Он уезжает?

Страх сжимает челюсти, вцепляется в мое сердце и пожирает то немногое, что осталось. Его острые зубы рвут и грызут едва бьющийся орган.

Страх — голодный зверь, как бы часто вы его ни кормили.

На другой стороне лужайки Стивен борется с несколькими офицерами, сопротивляясь им, когда они пытаются подтолкнуть его к открытой полицейской машине. Наручники застегнуты у него за спиной, а грязно-светлые волосы растрепаны и колышутся.

Слезы застилают глаза, скатываются по щекам и щекочут подбородок. Именно так выглядели его волосы в те ночи, когда он оставался со мной.

Мы вдвоем на тонком пожелтевшем матрасе, задвинутом в угол подвала. Я кожей чувствовала каждый ровный вздох его теплого рта, когда он опускал голову мне на грудь. Мои ладони помнят мягкость его волос, а пальцы жаждут шелковистых прядей.

Часами мы лежали так, глядя на мои рисунки углем, которые он разрешил мне приклеить к стене, и говорили о том, как прошел его день, пока он наконец не засыпал. В те минуты одиночества, когда не было произнесено ни слова, все казалось нормальным.

Не было ни боли, ни печали. Только мы.

Я была его. А он был моим.

— Коралина…

Мое тело двигается почти инстинктивно. Вырвавшись из рук, держащих меня, я, спотыкаясь, иду вперед. Мои хрупкие ноги шатаются подо мной, с трудом удерживая мой вес. Я двигаюсь по траве неуверенно, вяло, быстрее, чем ожидалось, пока не перехожу на уверенный бег.

Травинки задевают мои ноги. Ветер обдувает мои спутанные волосы, и я чувствую, как они колышутся у меня за спиной.

— Стивен! — кричу я. Сила моего крика разрывает и без того нежное горло, но я не могу заставить себя не обращать внимания на боль.

Мой голос привлекает его внимание, он поворачивает голову в мою сторону, нахмурив брови, пока ищет меня взглядом. С этого расстояния я замечаю его голубые глаза, суровые и всевидящие. Порывы ветра срывают с моего плеча испачканную белую рубашку, обнажая старую повязку.

Его суровый взгляд мгновенно смягчается, когда он находит меня, лицо расслабляется, а глаза опускаются вниз. Мой желудок сжимается, и мои следующие движения застают офицеров рядом с ним врасплох настолько, что они это позволяют.

Я бросаюсь к нему.

Обвивая руками его шею, я прячу лицо у него на груди. Звук захлопывающейся дверцы машины, когда он прислоняется к ней спиной, отдается глухим эхом. Меня окутывает запах дерева и специй.

Мое тело прижимается к нему так же сильно, как и моя душа. Он — мое притяжение. Моя земля, солнце и луна. Мой слух уже неизвестно сколько времени не слышал другого голоса. Я не чувствовала других прикосновений и не вдыхала воздух, которого он меня лишал.

Я едва помню свою жизнь без него. Мое собственное имя — чужое слово.

Стивен Синклер — мой дом. Мои запястья болят от его цепей, которые держали меня в безопасности. Его руки кормили меня, его поцелуй одновременно ломал и исцелял. Никто другой никогда не мог любить меня.

Только он.

— Не оставляй меня, — рыдаю я в его рубашку, впиваясь руками в его тело и притягивая его ближе. — Пожалуйста, ты обещал. Ты обещал, что никогда меня не бросишь. Я была хорошей.

Его вздох касается моей щеки. Ощущение его губ, прижавшихся к моей голове, заставляет меня еще сильнее утонуть в его нежных прикосновениях. Его голос звучит в моем ухе, успокаивая мой страх.

— Цирцея, моя милая девочка, — шепчет он. — Мы сможем вернуться, только если ты скажешь им правду. Скажи им, что я не держал тебя там. Ты хотела остаться со мной. Скажи им, и я никогда не оставлю тебя.

Цирцея.

Только Цирцея.

Полицейские, застывшие в шоке от моей вспышки, теперь снова пришли в движение. Они быстро хватают меня, с силой оттаскивая мои руки от него, но я отказываюсь отпускать их.

— Я… — рыдания заглушают мои слова, дрожь невыносима для моих хрупких костей. — Мне страшно, Стивен. Куда они меня везут? Ты не можешь уйти, пожалуйста!

Отстранение от его тела становится резким, тепло тут же сменяется горьким холодом покинутости. Меня обхватывают и тащат назад, но я продолжаю бороться. Ногти царапают и царапают, я кричу о нем.

Мы не можем быть врозь. Я не могу позволить ему оставить меня.

Неужели они не понимают? Неужели они не видят?

Он любит меня. Я люблю его.

Я плачу, я плачу, я плачу.

Я рыдаю до тех пор, пока не перестают капать слезы, пока все, что я могу делать, — это сухо дышать и трястись. Слезы захлестывают меня, пока глаза не закрываются, и все, что я слышу, — это его прощальные слова, когда он отстраняется от меня.

Последние слова, которые он сказал мне.

— Ты моя, и я вернусь за тобой, Цирцея. Я всегда буду возвращаться к тебе. Ты принадлежишь только мне.

Кто-то задевает меня плечом, проходя мимо, и я моргаю. Мне требуется секунда, чтобы вспомнить, где я и что делаю. Шум голосов наполняет мои уши, и я переключаю свое внимание на людей, заполняющих мою студию, которую я превратила в выставочную витрину по этому случаю. Я моргаю сквозь туман, переминаясь с ноги на ногу, пытаясь ощутить под собой почву моего настоящего.

Сосредотачиваюсь на шуме голосов, смешивающихся в моих ушах, на телах, движущихся по моей студии, выставленной для их удовольствия. Я чувствую, как все начинания преподносятся на серебряных тарелках.

Я в порядке. Его здесь нет. Я в порядке.

То сообщение, которое я получила на днях, усложнило мою нынешнюю жизнь. Мои ночные кошмары стали еще хуже, и вернулись воспоминания, возникающие из воздуха.

То немногое, что я успела сделать за последние два года, улетучилось. Унесло ветром. Одно сообщение от кого-то с тупым розыгрышем, и я снова расхожусь по швам, разрываясь на части и вынимая внутренности кровоточащими руками.

Я стою здесь, в этой комнате, полной людей, позволяя им восхищаться моей работой, позволяя им восхищаться мной, задаваясь вопросом, видят ли они в глубине души позор. Видят ли они, насколько я слаба, насколько глупой я себя чувствую из-за того, что влюбилась в своего похитителя.

Эти люди, которые пишут статьи, размышляя о том, что произошло, и выпрашивают слишком много интервью, осуждают меня. Как будто они знают, каково это было, как будто они могли бы выдержать и две секунды той пытки, которую я перенесла.

Никто из них не знает, что нужно было сделать, чтобы выжить. Что сделало мое тело, чтобы выжить.

— Это произведение потрясающее, Коралина.

Я вздрагиваю, когда мягкая рука касается моего локтя, поворачиваю голову и расслабляю плечи, узнав знакомое лицо.

Хеди Тенор.

Убитая горем мать из соседнего города. Ее единственная дочь, Эмма, была одной из многих девочек, спасенных из грузовых контейнеров моего отца после ареста Стивена.

Однако история Эммы не была похожа на историю спасения и радости. Она смогла продержаться всего три месяца, прежде чем тяжелые травмы оборвали ее жизнь на холодной и тихой больничной койке. В память о ней Хеди создала организацию «Свет».

Эта организация занимается поддержкой тех, кто пережил пытки секс-группировки, которой на протяжении десятилетий управляла семья Синклеров. На счету «Гало» тысячи жертв торговли людьми, пропавших без вести и убитых женщин. Но «Свет» помогает предоставлять ресурсы выжившим и их семьям.

Жилье, бесплатная терапия, групповые консультации, финансовая поддержка. Организация помогает справиться с любыми трудностями, с которыми они могут столкнуться, пытаясь вернуться в общество.

— Двести тысяч долларов кажутся слишком большой суммой, не так ли? Я имею в виду, что работа невероятная, но, черт возьми, это большой ценник, — она морщит нос, пребывая в блаженном неведении о богатстве окружающим нас в комнате, подносит к губам бокал с дорогим шампанским.