– 

Несправедливо. – Согласился, кивая, Зенкевич.

– 

Конечно. Ты знаешь, кто такая Анна Ярославовна? Нет? Дочка Мудрого, отданная замуж за Генриха

I

. Французская королева и предок всех французских королей, даже если они были из разных династий. Корни все равно вели к ней. У Парамоши дома огромная схема была. Все генеалогическое древо от Мудрого до Людовика

XIV

. Знал?

Зенкевич покачал головой, но рассеянно, будто и не слушал, потом так же рассеянно продолжил:

– 

У него была мечта. А у меня не было.

– 

Не верю, Зенкевич. Есть у тебя мечта, сын есть. Прекрати, пожалуйста, ты меня пугаешь.

– 

У меня мечта заработать побольше денег и квартиру попросторнее купить. Летом на Гоа съездить, зад на солнце погреть.

– 

Ну и у него такие же мечты были бы. Или он, думаешь, кем бы вырос?

– 

Не знаю, но кем-то другим. У него никогда не было приземленных желаний. У него все мечты были масштабные, помнишь? Экспедиция на Северный полюс, к Земле Франца-Иосифа.

– 

Он прекрасно понимал, что это не самые рациональные мечты. Не думаю, что из него второй Федор Конюхов

39

вышел бы.

– 

На архипелаг какой-то хотел попасть. И особенно это… Главная мечта всей жизни. Мыс Марии.

– 

Главная мечта?

– 

Да, конечно. Это мыс такой в Северном Ледовитом океане, или в Баренцевом море… Не помню. На Северном полюсе где-то, очень далеко. Он так всегда о нем говорил… Когда рассказывал о снеге, пронизывающих ветрах, которые продувают мыс круглый год, скользких крутых склонах, глубоких гротах, по коже катились мурашки. Этот мыс на далеком острове оживал. Там всегда пустынно и безлюдно, и на склоне, на самом краю, стоит одинокий маяк, стройный, белый, с ржаво-коричневой купольной крышей. Заброшенный, заколоченный, нежилой, построенный в 30-е, кажется, годы. До цивилизации – больше часа езды. Я ведь тоже вслед за ним начал мечтать побывать когда-нибудь на мысе Марии… Его когда-то открыл Крузенштерн

40

… Ты знала?

– 

Маяк открыл?

– 

Да нет же, мыс. Точнее, его открыли раньше, а Крузенштерн – повторно. Но это не важно все, Кэт.

Что-то шевельнулось внутри. Конечно, их школьный друг Петька Гринев, скорее всего, говорил о мысе Марии и ей. Кэт знала, совершенно точно уже слышала это название.

– 

Была же мечта у человека, да? – Продолжал тем временем Зенкевич. – Он не только всех вокруг ею заразил, он загипнотизировал нас Севером. Я потом сколько раз мечтал попасть туда, на Землю Франца-Иосифа… Всегда мечтал… И что теперь?

– 

Что?

– 

Мне почти тридцать лет, а я так и не сделал в этой жизни ничего. Не съездил на Северный полюс, не открыл ничего, не изобрел, не ходил под парусом, с парашютом не прыгал.

– 

Зачем тебе?

– 

Всегда хотел. Но все время не до того. То одно, то другое. Осознаешь?

– 

Конечно. Семья, квартира, Гоа для жены. Приоритеты взрослого мужчины борются с нереализованными фантазиями мальчишки? Кризис среднего возраста?

– 

Что ты понимаешь. – Раздосадовано махнул рукой Зенкевич. – Мыс Марии для меня как синоним большой мечты. Несбыточной. Всего, о чем я мечтаю, но боюсь осуществить. Его недостигнутый мыс стал моим недостижимым. Осознаешь? Недостижимым. Потому что Гриня сильнее. Он бы доехал. А я просто трус. Страх больше мечты, понимаешь?

– 

Значит, тебе это просто не надо, Зин. Это же была Петькина мечта, а не твоя. Что бы ты делал на Земле Франца-Иосифа? А на мысе Марии?

– 

Смотрел. Исследовал.

– 

Ага, много от тебя там пользы.

– 

Чувство какой-то фатальности, предопределенности, не могу понять, что происходит. Как будто время уходит. Вчера подумал, умру, и какими мои последние слова будут? «Несите лестницу»

41

?

– 

Ты что такое несешь? Ты пьян в стельку, Зенкевич! Дурак! «Несите лестницу», знаешь ли, уже занято. И «Спокойной ночи, котенок»

42

тоже.

– 

Эти гении расхватали все лучшее.

Кэт невесело улыбнулась и напомнила:

– 

Нерон сгенерировал шедевр.

– 

«Какой великий артист умирает»?

– 

Да. Это так прекрасно. Какими же они были замечательными актерами, эти римляне. А Цезарь? Тут жест, какой жест. Совершенно театральный. Он же расстегнул свою накидку, или что там у него было? Пеплос

43

? Чтобы покрасивее упасть. Он же на зрителя отработал, довел свою роль до конца, да такого красивого, что мы все до сих пор о нем говорим.

– 

«И ты, Брут?». А Веспасиан

44

и его прекрасное «Кажется, я становлюсь богом»?

– 

«Кажется, теперь я стану богом». – Педантично поправила Кэт. – В цитировании требую точности.

– 

Ну да, конечно, простите, ваша светлость, падаю ниц. Конечно, это же не мой далекий прадед «воскресил Корнеля гений величавый»

45

!

Кэт впервые за несколько дней засмеялась:

– 

Это однофамилец был. – Она снова погрустнела. – А сейчас что, Зенкевич. Сейчас так красиво умереть нельзя даже на сцене. Римляне, конечно, лицедеи. Театр боевых действий, политическая арена… Это только они могли придумать…

– 

Ну должно же и нам что-то остаться… Гриня, помнишь, сказал: «На мысе Марии». Тоже поэтично. Нет?

– 

Он сказал: «На мысе Марии»? – Не поверила Кэт.

– 

А ты не помнишь? Или ты не слышала? А, да, тебя уже уволокли… Ты так орала… Когда я подбежал к нему, он был еще жив. Схватил меня за руку и прошептал почти беззвучно, но очень четко: «На мысе Марии, запомни, на мысе Марии». Последние слова.

– 

У тебя прекрасная память. – Оторопев, почти механически пробормотала она.

– 

Мне было шестнадцать. Это была первая смерть, которой я смотрел в лицо. И последняя, впрочем. Больше на моих руках не умирал никто.

– 

Гринев точно так и сказал?

– 

«На мысе Марии, запомни, на мысе Марии».

– 

А что на мысе Марии?

– 

Ты меня спрашиваешь? Я туда так и не доехал. Откуда мне знать. Тебе, пожалуй, лучше должно быть известно.

– 

Он знал столько островов, проливов, перевалов, всех этих «земель Санникова»… Мыс Марии… Почему именно он?

– 

Говорю же, это была его мечта.

– 

Это не была его мечта.

– 

Но он мне о нем столько раз рассказывал. Я очень хорошо помню.

Кэт долго искала в сумке свой айфон, потом долго, промахиваясь мимо нужных букв, набирала в браузере это название.

– 

Да, рассказывал, он о нем знал, он много чего знал. Но это… С чего ты взял, что это на Севере?

– 

Петька был помешан на Арктике. Это могло быть только там.

– 

Мыс Марии – на Сахалине. – Читала Кэт. – Ты ничего не путаешь? Сахалин – это вообще не его история. Очень странно и не похоже на Петьку. Зачем перед смертью вспоминать именно его? Вместо любимой Арктики.

– 

Нет. Как бы высокопарно ни звучало, но никогда не забуду шепот умирающего друга. Он совершенно точно говорил о мысе Марии.

– 

Все, хватит, Зин, пить и думать о смерти. Философы хреновы собрались. И о собственной ничтожности тоже хватит. Тебе нужно думать о жене и сыне, понял?