— Ты думаешь, он станет твоим рыцарем в сияющих доспехах, Коралина? — он усмехается, и его смех, кажется, сотрясает воздух. — Ты ничего для него не значишь. Ты просто средство достижения цели для Хоторна.

Я ухмыляюсь, закатывая глаза:

— И что, Стивен? Я что-то значу для тебя. Я твоя особенная девушка.

Он швыряет бумаги и направляется к стулу, к которому привязал меня. Я шиплю, когда он хватает меня за волосы, больно дергает мою голову вверх, глядя на меня сверху вниз, словно я ниже его.

В нос ударяет его знакомый запах.

— Ты моя, Цирцея. Ты любила меня однажды, ты полюбишь меня снова. Я бы рекомендовал тебе забыть о Сайласе, так тебе будет намного легче.

Я никогда не любила его. Не совсем. Мой разум делал то, что было необходимо, чтобы выжить в той пытке. Я прикидывалась мертвой, как опоссум на дороге, пытающийся избежать смерти от браконьеров. Я приспособилась и делала то, что мне было нужно, чтобы выжить.

В том подвале не было любви.

Слюна скапливается у меня во рту, прежде чем я выплевываю ее ему в лицо.

— Иди на хуй.

Я ожидала, что он нанесет удар, ожидала ощутить металлический привкус во рту, прежде чем он заполнит мое горло. Моя губа запульсировала от пощечины. До боли знакомо. Жестокое обращение Стивена было похоже на то, как если бы ты вошел в дом своего детства, ты помнил его, знал его секреты и никогда не смог бы сбежать оттуда. Это навсегда часть тебя.

Я уже пережила его однажды и смогу сделать это снова. Даже если нет, я знала, что о Лилак позаботятся, а Сайлас будет в безопасности.

Теперь все закончится для всех. Они смогут быть свободными и счастливыми. Избавиться от цепей, которыми Стивен Синклер обмотал всех нас. Наконец-то все они могли двигаться к светлому будущему, и это оправдывало всю боль.

Он хватает меня за лицо, удерживая на месте:

— Мне снова придется учить тебя, как себя вести, Коралина?

Я обнажаю зубы в оскале, показывая кровь во рту:

— Я не та девушка, которую ты оставил гнить в том подвале, Стивен. На этот раз тебе меня не сломить.

Другая рука врезается мне в челюсть, кость на щеке пульсирует от боли. Слезы жгут уголки моих глаз от силы удара. Возможно, если бы я разозлила его достаточно сильно, подтолкнула достаточно далеко, он бы быстро покончил с этим для нас обоих.

Он замахивается, чтобы ударить меня снова, но этого не происходит.

За дверью раздаются удары.

Один, второй, на третий деревянные щепки разлетаются. Дверь полностью слетает с петель, когда Сайлас врывается внутрь.

Я вздрагиваю от исходящей от него волнами чистой силы, когда он входит в комнату, только что выломав дверь.

Стивен пятится от меня как раз в тот момент, когда Сайлас бросает взгляд в мою сторону. Он смотрит на меня всего секунду, прежде чем броситься на Стивена, как дикий хищник.

У меня внутри все переворачивается, когда Стивен пытается дотянуться до пистолета, лежащего на его столе, но он недостаточно быстрый. Как только он обхватывает рукоятку, большая ладонь Сайласа обрушивается на нее сверху.

Резким движением он хватает Стивена за руку, а затем ударяет ею о стол. До моего слуха доносится хруст кости, когда он повторяет процесс, пока пистолет не падает на пол, а кости в руке Стивена не раздробляются.

— Говорят, что использование оружия устраняет личный аспект убийства, — спокойно говорит Сайлас. — Это личное.

Хотя Стивен заметно боится, но с трудом сдерживает смех.

— Остальные три пса не хотят играть? — он бормочет, пытаясь вырваться из хватки Сайласа. Сайлас одним движением хватает его за шею и с силой швыряет на стол.

Его глаза сверкают от ярости:

— Сегодня никаких игр. На этом мы с тобой заканчиваем.

— Это никогда не закончится, — Стивен хрипит, задыхаясь, а Сайлас все крепче сжимает его горло, обеими руками вырывая воздух из легких. — Ты не сможешь убить память обо мне. Я буду жить в ней вечно.

— Смотри на меня.

Вены на руках Сайласа вздуваются, а хватка становится все крепче. Лицо Стивена приобретает неприятный оттенок темно-фиолетового. Каждый вдох становится борьбой, хватка за жизнь, которой он не заслуживает.

Два длинных года я представляла, как это будет выглядеть. Желала увидеть, как умирает Стивен, как тускнеет свет в его глазах и бледнеет его лицо. Это был мой утешительный сон на тонком матрасе в подвале.

Я никогда не ожидала, что он умрет от руки человека, которого я люблю.

— Посмотри на нее, я хочу, чтобы ты запомнил ее лицо и знал, что проведешь вечность в аду, расплачиваясь за то, что ты с ней сделал, — тихо шепчет Сайлас. — Если бы я мог убить тебя дважды. Я бы это сделал.

Я наблюдаю, как жизнь покидает Стивена, страх отражается на его лице, когда он судорожно старается сделать глоток воздуха. Часть меня хочет отвернуться, чтобы оградить себя от насилия, но я не могу.

Сайлас полностью завладел моим вниманием.

Я была свидетелем того, как он взвалил на свои плечи бремя вины, которая никогда не являлась его, наблюдала, как он молча страдал, слишком боясь сказать правду. Но в этот момент, когда человек, который чуть не разрушил его жизнь, испускает последний вздох, я кое-что вижу в Сайласе.

Ту тьму в нем, которая пугает других. Но не меня.

Он убивает не ради удовольствия или мести, а ради справедливости. Чтобы покончить с этим.

Смерть входит в комнату с холодными руками, она наполняет воздух, и тело Стивена Синклера, наконец, обмякает.

***

Запах горящей плоти едкий. В нем есть нотки кислого пота, вонь сточных вод.

Он въелся в ткань моего свадебного платья за семь тысяч долларов. Полагаю, стойкий запах — наименьшая из моих проблем, учитывая состояние ткани.

Порванная, заляпанная грязью, забрызганная кровью.

Это было уже не белое платье, знаменующее начало любовного союза, а прощальное одеяние, символизирующее конец романа ужасов, между страницами которого я провела несколько лет.

С каждым потрескивающим угольком, вылетающим из глубокой ямы в земле, приходит чувство облегчения. Я чувствую, как внутри меня снимаются еще одни оковы.

У меня впереди годы исцеления, это только начало моего нелегкого пути, но впервые с тех пор, как меня похитили, прутья моей золотой клетки расплавились, и, как бы ужасен ни был запах обгоревшей кожи, он пахнет свободой. Моей свободой.

— И что теперь? — Рук первым нарушает тишину, оглядываясь на Сэйдж, которую он притягивает к себе.

То, как Рук Ван Дорен смотрит на Сэйдж Донахью, — это произведение искусства. Как в «Сотворении Адама», только глаза в глаза. Пальцы, протянутые друг к другу, едва соприкасаются. Столько эмоций в таком простом жесте.

Все мы по разным причинам застряли в неверии. Освобождение для каждого из нас происходит по-разному. И все же Стивен Синклер, горящий на дне этой могилы, олицетворяет собой нашу тюрьму.

Один человек, связывающий всех нас. Один человек, который умер и освободил каждого из нас.

— «У Тилли?» — бормочет Лира, раскачиваясь взад-вперед на каблуках. — Мы не ели на банкете.

Отблески огня падают на наши лица, и именно Брайар смеется первой. Думаю, я не могу сказать наверняка, потому что, как только звук достигает моих ушей, с моих губ срывается собственный смех.

Мы все начинаем смеяться. И у каждого смех разный. Мужской и женский. Чистые человеческие эмоции в темноте ночи, которые жужжат громче, чем цикады на деревьях. От этого смеха у меня сводит живот, болят ребра, и рука сама тянется к Сайласу, чтобы держаться за него.

Тэтчер качает головой, нежно целует Лиру в макушку и бормочет себе под нос:

— Что же мне с тобой делать, маленькая мисс смерть?

Они были неожиданной парой, но что-то в них, похоже, сработало? Как мороженое и картофель фри. Одно было очень сладким, а другое — очень соленым. Но они уравновесили друг друга.

Точно так же, как Алистер в своей кожаной куртке излучал атмосферу «Иди на хуй, не разговаривай со мной», а Брайар — «Я очень милая, но мой грозный парень тебя ударит». Он был тенью, а она была светом. Одно без другого казалось неправильным.