о домашней жизни. Новичок не посмел утаить из своего прошлого почти ничего, за исключением слёз и чувства вины перед отцом.

– Прыжок с балкона в доказательство своей правоты – это сильно, – одобрил Мерей. – И не переживайте из-за того, что вы сюда попали. Скоро вы поймёте, Шанталь, что здесь не так плохо, как кажется.

3. Друд ищет приключения и находит их

Первые дни Друда мучила необходимость всё время быть на людях: днём – в шумных классах, ночью – в дортуаре с кроватями на двадцать человек. Однако вскоре он привык, чему немало способствовала его дружба с Мереем. Мерей был самым богатым и знатным мальчиком в школе. В классе он сидел за самым последним столом и ничему не учился, кроме музыки, верховой езды и фехтования, необходимых для успехов в обществе. Мерей частенько нарушал дисциплину и дерзил учителям, считая их существами низшей породы, так как они работали за жалованье. Выкинув очередную злую шутку, он говорил: «Пусть терпят! В конце концов, мучаюсь же я, слушая их бредни, лишь бы они не остались без работы, так пусть и сами помучаются!»

Как признанный лучший наездник и фехтовальщик, Мерей вызывал глубокое восхищение всех мальчиков школы. Некоторые из них тенями следовали за ним, хотя он часто не останавливался перед тем, чтобы выказать им своё пренебрежение. Друд сразу попал под обаяние Меррея. Сам он заслужил благосклонность главного школьного светила тем, что мог составить ему пару в спортивных упражнениях, в то же время несколько уступая в силе и ловкости, а также умел занимательно рассказывать об охоте.

В классе Шанталь прочно обосновался на заднем столе среди других бездельников. Сначала он плохо учился по общеобразовательным предметам, чтобы насолить отцу, а затем по привычке. Впрочем, кроме предметов, увлекавших его кумира, Друд большое внимание уделял красоте почерка, изрисовав своими вензелями латинский словарь, а также иногда начинал ненадолго проявлять усердие в занятиях математикой, к которой у него были хорошие способности.

– Шанталь, возьмитесь за ум, вы можете добиться больших успехов, – тщетно взывал к нему учитель математики.

Друд предпочитал проводить свой досуг, швыряясь скомканной бумагой или обстреливая соседей горохом из деревянной палочки, за что его не раз наказывали битьём линейкой по рукам. Однако то, что надзирателю казалось позорным наказанием, в глазах бездельников с задних столов было верхом геройства, и Друд с гордостью демонстрировал товарищам иссечённую красными полосами руку.

Главным развлечением недели в школе были походы учеников в сопровождении учителей по воскресным дням в главный собор города Лизса, в котором располагалась школа. Там они слушали службу, а самые голосистые пели в церковном хоре. Друд не относился к числу последних, а потому, считая службу длинным и скучным мероприятием, развлекался, как мог. То он пытался читать слова молитвенника задом наперёд, то вверх ногами, то загадывал вопрос, а ответ искал на случайно открытой странице. Пресытившись этими забавами, мальчик начинал вертеть головой. Впереди взгляд его упирался в затылок высокого и широкоплечего ученика, зато справа, на лавках через проход, сидели девочки из женской закрытой школы. Если хоть одна из них поднимала глаза и случайно встречалась с ним взглядом, Друд начинал корчить рожи, пока она с презрением не отворачивалась или не начинала хихикать, прикрываясь молитвенником.

По возвращении в школу Мерей и его почитатели, в числе которых был и Шанталь, начинали хвалиться друг перед другом мнимыми успехами у прекрасного пола. Однажды, во время очередной похвальбы, Александр Элле, мальчик из зажиточной, но незнатной семьи, приближённый к Мерею за то, что у него всегда водились карманные деньги, заявил:

– Та девица с волосами, заплетёнными крендельками, совсем недурна. Она всю службу с меня глаз не сводила.

– Вот умора! Она не сводила глаз с этого набитого мелочью бочонка! – захохотал Мерей, повалившись на кровать и дрыгая в воздухе ногами. – Наверняка какая-нибудь уродина!

– Зря ты, она правда была ничего, – заметил Друд.

– Ну, может, на личико и нечего, – тут же согласился Мерей, – но уж ноги у неё точно кривые.

– Откуда ты знаешь? Ты никогда не видел её ноги! – возмущённо закричал Александр Элле.

Мерей онемел от вида явного бунта. Друд, желая предотвратить драку, сказал примиряюще:

– Положим, мы не знаем, какие у неё ноги. Но это можно проверить.

– Как? – спросил Элле.

– Увидите, только дайте мне в следующий раз сесть на лавку с края.

В следующее воскресенье, когда ученики пришли в собор, Друд устроился как раз напротив лавки, на которой сидела девочка с волосами, заплетёнными крендельками. Несколько раз он стрелял в неё горохом, чтобы обратить на себя внимание. Она робко поднимала глаза от молитвенника, косилась на него и умоляюще улыбалась. Добившись её внимания, Друд достал из кармана мышь, пойманную заранее, и, дождавшись, когда девочка в очередной раз поглядела в его сторону, выпустил зверька в проход. Мышь, два дня проведшая в духоте и темноте коробки, очутившись на свету, сначала оцепенела от звуков хора и органа, а затем бросилась бежать прямо вперёд. Девочка, увидев её, побледнела, завизжала и вскочила на скамейку, подхватив юбку, так что стали видны её ноги до колен. Другие девочки, увидев зверька, тоже стали взбираться на лавку и визжать. Впрочем, некоторые из них ничего не видели, но проделывали то же, что и соседки, на всякий случай.

Виновника срыва службы нашли быстро. Его назвал скромный ученик – сирота Роберт Уиксли.

– Предатель, – бросил в его адрес Друд, словно выплюнул.

– Вы совершили недостойный дворянина поступок, – тихо, но твёрдо ответил Роберт.

Подвиг Уиксли был велик. Если до этого его удостаивали лишь щелчков и подножек между делом, то после такого поступка травля со стороны Мерея и его дружков обещала стать упорной и систематической.

Друда при всех сильно высекли, разложив на лавке, после чего на неделю заперли в карцер, куда носили только хлеб и воду. После этого его авторитет среди бездельников взлетел на немыслимую высоту, зато в глазах начальства он упал так низко, что мальчику запретили совершенно покидать стены школы. Зимние каникулы он провёл, бродя по пустому двору и выглядывая на улицу в окошко калитки привратника. Когда товарищи вернулись в учебное заведение из дому, их рассказы до того растравили Друду душу, что во втором полугодии он несколько поутих в поведении и даже начал от скуки учиться. Директор счёл это изменение первым положительным плодом своей воспитательной системы, о чем не преминул сообщить Шанталю-отцу.